109
была найдена белая каменная плита с надписью: “Это
могила Али,
сына Абу Талиба, великого героя и сподвижника пророка”.
Обстоятельство это [175] представляет для нас интерес лишь
постольку, поскольку оно дает возможность установить, что
развалины древнего Балха (называемого на Востоке Умм уль-Билад,
мать городов) тянулись на расстоянии пяти часов пути. Теперь только
отдельные кучи земли указывают на место, где стояла древняя Бактра,
а из более поздних развалин заслуживает упоминания лишь
полураз-валившаяся мечеть, построенная повелителем сельджуков
султаном Санджаром. В начале средних веков Балх был средоточием
исламской цивилизации и носил тогда еще одно имя: Куббат уль-
Ислам, т.е. Купол ислама. Поразительно, но здесь я обнаружил
кирпичи
такого же размера и качества, что и на йомутских
развалинах, однако не нашел ни одного с надписями. Раскопки,
бесспорно, увенчались бы успехом, однако приступить к ним,
пожалуй, можно, лишь заручившись рекомендательным письмом,
подкрепленным двумя-тремя тысячами европейских штыков.
Сегодняшний Балх, который считается столицей афганской
провинции Туркестана и дает приют сердару с его гарнизоном,
обитаем только зимой, потому что с началом весны все,
даже самые
бедные жители, перебираются в расположенный повыше Мазар, где
жара не такая гнетущая и воздух не такой плохой, как среди развалин
древней Бактры. Если Балх знаменит бесчисленным множеством
опасных скорпионов, то Мазар славится чудесными красными розами
(гюлисурх). Эти цветы растут на мнимой могиле Али, (Настоящая
могила Али - в Неджефе.) их аромат и цвет в самом деле так
прекрасны, что ничего лучшего я никогда не видел. Существует
поверье, что розы не переносят пересадки отсюда и не могут расти ни
в одном другом месте, даже в самом Мазаре.
В последние дни мучительного ожидания в Керки меня
постигло ужасное несчастье, воспоминание о котором никогда не
изгладится из моей памяти. В ожидании гератского каравана я
проводил жаркие августовские дни на
берегу Оксуса в компании
туркмен-лебаб. Я жил во дворе заброшенной мечети; туркмены
приносили с собой каждый вечер либо сборник своих песен, либо
поэтические повествования, и я читал им вслух, причем мне
доставляло особую радость то внимание, с которым они в тишине
ночи, при глухом рокоте Оксуса слушали рассказы о деяниях какого-
нибудь любимого героя.
Однажды наше чтение затянулось до глубокой ночи. Я
порядочно устал и, забыв часто повторяемый совет не ложиться спать
в непосредственной близости от развалившегося здания, растянулся
возле
стены и уснул, по-видимому, очень скоро. Приблизительно,
через час я проснулся от неописуемо сильной боли в ноге и, крича
диким голосом, вскочил со своего ложа. Мне казалось, будто сотни
ядовитых иголок пронзают мою ногу, как раз около большого пальца
правой ноги. Мой крик разбудил самого старого из туркмен, который
отдыхал поблизости, и, ни [176] о чем меня не спрашивая, он
запричитал: “Бедный хаджи тебя укусил скорпион да еще в самое
плохое время саратана (самые жаркие дни года). Да
поможет тебе
бог!” С этими словами он схватил мою ногу, перевязал ее у щиколотки
так сильно словно хотел отрезать, затем быстро нашел губами место
ранки и начал высасывать с такой силой, что я почувствовал это всем
телом. Вскоре его сменил кто-то другой, и, наложив еще две повязки
меня оставили одного, сказав в утешение, что к завтрашней утренней
молитве решится, отпустит меня боль или я cовсем избавлюсь от всех
перипетий этого бренного мира.
Изнемогая от зудящей, колющей жгучей боли я тем не менее
вспомнил легенду о балхских скорпионах, знаменитых уже в древние
времена благодаря своему яду. Из-за вполне понятного страха боль
сделалась еще более невыносимой и после нескольких часов
страданий я лишился всякой надежды о чем свидетельствует то
обстоятельство, что, забыв о своем инкогнито , я начал громко и, как
показалось татарам, paccказывашим мне позднее об этом, несколько
странно стонать и жаловаться , потому что у них такие звуки издают
обычно толькоко при ликовании.
Удивительно, что боль в течение
нескольких минут распространилась с пальца ноги до темени, но
лишь по правой стороне то и дело переливаясь вверх и вниз подобно
огненному потоку. Ничто не в силах передать муки, ничто не может
описать пытки, которые мне пришлось претерпеть после полуночи.
Жить дальше стало невмоготу, и я бился головой о землю; заметив это
меня крепко привязали к дереву. Обливаясь холодным потом от
страха смерти, я пролежал несколько часов в полуобмороке обратив
взор к небосводу, усеянному яркими звездами. Плеяды постепенно
110
клонились к западу, дорогому западу, которого как я полагал, я
уже
никогда больше не увижу. Ожидая в полном сознании голоса
муэдзина, а лучше сказать наступления утра, я заснул тихим сном, и
вскоре меня пробудило монотонное "Ла иллах, ил аллах". Придя в
себя, я почувствовал некоторое облегчение. Колющие жгучие боли
мало-помалу проходили, совершая в обратной последовательности
тот путь, которым они явились Солнце не успело еще подняться на
высоту копья, как я уже встал на ноги, правда совершенно
обессиленный. Мои спутники уверяли меня,
что только утренняя
молитва может изгнать дьявола забравшегося в тело человека с укусом
скорпиона, в чем я, конечно не смог сомневаться. Да, эту ужасную
ночь я не забуду вовек .
После долгого ожидания мы, наконец, получили сообщение о
прибытии гератского каравана, и я поспешил в Керки в надежде
продолжить свое путешествие, но отъезд снова задержался из-за
споров о пошлине с возвращающихся домой рабов. У Молла Земана в
караване было около 40 освободившихся рабов, частью из Герата,
Do'stlaringiz bilan baham: 
