Беги!
— крикнул я Трою. —
Хватай сестру и беги! Кричи, зови на помощь!
Кричи во весь
…
Даннинг взмахнул кувалдой. Я отпрыгнул назад, боек угодил в стену и пробил
доски обшивки. Взлетело облако штукатурки, смешавшись с пороховым дымом.
Телевизор продолжал работать. Скрипки по-прежнему играли «убийственную»
музыку.
И пока Даннинг пытался вырвать кувалду из стены, что-то пролетело мимо
меня. Духовушка «Дейзи». Ее бросил Гарри. Ствол угодил Фрэнку Даннингу в
разорванную щеку, и он вскрикнул от боли.
—
Маленький ублюдок! Я тебя за это убью!
Трой уже нес Эллен к двери.
С этим все хорошо,
подумал я.
По крайней мере для них я изменил бу…
Но прежде чем он успел выскочить из дома, в дверном проеме возник кто-то
еще и свалил Троя Даннинга с сестренкой на руках. Я не разглядел, кто это, потому
что Фрэнк уже высвободил кувалду и шел на меня. Я попятился, одной рукой
вышвырнув Гарри на кухню.
— Беги через черный ход, сынок. Быстро. Я задержу его, пока ты…
Фрэнк Даннинг издал дикий вопль и замер. И тут же что-то вылезло у него из
груди. Фокус, да и только. Это что-то покрывала кровь, и я не сразу понял, что вижу
острие штыка.
— Это тебе за мою сестру, ублюдок, — прохрипел Билл Теркотт. — Это тебе за
Клару.
13
Даннинг повалился вперед. Ноги — в гостиной, голова — в арке, ведущей на
кухню. Острие вонзилось в пол и удержало его на весу. Одна нога дернулась, и он
застыл, словно умер, пытаясь отжаться.
Все кричали. Воздух пропитался запахами сгоревшего пороха, штукатурки,
крови. Дорис пыталась доползти до убитого сына, волосы падали ей на лицо. Я не
хотел, чтобы она это видела — удар кувалды раскроил голову Тагги до челюсти, —
но остановить ее не мог.
— В следующий раз у меня получится лучше, миссис Даннинг, — проскрипел
я. — Обещаю.
Мое лицо заливала кровь. Мне пришлось протереть от нее левый глаз.
Сознания я не потерял, так что понимал, что рана не слишком серьезная. К тому же
крови из ран на голове всегда выливается немерено. Я попал в передрягу, и, если
рассчитывал на новую попытку, следовало убираться отсюда, быстро и незаметно.
Правда, без еще одного разговора с Теркоттом я уйти не мог. Если, конечно, тот
был в состоянии говорить. Он лежал у стены, рядом с ногами Даннинга. Держался
за грудь и жадно хватал ртом воздух. На мертвенно-бледном лице синели губы,
совсем как у мальчишки, наевшегося черники. Я протянул к нему руку. Он схватился
за нее, как утопающий — за соломинку, но в его глазах поблескивала веселая
искорка.
— И кто у нас бздун, Амберсон?
— Не ты, — ответил я. — Ты герой.
— Да, — просипел он. — Не забудь бросить гребаную медаль в мой гроб.
Дорис уже обнимала убитого сына. Трой ходил кругами, прижимая голову
Эллен к груди. Он не смотрел на нас, похоже, не осознавал, что мы здесь. Эллен
вопила в голос.
— Все у тебя будет хорошо, — заверил я Теркотта, будто знал. — А теперь
послушай, потому что это важно. Забудь мое имя.
— Какое имя? Ты мне не представлялся.
— Точно. И… ты знаешь мой автомобиль?
— «Форд». — Его голос затихал, но взгляд не отрывался от моих глаз. —
Хорошая тачка. Кабриолет. Двигатель с «Уай-блоком». Модель пятьдесят четвертого
года… или пятьдесят пятого.
— Ты никогда его не видел. Это самое важное, Теркотт. Этим вечером я должен
покинуть город, и большую часть пути мне ехать по автостраде, потому что местных
дорог я не знаю. Если я доберусь до центрального Мэна, все будет хорошо. Ты
понимаешь, что я тебе говорю?
— Никогда не видел твой автомобиль. — Его лицо перекосило. — Твою мать,
как же
больно
.
Я прижал пальцы к его колющейся щетиной шее и пощупал пульс. Быстрый и
очень неровный. Издалека уже доносился вой сирен.
— Ты поступил правильно.
Его глаза закатились.
— В самый последний момент. Не знаю, о чем я думал. Наверное, рехнулся.
Послушай, дружище. Если они тебя поймают, не говори им, что я… ты понимаешь,
что я…
— Никогда. Ты с ним разобрался, Теркотт. Он был бешеным псом, и ты его
пришиб. Твоя сестра гордилась бы тобой.
Он улыбнулся и закрыл глаза.
14
Я пошел в ванную, схватил полотенце, намочил в раковине, вытер залитое
кровью лицо. Бросил полотенце, схватил еще два и выскользнул на кухню.
Мальчик, который привел меня сюда, стоял на выцветшем линолеуме у плиты и
наблюдал за мной. И хотя лет шесть прошло с тех пор, как он в последний раз сосал
большой палец, сейчас он вспомнил эту детскую привычку. Широко открытые,
очень серьезные глаза переполняли слезы. Кровавые веснушки рассыпались по
щекам и лбу. Этот мальчик только что получил сильнейшую психологическую
травму, но я точно знал, что он уже не станет Гарри-Жабой. И не напишет
сочинение, над которым я заплачу.
— Кто вы, мистер? — спросил он.
— Никто. — Я прошел мимо него к двери. Однако он заслуживал большего.
Сирены приближались, но я остановился, оглянулся. — Твой добрый ангел. — И
выскользнул за дверь в хэллоуинский вечер 1958 года.
15
Я прошел по Уаймор к Уитчем, увидел синие мигалки, направляющиеся к
Коссат-стрит, пошел дальше. Углубившись еще на два квартала в жилой район,
повернул на Джерард-авеню. Люди стояли на тротуарах. Смотрели в ту сторону,
откуда слышались сирены.
— Мистер, не знаете, что случилось? — спросил меня какой-то мужчина. Он
держал за руку Белоснежку, обутую в кроссовки.
— Я слышал, дети запускали «вишневые бомбы», — ответил я. — Может,
устроили пожар. — И продолжил идти, отворачиваясь от него, чтобы он не увидел
левой половины моего лица. Фонарь находился неподалеку, а из раны на голове все
еще текла кровь.
Пройдя четыре квартала, я вновь повернул к Уитчем. Теперь я находился далеко
к югу от Коссат, так что на Уитчем-стрит царили темнота и спокойствие. Все
патрульные автомобили, вероятно, съехались к месту преступления. Меня это
радовало. Я почти добрался до угла Гроув и Уитчем, когда колени начали
подгибаться. Оглядевшись, я убедился, что охотников за сладостями нет, и сел на
бордюрный камень. Не мог позволить себе останавливаться, но пришлось: с утра я
выблевал все, что находилось в желудке, за день съел лишь один паршивый
шоколадный батончик (после чего Теркотт приставил штык к моему виску) и едва
уцелел в жестокой схватке, отделавшись лишь ранением, до сих пор непонятно,
насколько тяжелым. Или я останавливался, чтобы дать телу собраться с силами, или,
потеряв сознание, валился на тротуар.
Опустив голову между коленей, я несколько раз медленно и глубоко вдохнул,
как меня учили на курсе оказания первой помощи, который я прошел в колледже,
чтобы получить сертификат спасателя. Поначалу увидел голову Тагги Даннинга,
разлетающуюся под ударом кувалды, и едва не лишился чувств. Потом подумал о
Гарри, забрызганном кровью брата, а в остальном невредимом. Об Эллен, не
впавшей в кому, из которой ей не выйти. О Трое. О Дорис. Ее переломанная рука
могла болеть до конца жизни, но по крайней мере она осталась жива.
— Я это сделал, Эл, — прошептал я.
Но что я сделал в 2011 году? Что я сделал
с
2011 годом? На эти вопросы еще
предстояло ответить. Если из-за «эффекта бабочки» случилось что-то ужасное, я мог
вернуться назад и стереть изменение… Если только, меняя судьбу семейства
Даннингов, я каким-то образом не изменил и жизненный путь Эла Темплтона.
Допустим, закусочной уже нет. Допустим, Эл никогда не перебирался в Лисбон-
Фоллс из Оберна. Или не открывал закусочную. Это представлялось
маловероятным… но я сидел на бордюрном камне в пятьдесят восьмом году, по
моей короткой стрижке пятьдесят восьмого года лилась кровь, и как такое вообще
могло быть?
Пошатнувшись, я поднялся, чтобы двинуться дальше. Справа, на Уитчем-стрит,
достаточно далеко от меня, перемигивались синие огни. На углу Коссат-стрит
собралась толпа, все стояли спиной ко мне. Церковь, рядом с которой я оставил
автомобиль, находилась на другой стороне улицы. «Санлайнер» пребывал в гордом
одиночестве, но выглядел целым и невредимым: хэллоуинские шутники не спустили
колеса. Потом я увидел желтый бумажный квадрат под одним из дворников. Сразу
подумал о Желтой Карточке и внутренне напрягся. Выхватил бумажку из-под
дворника и облегченно вздохнул. «ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К ВАШИМ ДРУЗЬЯМ И
СОСЕДЯМ НА СЛУЖБЕ В ЭТО ВОСКРЕСЕНЬЕ В ДЕВЯТЬ УТРА. НОВИЧКАМ
ВСЕГДА РАДЫ! ПОМНИТЕ, ЖИЗНЬ — ЭТО ВОПРОС, ИИСУС — ОТВЕТ».
— Я думал, что ответ — тяжелые наркотики, и мне бы они сейчас не
помешали, — пробормотал я, отпирая дверь. Подумал о бумажном пакете, который
остался за гаражом дома по аллее Уаймора. Копы, обследуя округу, обязательно его
найдут. Внутри обнаружат несколько шоколадных батончиков, почти пустую
бутылку каопектата… и резиновые трусы для взрослых.
Мне, конечно, хотелось бы узнать, что они об этом подумают.
Но не так чтобы очень.
16
К тому времени, когда я добрался до автострады, голова уже раскалывалась от
боли, но даже если бы эра круглосуточных магазинчиков уже началась, не уверен,
что решился бы остановиться: на левой половине рубашки еще подсыхала кровь. По
крайней мере я заранее доверху залил бак.
Один раз я попытался исследовать рану на голове кончиками пальцев и в
награду получил разряд боли, отбивший у меня всякое желание предпринимать
вторую попытку.
Миновав Огасту, я остановился на площадке для отдыха. Шел одиннадцатый
час вечера, и она пустовала. Я включил лампочку под крышей и проверил зрачки в
зеркале заднего вида. Они выглядели одинаковыми, и это радовало. Около мужского
туалета стоял торговый автомат, который за десять центов выдал мне шоколадный
кекс с толстой прослойкой крема. Я съел его на ходу, и головная боль немного
утихла.
До Лисбон-Фоллс я добрался уже после полуночи. Главную улицу окутывала
темнота, но фабрики, и Ворамбо, и «Ю-Эс джипсам», пыхтели и фыркали,
выбрасывая в воздух клубы вонючего дыма и сливая в реку ядовитые отходы.
Сверкая огнями в ночи, они напоминали космические корабли. Я припарковал
«санлайнер» около «Кеннебек фрут», где ему и предстояло оставаться до того
момента, пока кто-нибудь, заглянув через стекло, не увидит пятна крови на сиденье,
водительской двери и руле и не вызовет полицию. Я предполагал, что они снимут
отпечатки пальцев. Возможно, отпечатки эти совпадут с другими, оставленными на
револьвере «полис спешл» тридцать восьмого калибра, на месте убийства в Дерри.
При таком раскладе имя Джордж Амберсон может всплыть в Дерри и добраться до
Лисбон-Фоллс. Но если «кроличья нора» окажется на прежнем месте, Джордж
исчезнет, не оставив следа, потому что отпечатки пальцев, добытые полицией,
принадлежали человеку, до рождения которого оставалось еще восемнадцать лет.
Я открыл багажник, достал портфель и решил больше ничего с собой не брать.
Как я понимал, содержимое багажника могло в конце концов оказаться в «Веселом
белом слоне», магазине подержанной мебели и прочих товаров, расположенном по
соседству с «Тит Шеврон». Я пересек улицу, направляясь к драконьему дыханию
фабрики, грохоту и шуршанию машин и станков, не прекращавших работу ни на
секунду, пока политика свободной торговли эпохи Рейгана не остановила все
прядильно-ткацкие
фабрики
Америки,
производившие
слишком
дорогую
продукцию.
Белый флуоресцентный свет из покрасочного цеха падал через грязные окна на
сушильный сарай. Я заметил цепь, отделявшую его от остального двора. Надпись на
табличке скрывала темнота, но, хотя прошло почти два месяца, я помнил, что на ней
написано:
Do'stlaringiz bilan baham: |