147
время как в русском он обозначен формой глагола-сказуемого
познакомился.
В силу этого встречаются случаи, когда те
или иные родовые значения в
английском тексте остаются невыраженными, но требуют обязательного уточнения в
русских эквивалентах соответствующих предложений. Так, английское предложение A
friend of mine has told me about it может быть переведено на русский язык двумя
способами: Об
этом мне рассказал один мой знакомый
и
Об этом мне рассказала одна
моя знакомая.
Если пол существа, обозначенного словом friend, не может быть уточнен из
широкого контекста или ситуации, то выбор русского соответствия будет в значительной
мере произвольным и будет определяться исключительно «интуицией»
самого
переводчика. И здесь, как мы видим, грамматический строй ПЯ вынуждает нас передавать
в переводе семантическую информацию, которую не содержит текст на ИЯ. Аналогичная
картина наблюдается и у целого ряда других существительных: ср. teacher –
учитель,
учительница;
student —
студент, студентка;
writer —
писатель, писательница;
cook —
повар, кухарка
и т.п. Во всех этих случаях уточнение пола того или иного лица в
английском тексте, как правило, возможно лишь при наличии соответствующего данному
существительному местоимения третьего лица единственного числа (he — his – him —
himself или she — her — herself).
Факты говорят о том, что подобного рода явления нередко имеют место при
переводе с английского языка на русский. Так, в английском тексте повести X. Ли «Убить
пересмешника...» повествование ведется от лица девочки, но, поскольку весь текст дан в
первом лице, это становится ясным для читателя оригинала лишь на двенадцатой
странице текста, в конце первой главы (где впервые появляется слово sister). Для читателя
русского перевода, однако, это становится
ясным уже с первых же строк, как только
появляется глагольная форма
я говорила
(в шестом по счету предложении текста). Для
общего восприятия читателем семантической структуры художественного текста это
обстоятельство, разумеется, отнюдь небезразлично.
Еще более серьезные затруднения возникают в тех случаях, когда контекст —
притом самый широкий — вообще не содержит никаких указаний на родовые значения. В
качестве примеров такого рода текстов можно привести сонеты Шекспира, доставляющие
много «неприятностей» и литературоведам, и переводчикам.
Известно, что большинство
148
этих сонетов построено таким образом, что из них остается неясным, обращается ли автор
к мужчине или к женщине. Возьмем для примера два сонета — 40 и 58:
Take all my loves, my love, yea, take them all;
What hast thou then more than thou hadst before?
No love, my love, that thou mayst true love call;
All mine was thine before thou hadst this more.
Then if for my love thou my love receivest,
I cannot blame thce for my love thou usest;
But yet be blam'd, if thou thyself deceivest
By wilful taste of what thyself refusest.
I do forgive
thy robbery, gentle thief,
Although thou steal thee all my poverty;
And yet, love knows, it is a greater grief
To bear love's wrong than hate's known injury.
Lascivious grace, in whom all ill well shows,
Kill me with spites; yet we must not be foes.
-------- -------- --------
That god forbid,
that made me first your slave,
I should in thought control your times of pleasure,
Or at your hand the account of hours to crave,
Being your vassal bound to stay your leisure!
O, let me suffer, being at your beck,
The imprison'd absence of your liberty,
And patience,
tame to sufferance, bide* each check
Without accusing you of injury.
Be where you list, your charter is so strong
That you yourself may privilege your time
To what you will; to you it doth belong
Yourself to pardon of self-doing crime.
I am to wait, though waiting so be hell;
Not
blame your pleasure, be it ill or well.
Даже самый тщательный анализ этих сонетов не дает никаких указаний на то, к
кому они обращены — к мужчи-
149
не или к женщине. (Видимо, это не случайно: сонеты Шекспира имеют общечеловеческое,
философское звучание и написаны они нарочито таким образом, чтобы их можно было
отнести к ч е л о в е к у вообще.) Посмотрим теперь, как перевел эти сонеты С. Я. Маршак:
Все страсти, все любви мои возьми –
От этого приобретешь ты мало.
Все, что любовью названо людьми,
И без того тебе принадлежало.
Тебе, мой друг, не ставлю я в вину,
Что ты
владеешь тем, чем я владею.
Нет, я в одном тебя лишь упрекну,
Что
Do'stlaringiz bilan baham: 
