Книжный вор

* * * ИМЯ МАЛЬЧИКА * * *
Иоганн Герман
Лизель прикусила губу, но в конце концов не удержалась. С полу она обернулась к женщине
в халате и задала вопрос.
— Иоганн Герман, — сказала она. — Кто это?
Та посмотрела мимо девочки, куда-то возле ее колен.
Лизель смутилась:
— Извините. Не надо мне спрашивать такие вещи… — Она дала этой фразе умереть своей
смертью.
Лицо женщины не изменилось, но ей как-то удалось вымолвить:
— В этом мире он больше никто, — объяснила она. — Он был мой…
* * * ИЗ АРХИВА ВОСПОМИНАНИЙ* * *
Да, да, конечно, я его помню.
Небо было сумрачное и глубокое, как зыбучие пески.

---

Молодой человек, увязанный в колючую проволоку.
— Кроме всего прочего, — сказала женщина в халате, — он замерз до смерти. — Секунду-
другую она играла собственными руками, затем повторила: — До смерти замерз, я точно знаю.
Жена бургомистра — одна из всемирного легиона. Не сомневаюсь, вам приходилось ее
видеть. В ваших рассказах, в стихах, на ваших экранах, куда вы так любите смотреть. Такие
повсюду, почему бы ей не оказаться здесь? На живописном холме в немецком городке? Здесь так
же удобно страдать, как и где угодно.
Дело в том, что Ильза Герман решила превратить свою боль в торжество. Боль никак не
соглашалась отпустить ее, и она покорилась. Открыла ей объятья.
Она могла бы застрелиться, или расцарапать себя ногтями, или предаться другим формам
самоистязания, но в итоге выбрала, наверное, то, что сочла самым слабым — по крайней мере,
терпеть погодные неудобства. Лизель полагала, что эта женщина молит бога, чтобы летние дни
были холодными и сырыми. И вообще-то жила она в подходящем месте.
В тот день Лизель, уходя, сказала фразу, которая далась ей с большим трудом. В переводе
это значит, что ей пришлось взвалить на себя два огромных слова, пронести на плечах и
вывалить эту громоздкую пару под ноги Ильзе Герман. Слова свисали по бокам, пока Лизель
шаталась под их тяжестью, — и не удержала их. Они лежали вместе на полу, громадные и
громкие, неуклюжие.