Три товарища

* * *
Но невеста заставляла себя ждать. И поэтому мы вкатили на канаву боевую колесницу
булочника и стали снимать переднюю ось. Несколько часов мы работали мирно, почти не
разговаривая. Потом я услышал, что Юпп у бензиновой колонки стал громко насвистывать
песню: «Чу! кто там входит со двора!..»
Я выбрался из канавы и поглядел в окно. Невысокий коренастый человек бродил вокруг
кадилляка. У него была внешность солидного буржуа.
– Взгляни-ка, Готтфрид, – прошептал я. – Неужели это невеста?
– Несомненно, – сразу откликнулся Ленц. – Достаточно взглянуть на его лицо. Он никого
еще не видел, и уже недоверчив. В атаку, марш! Я остаюсь в резерве. Приду на выручку, если сам
не справишься. Помни о моих приемах. – Ладно.
Я вышел во двор.
Человек встретил меня взглядом умных черных глаз. Я представился:
– Локамп.
– Блюменталь.
Представиться – это был первый прием Готтфрида. Он утверждал, что тем самым сразу же
создается более интимная атмосфера. Его второй прием заключался в чрезвычайной
сдержанности в начале разговора, – сперва выслушать покупателя, с тем чтобы включиться там,
где всего удобнее.
– Вы пришли по поводу кадилляка, господин Блюменталь? – спросил я.
Блюменталь кивнул.

---

– Вот он! – сказал я, указывая на машину.
– Вижу, – ответил Блюменталь.
Я быстро оглядел его. «Держись, – подумал я, – это коварная бестия».
Мы прошли через двор. Я открыл дверцу и запустил мотор. Потом я помолчал, предоставляя
Блюменталю время для осмотра. Он уж, конечно, найдет что-нибудь, чтобы покритиковать, тут-
то я и включусь.
Но Блюменталь ничего не осматривал. Он и не критиковал. Он тоже молчал и стоял, как
идол. Мне больше ничего не оставалось делать, и я пустился наугад.
Начал я с того, что медленно и обстоятельно стал описывать кадилляк, как мать своего
ребенка, и пытался при этом выяснить, разбирается ли мой слушатель в машинах. Если он
знаток, то нужно подробнее распространяться о моторе и шасси, если ничего не смыслит, –
упирать на удобства и финтифлюшки.
Но он все еще ничем не обнаруживал себя. Он только слушал. А я продолжал говорить и
уже сам казался себе чем-то вроде воздушного шара.
– Вам нужна машина, собственно, какого назначения? Для города или для дальних
поездок? – спросил я наконец, чтоб хоть в этом найти точку опоры.
– Как придется, – заявил Блюменталь.
– Ах, вот как! Вы сами будете водить, или у вас шофер?
– По обстоятельствам.
«По обстоятельствам»! Этот субъект отвечал, как попугай. Он, видно, принадлежал к
братству монахов-молчальников.
Чтобы как-то его оживить, я попытался побудить его самого испробовать что-нибудь.
Обычно это делает покупателей более общительными.
Я опасался, что он попросту заснет у меня на глазах.
– Верх открывается и поднимается исключительно легко для такой большой машины, –
сказал я. – Вот попробуйте сами поднять. Вы управитесь одной рукой.
Но Блюменталь нашел, что в этом нет необходимости. Он видит и так. Я с треском
захлопывал дверцы, тряс ручки:
– Вот видите, ничего не разболтано. Все закреплено надежно. Испытайте сами…
Блюменталь ничего не проверял. Для него все было само собой разумеющимся. Чертовски
твердый орешек.
Я показал ему боковые стекла:
– Поднимаются и опускаются с поразительной легкостью. Можно закрепить на любом
уровне. Он даже не пошевелился.
– К тому же, небьющееся стекло, – добавил я, уже начиная отчаиваться. – Это неоценимое
преимущество! Вот у нас в мастерской сейчас ремонтируется форд…
– Я рассказал, как погибла жена булочника, и даже приукрасил немного эту историю,
погубив вместе с матерью еще и ребенка.
Но душа у Блюменталя была словно несгораемый шкаф.
– Небьющееся стекло теперь во всех машинах, – прервал он меня. – В этом ничего
особенного нет.
– Ни в одной машине серийного производства нет небьющегося стекла, – возразил я с
ласковой решительностью. – В лучшем случае это только ветровые стекла в некоторых моделях.
Но никоим образом не боковые.
Я нажал на клаксон и перешел к описанию комфортабельного внутреннего устройства –
багажника, сидений, кармана, приборного щитка; я не упустил ни одной подробности, включил
даже зажигалку, чтобы иметь повод предложить сигарету и попытаться хоть таким образом

---

немного смягчить его, но он отклонил и это.
– Спасибо, не курю, – сказал он и посмотрел на меня с выражением такой скуки, что я
внезапно ощутил страшное подозрение – может быть, он вовсе и не к нам направлялся, а забрел
сюда случайно; может быть, он собирался покупать машину для метания петель или
радиоприемник и здесь торчал сейчас просто от нерешительности, переминаясь на месте,
прежде чем двинуться дальше.
– Давайте сделаем пробную поездку, господин Блюменталь, – предложил я наконец, уже
основательно измочаленный.
– Пробную поездку? – переспросил он так, словно я предложил ему искупаться.
– Ну да, проедем. Вы же должны сами убедиться, на что способна машина. Она просто
стелется по дороге, идет, как по рельсам. И мотор тянет так, словно этот тяжеленный кузов
легче пушинки.
– Эти уж мне пробные катания! – он пренебрежительно отмахнулся. – Пробные катания
ничего не показывают. Недостатки машины обнаруживаются только потом.
«Еще бы, дьявол ты чугунный, – думал я обозленно, – что ж ты хочешь, чтобы я тебя носом
тыкал в недостатки?»
– Нет так нет, – сказал я и простился с последней надеждой. Этот субъект явно не
собирался покупать.
Но тут он внезапно обернулся, посмотрел мне прямо в глаза и спросил тихо, резко и очень
быстро;
– Сколько стоит машина?
– Семь тысяч марок, – ответил я, не сморгнув, словно из пистолета выстрелил. Я знал
твердо: ему не должно ни на мгновенье показаться, будто я размышляю. Каждая секунда
промедления могла бы обойтись в тысячу марок, которую он выторговал бы. – Семь тысяч
марок, нетто, – повторил я уверенно и подумал: «Если ты сейчас предложишь пять, то получишь
машину».
Но Блюменталь не предлагал ничего. Он только коротко фыркнул:
– Слишком дорого.
– Разумеется, – сказал я, считая, что теперь уже действительно не на что надеяться.
– Почему «разумеется»? – спросил Блюменталь неожиданно почти нормальным
человеческим тоном.
– Господин Блюменталь, – сказал я, – а вы встречали в наше время кого-нибудь, кто по-
иному откликнулся бы, когда ему называют цену? Он внимательно посмотрел на меня. Потом на
его лице мелькнуло что-то вроде улыбки:
– Это правильно. Но машина все-таки слишком дорога.
Я не верил своим ушам. Вот он, наконец-то, настоящий тон! Тон заинтересованного
покупателя! Или, может быть, это опять какой-то новый дьявольский прием?
В это время в ворота вошел весьма элегантный франт. Он достал из кармана газету,
заглянул туда, посмотрел на номер дома и направился ко мне:
– Здесь продают кадилляк?
Я кивнул и, не находя слов, уставился на желтую бамбуковую трость и кожаные перчатки
франта.
– Не могу ли я посмотреть? – продолжал он с неподвижным лицом.
– Машина находится здесь, – сказал я. – Но будьте любезны подождать немного, я сейчас
занят. Пройдите пока, пожалуйста, в помещение.
Франт некоторое время прислушивался к работе мотора, сперва с критическим, а затем с
удовлетворенным выражением лица; потом он позволил мне проводить его в мастерскую.

---

– Идиот! – зарычал я на него и поспешил вернуться к Блюменталю.
– Если вы хоть разок проедетесь на машине, вы поиному отнесетесь к цене, – сказал я. – Вы
можете испытывать ее сколько угодно. Если позволите, если вам так удобнее, то я вечером могу
заехать за вами, чтобы совершить пробную поездку.
Но мимолетное колебание уже прошло. Блюменталь снова превратился в гранитный
памятник.
– Ладно уж, – сказал он. – Мне пора уходить. Если я захочу прокатиться для пробы, я вам
позвоню.
Я видел, что больше ничего не поделаешь. Этого человека нельзя было пронять словами.
– Хорошо, – сказал я. – Но не дадите ли вы мне свой телефон, чтобы я мог известить вас,
если еще кто-нибудь будет интересоваться машиной?
Блюменталь как-то странно посмотрел на меня:
– Тот, кто только интересуется, еще не покупатель. Он вытащил большой портсигар и
протянул мне. Оказалось, что он все-таки курит. И, к тому же, сигары «Коронас», значит
загребает деньги возами. Но теперь мне уже все было безразлично. Я взял сигару. Он приветливо
пожал мне руку и ушел. Глядя вслед, я проклинал его безмолвно, но основательно. Потом
вернулся в мастерскую.
– Ну как? – встретил меня франт – он же Готтфрид Ленц. – Как у меня получилось? Вижу,
что ты мучишься, вот и решил помочь. Благо Отто переоделся здесь, перед тем как пойти в
финансовое управление. Я увидел, что там висит его хороший костюм, мигом напялил его,
выскочил в окно и вошел в ворота как солидный покупатель. Здорово проделано, не правда ли?
– По-идиотски проделано, – возразил я. – Он же хитрее, чем мы оба, вместе взятые! Погляди
на эту сигару. Полторы марки штука. Ты спугнул миллиардера!
Готтфрид взял у меня сигару, понюхал и закурил:
– Я спугнул жулика, вот кого. Миллиардеры не курят таких сигар. Они покупают те, что
полпфеннига штука.
– Чепуха, – ответил я. – Жулик не назовет себя Блюменталем. Жулик представится графом
Блюменау или вроде этого.
– Он вернется, – сказал Ленп, как всегда преисполненный надежд, и выдохнул сигарный
дым мне в лицо.
– Он уже не вернется, – возразил я убежденно. – Однако где это ты раздобыл бамбуковую
палку и перчатки?
– Взял в долг. В магазине Бенн и компания, напротив нас. Там у меня знакомая
продавщица. А трость я, пожалуй, оставлю. Она мне нравится. – И, довольный собою, он стал
размахивать толстой палкой.
– Готтфрид, – сказал я. – Ты здесь погибаешь впустую. Знаешь что? Иди в варьете, на
эстраду. Там тебе место.