…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

остановил
Даннинга.
Это вселяло надежду. У меня уже появились наметки плана, который позволял мне
остановить Освальда, не попав в тюрьму или на электрический стул в Хантсвилле.
И мне хватало причин для того, чтобы остаться на свободе. Главная из них
проводила этот вечер в Джоди. Возможно, кормила Дека Симмонса куриным супом.
Я медленно продвигался по моей приспособленной для нужд инвалидов
квартире, собирая вещи. Хотел, чтобы после моего отъезда от Джорджа Амберсона
осталась разве что старая пишущая машинка. Я надеялся, что у меня есть время до
среды, но если Сейди скажет, что Деку лучше и она собирается вернуться во
вторник вечером, придется ускорить отъезд. И где мне прятаться, пока я не закончу
свою работу? Очень хороший вопрос.
Фанфары возвестили о начале выпуска новостей. На экране появился Чет
Хантли.
— После выходных, проведенных во Флориде, где президент Кеннеди
наблюдал 
за 
испытательным 
пуском 
ракеты 
«Поларис» 
и 
навещал
выздоравливающего отца, он провел трудовой понедельник, произнеся пять речей за
девять часов.

---

Вертолет — «Морпех-один» — приземлялся под радостные крики толпы. Вот
Кеннеди приближается к толпе, одной рукой приглаживая растрепавшиеся волосы, а
другой придерживая галстук. Он шагал впереди агентов секретной службы, которым
пришлось перейти на бег трусцой, чтобы не отстать. Я зачарованно наблюдал, как
он протиснулся между оградительными барьерами и нырнул в ожидающую толпу,
пожимая руки направо и налево. На лицах агентов читался ужас.
— Этот сюжет из Тампы, — продолжил Хантли, — где Кеннеди пожимал руки
почти десять минут. Он доставляет массу хлопот людям, чья работа — оберегать его
жизнь, но вы видите, как это всем нравится. И он идет им навстречу, Дэвид… при
всей приписываемой ему отчужденности, он наслаждается обязанностями, которые
налагает политика.
Кеннеди уже продвигался к лимузину, по-прежнему пожимая руки и иногда
попадая в женские объятия. Его поджидал кабриолет с откинутым верхом, как две
капли воды похожий на тот, что повезет ДФК из аэропорта Лав-Филд на встречу с
пулей Освальда. Может, и 
тот самый
. На мгновение на черно-белом экране в толпе
промелькнуло знакомое лицо. Я сидел на диване и наблюдал, как президент
Соединенных Штатов пожимает руку моему букмекеру из Тампы.
Понятия не имею, правду ли говорил Рот о сифилисе, который подхватил
Эдуардо Гутиеррес, или только повторял пущенный кем-то слух, но тот заметно
похудел, полысел, и в его глазах читалось недоумение, словно он не понимал, где
находится, да и кто он такой. По обе стороны от Эдуардо стояли крепкие парни,
одетые, как и агенты секретной службы, в строгие костюмы, несмотря на
флоридскую жару. Через мгновение он исчез с экрана, и камера уже показывала
Кеннеди, отъезжающего в кабриолете, такого уязвимого. Президент махал рукой и
широко улыбался.
Экран заполнило морщинистое, обаятельно улыбающееся лицо Хантли.
— Не обошлось и без забавного момента, Дэвид. Когда президент входил в
танцевальный зал «Интернейшнл инн», где ждали члены Торговой палаты Тампы,
чтобы выслушать его речь… смотрите сами.
Когда Кеннеди вошел, махая рукой членам Торговой палаты, которые
приветствовали его стоя, пожилой господин в тирольской шляпе и кожаных
коротких штанах заиграл «Слава вождю» на огромном аккордеоне, который
буквально подмял его под себя. Президент остановился, медленно повернулся к
нему, а потом вскинул руки, как бы говоря: «Ну ни фига себе». И впервые я увидел в
нем настоящего человека, каким уже хорошо представлял Освальда. В этой
замедленной реакции, в этих вскинутых руках я увидел не просто чувство юмора, а
высокую оценку удивительной абсурдности жизни.
Дэвид Бринкли тоже улыбался.
— Если Кеннеди переизберут, возможно, этого господина пригласят сыграть на
инаугурационном балу. Возможно, «Польку пивного бочонка», а не «Славу вождю».
Тем временем в Женеве…
Я выключил телевизор, вернулся к дивану и открыл тетрадку Эла.

---

Пролистывая, продолжал видеть перед собой Кеннеди. И его улыбку. Чувство
юмора. Чувство абсурда. Человек в окне шестого этажа книгохранилища ими не
обладал. Освальд вновь и вновь доказывал, что менять ход истории — дело не для
таких, как он.
10 
Я с ужасом обнаружил, что пять из шести последних страниц записей Эла — о
пребывании Ли в Новом Орлеане и его бесплодных попытках перебраться на Кубу
через Мексику. Только на самой последней странице речь пошла о подготовке к
покушению, и записи эти показались мне слишком поверхностными и небрежными.
Эл, несомненно, знал эту часть истории наизусть и, вероятно, полагал, что будет уже
поздно, если я не сумею остановить Освальда к третьей неделе ноября.