суеверие
возникает на пути, который идет через
объект, через нечто как содержание веры, а потому и через мнимое
знание о свободе. Так, современной формой суеверия является,
например, психоанализ как мировоззрение и ложная медицина,
которая превращает свободу человека в мнимый предмет исследо
вания.
То, как я сознаю себя в качестве человека, есть одновременно
и сознание трансценденции — есть или ограничение, или возвы
шение; есть суеверие в сфере предметного (и поэтому связанное с
научной ошибкой) или вера в осознании объемлющего (и поэтому
связанная с наполняющим незнанием).
Конечность как знак тварности присуща человеку так же, как
всему наличному бытию, которое он видит вокруг, так же, как жи
вотным. Однако его человеческая конечность
неспособна к той
замкнутости,
которой достигает наличное бытие животного.
Каждое животное обладает своей собственной, пригодной для
него формой, имеет в своей ограниченности и свое завершение в
постоянно повторяющемся круговороте живого. Оно отдано во
власть все уничтожающего и все создающего процесса. Лишь
конечность человека не завершаема. Только человека его конеч
ность вводит в историю, в которой он хочет стать тем, чем он мо
жет быть. Незамкнутость — знак его свободы.
451
И эта незавершимость с ее следствием — безграничными пои
сками и попытками (вместо спокойно связанной, бессознательной
жизни в повторяющихся круговоротах) — неотделима от знания
человека о ней. Из всего живого только человек знает о своей ко
нечности. В качестве незавершимости его конечность становится
для него большим, чем то, что открывается в простом познании ко
нечного. В человеке заключена потерянность, из которой для него
вырастает задача и возможность. Он обнаруживает, что находится
в отчаянном положении, но так, что этим ему предъявляется на
стойчивое требование возвыситься посредством свободы. Этим
объясняется, что описания человека отличаются поразительной
противоречивостью, что в нем видят то самое ничтожное, то самое
великое существо.
Утверждение «человек конечен и незавершаем» двойственно
по своему характеру. В нем есть познавательное содержание, оно
происходит из доказуемого знания о конечном. Но в своей всеоб
щности оно указывает на содержание веры, в котором возникает
свобода человека. Основное понимание его сущности, выходя за
пределы всякой познаваемости, сводит воедино его незаверши-
мость и его беспредельную возможность, его скованность и про
рывающуюся через нее свободу.
Сознавая свою свободу, человек хочет стать тем, чем он может
и должен быть. Он рисует
идеал
своей сущности. Подобно тому
как познание в ошибочном завершении превращает человека как
предмет исследования в образ, его свобода фиксирует абсолютный
идеал своего развития. Человек хочет освободиться от беспомощ
ности в вопросах, от путаницы и войти в сферу всеобщего, которо
му он может подражать в своих конкретных формах.
Существует множество образов людей, считающихся идеалом,
которым мы хотели бы уподобиться. В историческом воздействии
подобных идеалов, в реальности общественных типов сомнения
быть не может. Идеал может быть поднят до неопределенной вы
соты, до «величия» человека, которое есть как бы нечто большее,
чем человеческое в человеке, — сверхчеловек или нечеловек.
Для нашего философского сознания решающим является
убеждение в неистинности и невозможности таких путей. В наи
более чистом виде это выразил Кант: «Но попытки осуществить
идеал на примере, т. е. в явлении, скажем, [изобразить] мудреца
в романе... нелепы и мало назидательны, так как естественные гра
ницы, постоянно нарушающие совершенство в идее, исключают
возможность какой бы то ни было иллюзии в такого рода попыт
ках и тем самым делают даже подозрительным и подобным просто
му вымыслу то добро, которое содержится в идее» *.
Для нас исчезает человек тогда, когда в расовой теории, пси
хоанализе, марксизме он объявляется понятым или доступным по
ниманию в целом как предмет исследования, также теряется для
нас и задача человеческого бытия в представлениях об идеале че
ловека.
452
Нечто совершенно иное, чем идеал, — идея. Идеала человека
не существует, но существует идея человека. Идеал рушится, идея
ведет вперед. Идеалы могут быть как бы схемами идей, путевыми
знаками. Такова истина наших великих философских образов —
образ благородного человека в Китае, мудреца у стоиков. Они по
буждают к развитию, но не дают завершения.
Нечто другое и ориентация на исторически определенного, по
читаемого и любимого человека. Мы задаем вопрос: что бы он ска
зал в этом случае, как бы вел себя? И вступаем с ним в живую дис
куссию, не рассматривая его при этом как абсолютное средоточие
истины, как безусловно достойный подражания образец. Ибо каж
дый человек есть человек и поэтому пребывает в конечности, в не
завершенности, а также в заблуждении.
Всякий идеал человека невозможен, потому что человек не мо
жет быть завершен. Совершенного человека быть не может. А это
ведет к существенным философским выводам:
1) Подлинная ценность человека заключается не в роде или
типе, к которому он приближается, а в
Do'stlaringiz bilan baham: |