Смысл и назначение истории. Пер с нем

в) Искажения современной науки и ее задачи 
Наука, развивающаяся в течение трех последних столетий, 
сначала медленно и скачкообразно, затем быстро и последователь­
но, движимая совместными усилиями исследователей всего мира, 
стала для нас неодолимым роком и открытой возможностью. 
Сегодня наука повсеместно распространена и признана. Каж­
дый считает себя причастным ей. Однако чистая наука и безупреч­
ная научная позиция встречаются весьма редко. Существует мно­
жество научных данных, которые просто принимаются. Сущест­
вует сумма специальных навыков, далеких от общей научной зна­
чимости; существует и обширная область, где наука смешивает­
ся с ненаучными элементами. Однако собственно научность, уни­
версальная познавательная направленность, безупречная методи­
ческая критика и чисто исследовательское познание составляют 
в нашем мире лишь узкую полоску в лабиринте искажений. 
Наука не открывается каждому без усилий. Подавляющее 
число людей не имеет о науке никакого понятия. Это — прорыв 
в сознании нашего времени. Наука доступна лишь немногим. Бу­
дучи основной характерной чертой нашего времени, она в своей 
подлинной сущности тем не менее духовно бессильна, так как люди 
в своей массе, усваивая технические возможности или догмати­
чески воспринимая ходульные истины, остаются вне нее. 
В нашу эпоху наука пользуется неслыханным признанием. 
От нее ждут решения всех проблем — всепроникающего позна­
ния бытия в целом и помощи во всех бедах. Ложная надежда яв­
ляется по существу научным суеверием, а последующее разоча­
рование ведет к презрению. Смутная надежда на то, о чем сущест­
вуют какие-либо с в е д е н и я , — не более чем суеверие, а неудача по­
рождает презрение к знанию. То и другое не имеет ничего общего 
с подлинной наукой. Таким образом, наука является, правда, зна­
мением нашей эпохи, но в таком облике, в котором она перестает 
быть наукой. 
Заблуждение складывается следующим образом: приступая к 
исследованию, мы исходим из предпосылки о познаваемости мира. 
Ибо без этой предпосылки исследование было бы бессмысленным. 
Однако такая предпосылка может означать как познаваемость 
вещей мира, так и познаваемость мира в целом. Только первая 
предпосылка соответствует возможностям науки, и поистине не­
возможно предсказать, до каких пределов дойдет наше познание 
в этой сфере. Напротив, вторая предпосылка не реализуется. Ее 
ложность обнаруживается при столкновении с радикальными 
трудностями, которые, правда, не ограничивают содержания ис­
следования, но выявляют границы знания, а именно то, что мир 
в своей целостности, как единый и замкнутый, не только усколь­
зает от познания, но и вообще не существует для нас как непро­
тиворечивый и доступный опыту. Эти границы становятся ясно 
различимыми всякий раз, когда ложная предпосылка о позна­
ваемости мира разбивается, сталкиваясь с действительными воз-
111 

---

можностями нашего научного исследования. Понять суть этого 
заблуждения нелегко. Оно проникло в современную науку в виде 
некоей мнимой философии и утвердилось со времен Декар­
та. Поэтому и теперь еще важная, неотложная задача состоит 
в том, чтобы отчетливо определить смысл и границы современной 
науки. 
Вводящим в соблазн следствием ложного понимания науки, 
убеждения, будто мир может быть в целом и в принципе познан, 
было то, что мир стали считать, по существу, уже познанным. Сло­
жилось представление, согласно которому определить, основы­
ваясь на научных выводах, правильное мироустройство, дарую­
щее человечеству благополучие и счастье, является лишь актом 
доброй воли. Тем самым в последние столетия в исторический 
процесс проник новый феномен: стремление с помощью знания 
не только обрести опору в мире необозримого многообразия че­
ловеческих отношений, но, основываясь на знании мира в его це­
лостности (а наличие этого знания в обожествляемой науке не 
подвергалось сомнению) и руководствуясь только рассудком, 
упорядочить мировое устройство. 
Это типичное для людей нашего времени суеверие заставляет 
их ждать от науки того, что она совершить не может. Они прини­
мают псевдонаучные целостные объяснения вещей за окончатель­
ное знание; некритично принимают выводы, не вникая в методы, 
которые позволили к ним прийти, и не ведая границ, в пределах 
которых научные выводы вообще могут быть значимыми. Это 
суеверие склоняет их к вере в то, что нашему рассудку доступна 
вся истина и вся действительность мира, заставляет питать аб­
солютное доверие к науке и беспрекословно подчиняться ее авто­
ритету, воплощенному в представителях официальных инстанций. 
Однако как только это суеверное преклонение перед наукой 
сменяется разочарованием, мгновенно следует реакция — през­
рение к науке, обращение к чувству, инстинкту, влечениям. Тогда 
все беды связываются с развитием современной науки. Подобное 
разочарование неизбежно при суеверном ожидании невозможного: 
наилучшим образом продуманные теории не реализуются, самые 
прекрасные планы разрушаются, происходят катастрофы в сфере 
человеческих отношений, тем более непереносимые, чем сильнее 
была надежда на безусловный прогресс. Символическим для огра­
ниченных возможностей науки может служить тот факт, что 
врач, несмотря на его неимоверно выросшие теперь возможности, 
по-прежнему не может ни излечить все болезни, ни предотвратить 
смерть. Человек постоянно наталкивается на свои границы. 
В этой ситуации все дело в том, чтобы создать такую науку, 
которая столь же отчетливо познавала то, что может быть позна­
но, сколь ясно осознавала свои границы. Лишь таким образом 
можно избежать двойного заблуждения — как суеверного прекло­
нения перед наукой, так и ненависти к ней. Дальнейшее становле­
ние человека в решающей степени определяется тем, удастся ли 
на протяжении последующих веков сохранить науку, углубить 
112 

---

ее и заставить все большее количество людей правильно оценить 
реальную действительность. 
К этой задаче не следует относиться легко. Подлинная все­
охватывающая наука связана с исторически обусловленной глу­
бинной структурой души. Наука покоится на очень зыбкой осно­
ве, длительность существования которой на протяжении ряда 
поколений ни в коем случае не может служить для нее гарантией. 
Эта наука возникает в столь тесном переплетении различных 
мотивов, что устранение даже одного из них парализует или опус­
тошает ее. Вследствие этого в современном мире на протяжении 
ряда веков наука как выражение подлинной научной настроен­
ности всегда была явлением редким, а теперь, быть может, еще 
более редким. Господство с шумом утверждающих себя в форми­
ровании материального мира результатов науки и распростране­
ние по всему земному шару лексикона «просвещенного» мировоз­
зрения не может скрыть того, что наука — это на первый взгляд 
самое для нас привычное — является, по существу, самым сок­
ровенным в нашей жизни. Человек нашего времени, как правило, 
вообще не знает, что такое наука, и не понимает, что заставляет 
людей заниматься ею. Д а ж е исследователи, которые делают 
открытия в своей узкой области, бессознательно продолжая в 
течение некоторого времени процесс, начатый другими с и л а м и , — 
даже они подчас не знают, что такое наука, и демонстрируют это, 
как только выходят за рамки той узкой области, где они обладают 
специальными знаниями. Современные философы говорят о науке, 
будто им ведома ее природа, и рассматривают ее затем как вре­
менное исторически обусловленное заблуждение мировоззренчес­
кого порядка. Д а ж е философы такого масштаба, как Гегель, едва 
ли знают что-либо о подлинной науке.