— Извините, патрульный. Я вдруг почувствовал сильную сонливость и решил,
что лучше сразу остановиться.
Он кивнул:
— Да-да, спиртное именно так действует. Сколько вы выпили перед тем, как
сесть за руль?
— Ничего. Несколько месяцев тому назад у меня была черепно-мозговая
травма. — Я повернул голову, чтобы показать ему место, где не отросли волосы.
Отчасти его это убедило, но он все равно попросил дыхнуть. Тут уж убедился
окончательно.
— Дайте взглянуть на ваше водительское удостоверение.
Я протянул ему выданное в Техасе.
— Вы не собираетесь сегодня ехать в Джоди?
— Нет, патрульный, я еду в северный Даллас. Сейчас живу в реабилитационном
центре «Эден-Фоллоус».
Я вспотел. Надеялся,
что если он и заметит, сочтет, что иначе быть не может,
когда человек засыпает в автомобиле с поднятыми стеклами в теплый ноябрьский
день. Я также надеялся — истово, — что он не попросит показать ему содержимое
портфеля, который лежал на переднем пассажирском сиденье. В 2011 году я мог бы
отказать ему в такой просьбе, сказав, что сон в автомобиле — не повод для обыска.
Черт, там,
где я остановился, даже счетчика не было. Но в 1963 году коп имел
полное право на досмотр. Наркотики он бы не нашел, зато обнаружил бы крупную
сумму наличными, рукопись с названием «Место убийства» и тетрадку с
подозрительными записями о Далласе и ДФК.
Меня отвезут в ближайший
полицейский участок для допроса или в «Паркленд» на психиатрическое
освидетельствование.
Коп постоял, здоровенный и краснолицый,
словно нарисованный Норманом
Рокуэллом и сошедший с обложки «Сэтеди ивнинг пост». Потом протянул мне
водительское удостоверение.
— Хорошо, мистер Амберсон. Возвращайтесь в ваш «Фоллоус», и я советую
вам сразу поставить автомобиль на стоянку и больше сегодня не садиться за руль.
Вид у вас больной.
— Именно так я и собираюсь поступить.
В зеркало заднего вида я наблюдал, как он провожает меня взглядом. Я боялся,
что засну снова еще до того, как он останется за поворотом. Причем отрублюсь безо
всякого предупреждения, мгновенно, просто вырулю с мостовой на тротуар, может,
задавлю пешехода или троих и закончу свой путь в витрине мебельного магазина.
Когда я наконец-то припарковался у своего маленького
коттеджа с ведущим к
входной двери пандусом, голова болела, глаза слезились, колено пульсировало… но
мои воспоминания об Освальде оставались четкими и ясными. Я положил портфель
на кухонный стол и позвонил Сейди.
— Я пыталась дозвониться до тебя, когда пришла домой после школы, но ты не
брал трубку. Я волновалась.
— Зашел к мистеру Кенопенски поиграть в криббидж. — Без этой лжи я никак
не мог обойтись. И предстояло запомнить все, что я говорю. Да и лгать следовало
очень убедительно, потому что Сейди хорошо меня знала.
— Что ж, рада это слышать. — И потом, без паузы: — Как его зовут? Как зовут
этого человека?
Ли Освальд
. Едва не сорвалось с языка — она застала меня врасплох.
— Я… по-прежнему не знаю.
— Ты замялся. Я слышала.
Я ждал обвинения во лжи, так крепко сжимал трубку, что заболела рука.
— На этот раз ты едва не вспомнил, верно?
— Похоже на то, — осторожно согласился я.
Мы поговорили еще пятнадцать минут, и все это время я смотрел на портфель,
в котором лежала тетрадка Эла. Сейди попросила
перезвонить ей этим вечером,
перед тем как я буду ложиться спать. Я пообещал.
9
Я решил вновь раскрыть синюю тетрадку после выпуска новостей «Хантли-
Бринкли сообщают». Сомневался, что удастся найти что-то полезное. Последние,
торопливые записи Эла информативностью не отличались. Он
не думал, что
«Миссия „Освальд“» затянется так надолго. Я, кстати, тоже. Путь к этому всем
недовольному ничтожеству напоминал продвижение по заваленной деревьями
дороге, а в результате прошлое еще и могло защищаться. Но я
Do'stlaringiz bilan baham: