основная мысль этого учения должна была появиться там, где
вообще философствовали, однако облик сознающей самое себя и
методически проведенной мысли она приобрела — хотя и в ис
торически обусловленном виде — у Канта, и в
основных чертах
навечно стала элементом философского озарения. Это — мысль о
явленности нашего бытия, которое расщеплено на субъект и
объект, связано с пространством и временем в качестве формы
созерцания, с категориями — в качестве форм мышления. То, чт
о
есть бытие, должно стать для нас в этих формах предметным и
поэтому становится явлением; оно является для нас таким, каким
мы его знаем, а не таким, каким оно есть само по себе. Бытие не
есть ни объект, противостоящий нам, воспринимаем ли мы его или
мыслим, ни субъект.
То же относится к вере. Если вера не есть ни только содержа
ние, ни акт субъекта, а коренится в том, что служит основой явлен-
ности, она может быть представлена лишь как то, что не есть ни
объект, ни субъект, но оба они в едином, которое в разделении
на субъект и объект есть явление.
Бытие, которое не есть ни только субъект, ни только объект,
которое в расщеплении на субъект и объект присутствует и в том,
и в другом, мы называем
объемлющим.
Хотя оно и не может стать
адекватным предмету, мы в философствовании говорим, отправ
ляясь от него и приближаясь к нему.
Вера, как иногда кажется, есть нечто
непосредственное
в про
тивоположность всему тому, что опосредствовано рассудком.
Тогда вера была бы переживанием — переживанием объемлю
щего, которое мне дано или не дано. Однако при таком понима
нии основа и истоки подлинного бытия как бы соскальзывают в
то, что может быть психологически описано, в то, что случается.
Поэтому Кьеркегор говорит: «То, что Шлейермахер называет ре
лигией, вера гегелевских догматиков, по существу, не что иное,
как первое непосредственное условие в с е г о , — витальный флюид —
духовная атмосфера, которой мы дышим» (Дневн. 1,54). Это
не вера (Кьеркегор имеет в виду христианскую веру), а то, что
«улетучивается, рассеивается, как туман».
Кьеркегор считает основной чертой веры то, что она обладает
исторической неповторимостью, сама исторична. Она — не пере
живание, не нечто непосредственное, что можно описать как дан
ное. Она — осознание бытия из его истоков посредством истории
и мышления.
Философская вера это осознает. Для нее всякое философство
вание, выраженное я з ы к о м , — построение, лишь подготовка или
воспоминание, повод или подтверждение. Поэтому философия
никогда не может рационально замкнуться в себе как творение
мысли. Созданное мыслью всегда половинчато; чтобы стать истин
ным, оно требует дополнения тем, что не только мыслит его в ка
честве мысли, но делает его историческим в собственной экзис
тенции.
Поэтому философствующий свободно противостоит своим
424
мыслям. Философскую веру надо характеризовать негативно. Она
не может стать исповеданием; ее мысль не становится догма
том. Философская вера не имеет прочной опоры в виде объектив
ного конечного в мире, потому что она только пользуется своими
основоположениями, понятиями и методами, не подчиняясь им.
Ее субстанция всецело исторична, не может быть фиксирована
во всеобщем — она может только высказать себя в нем.
Поэтому философская вера должна в исторической ситуации
все время обращаться к истокам. Она не обретает покой в пре
бывании. Она остается решимостью радикальной открытости.
Она не может ссылаться на самое себя как на веру в окончатель
ной инстанции. Она должна явить себя в мышлении и обоснова
нии. Уже в пафосе безоговорочного утверждения, которое зву
чит как возвещение, нам угрожает утрата философичности.
Всеобщность истинной веры нельзя представить как общезна
чимое содержание, принять как непосредственное, объективно
фиксировать как историческую данность; удостовериться в ней
можно только исторически, посредством движения во времени.
А это происходит в
Do'stlaringiz bilan baham: