Самостоятельная работа на тему: своеобразие образа лишнего человека в русской литературе ХIХ века» по дисциплине: «История русской литературы ХIХ века»

В.М. Гаршин.
Трагическое мироощущение писателя («Гамлета» своего времени). Тема «человек и война» в рассказах «Четыре дня», «Трус», «Из воспоминаний рядового Иванова»; развитие традиций Л. Толстого. Темы социальных язв, «падшей женщины» («Происшествие», «Надежда Николаевна»). Гаршин и Достоевский.
Проблемы интеллигенции, «чистого» и гражданского искусства («Встреча», «Художники»). Черты героя Гаршина: чуткая совесть, осознание личной ответственности за зло мира. Восхищение героизмом революционной народнической интеллигенции и признание бесплодности ее подвига. Философская и политическая символика рассказа «Красный цветок»; мифологическая основа его образов. Роль аллегорий и символов в творчестве писателя. Влияние толстовства, появление непротивленческих тенденций: «Сказание о гордом Аггее», «Сигнал». Своеобразие реалистического метода Гаршина. Отказ от больших эпических форм. Черты литературного импрессионизма. Чехов о Гаршине.
В.М. Гаршин (1855–1888 гг.), главной чертой его метода Глеб Успенский считает особую «сгущенность» повествования, поэтому в двух небольших книжках он сумел отразить «до последней черточки все, чем жило и волновалось его поколение». Все частные проблемы демократической литературы своего времени Гаршин сгустил в одну общую проблему социального зла. Ее он берет в двух аспектах: 1. Социальный антагонизм, нарушающий нормальное течение жизни больших человеческих масс («Военные рассказы»). 2. Социальный антагонизм в будничных формах, привычный, а потому особенно страшный. К нему привыкли. Поэтому необходимо прозрение, душевная катастрофа, чтобы выйти из состояния пассивного соучастия в нем. Это ставит героя перед выбором: уйти из жизни или бороться с этим злом. Героя рассказа «Красный цветок» влечет идея избыть содеянное человечеством зло и умереть «Как первый боец человечества, потому что до сих пор никто не осмеливался бороться разом со всем злом мира». Умереть, но не дать злу жить – этот нравственный максимализм, присущий героям Гаршина, сближает их с романтическими героями.
Задачу искусства Гаршин видит в том, чтобы убить спокойствие и равнодушие публики. В рассказе «Художники» этому должна служить фигура рабочего – котельщика на полотне. С событиями внешнего мира автор поступает как безумец с цветком мака: поражая единичный цветок зла, он вступает в борьбу с мировым злом. У Гаршина нет единичных частных фактов, они – носители всей невинно пролитой крови, всех слез, страданий. Поэтому образы Гаршина часто носят характер аллегорий, символов. Рядом с психологическим рассказом Гаршин создает аллегорические сказки, а его «Красный цветок» – скрещение этих жанров. Аллегорическая форма привлекательна для Гаршина своей обобщенностью, концентрированностью и лишена частностей и деталей, которые отвлекали бы читателя от главного вопроса. У Гаршина нет отвлечений в область морали, религии, философии, как у Толстого и Достоевского. В отличии от Ф. Достоевского, с которым его роднит страстность к страданию, Гаршин не возводит страдания в степень философской категории – это значило бы отвлечься от реального страдания, смягчить остроту восприятия. Концентрированность порождало краткость. В силу своего эстетического кредо Гаршин должен был стать писателем малой формы. Это не жанровый признак, а внутреннее свойство его дарования. Не случайно переход к большим формам (повестям) воспринимался им и критиками как идейный перелом («Надежда Николаевна», «Из записок рядового Иванова»). Концентрация жизненных вопросов вокруг проблемы мирового зла порождала лирическую окраску рассказов, их субъективный тон. Герой Гаршина – чаще всего alter ego самого автора, который наедине с собой определяет свое положение, общественный долг, поведение. Поэтому рассказы Гаршина имеют монологический характер, характер раздумий, размышлений об острых вопросах времени. Недаром Гаршин прибегал к форме дневника, записей, ставя задачу проникновения в глубь психики героя. В рассказе «Четыре дня» проникновение вовнутрь героя достигает наивысшей степени. Перед нами русский солдат, тяжело раненный, который в течение четырех дней отмечает каждое мгновение своей агонии. Синхронная запись самонаблюдения начинается с глагола «помню…». Потом повествование сменяется прямым показом «внутреннего» человека в такие минуты, когда герой фактически лишен возможности комментировать свои переживания и когда даже немыслима речь. У Гаршина прямой показ внутреннего состояния свидетеля – участника, посредник – рассказчик устранен, и описание представляет собой монтаж крупных планов, как бы не связанных друг с другом. Прямой показ переживаний умирающего солдата, увиденных как бы в фантастический микроскоп, обладал огромной впечатляющей силой. Крупный план – это и увиденное, и услышанное, и почувствованное и даже промелькнувшее в сознании. Особенность Гаршинской прозы – в небывало крупных планах показать детали: «раздутое лицо» мертвеца, его лопнувшую кожу, несколько травинок, муравей… Гаршин довел до высшей точки деэстетизацию войны, начатую Лермонтовым и Л. Толстым. Никто до Гаршина не умел внушить читателю такой ужас, такое отвращение к военному убийству, как Гаршин. Возможно, поэтика крупного плана и сиюминутным продиктована Гаршину антивоенным пафосом и пацифистской темой.
Гаршин берет своего героя в момент кризиса, душевного напряжения, прозрения, когда ему все вдруг становится ясно до пронзительности, поэтому описательность исключается. Но чтобы это «тронуло» читателя надо, чтобы он находился в таком же состоянии. То есть Гаршин рассчитывает на читателя с потрясенным сознанием и больной совестью. Концентрированность повествования Гаршина, обладая большим эмоциональным воздействием, таила в себе определенную опасность: в рассказах Гаршина мало «воздуха», лаконизм создает «духоту». Оборотной стороной Гаршинского субъективизма становилась его исключительность. Трагизм мирового зла раскрывается в монологах героев, их переживаниях больше, чем реальные его проявления. Поэтому создается впечатление, что страдания и муки его героев – следствие их личной психики, а не условий общественной жизни. Его рассказы, благодаря сгущенности и значительности каждой детали, начинают приобретать конспективный характер, переполняясь контурно намеченными, оборванными линиями, которые стребовали раскрытия, продолжения, рвались выйти на простор широко повествования. Гаршин это понял. В 1885 году он писал: «Я чувствую, что мне надо переучиться сначала, для меня прошло время страшных, обрывочных воплей, каких-то «стихов в прозе», которыми я до сих пор занимался: материала у меня довольно и нужно изображать не свое я, а большой внешний мир». При этом автор не отказывается от основ своего «беспокойного искусства». Надо найти формы соединения личного беспокойства за мир с объективностью тона, с выходом за пределы своего Я. В этом направлении Гаршин сделал первые шаги в повестях «надежда Николаевна» и «Из записок рядового Иванова». Но он не достиг законченности в этом направлении, смерть оборвала его искания. В литературу Гаршин вошел как мастер маленьких рассказов, трагических монологов и «отрывочных воплей». Жизнь, ее настоящее прошлое были для Гаршина источником боли и страдания. И именно боль и страдания питали пего творчество, служили источником живых образов и передавались в сознание читателя. Пессимизм Гаршина заключал в себе тот нравственный пафос, который обрекает душу на не покой, на сочувствие человеческому горю, разлитому в мире. С этим связывалась надежда писателя на духовное возрождение человека. Сознанию Гаршина свойственно томление по совершенному миру и неудержимый порыв к нему не считающийся с законами здравого смысла.
Реализм 80-х начала 90-х годов, особенно в творчестве Гаршина и Короленко, разительно отличается от предшествующего традиционного реализма. В их творчестве наиболее явными оказались связи реализма с романтизмом. Поэтому некоторые критики называли их метод романтическим реализмом (У. Фохт). Это был путь не от романтизма к реализму, а обратный: образ повествователя становился носителем романтической точки зрения на мир. Единство романтического и реалистического – ведущая тенденция этого времени, и у Короленко и Гаршина это преломилось своеобразно и различно.

Литература:

Бялый Г.А. Всеволод Михайлович Гаршин. – Л., 1969.
Порудолинский В.И. Гаршин. – М., 1962.
Поэтика В.М. Гаршина:Учебное пособие. – Челябинск, 1991.
Латынина А.Н. Всеволод Гаршин. Творчество и судьба. – М., 1980.