Артемий Юрьевич Романов

2.2. Результаты обследования 
Поскольку число женщин, принявших участие в анкетировании (62%), значительно 
превысило число мужчин-респондентов (38%), неудивительно, что общее количество 
слов, приведенных женщинами и для наименования и описания женщин, и для описания 
мужчин, значительно больше, чем количество слов, указанных мужчинами. В целом, 
женщины-респонденты несколько более охотно отвечали на данный пункт в анкете, 
приводя больше десятка слов и нередко сопровождая их подробными дефинициями, тогда 
как мужчины иногда указывали в анкете только два-три слова. Анкетирование также 
продемонстрировало, что информанты и женского и мужского пола практически в равной 
степени владеют пассивным жаргонным словарем и большинство из них без затруднения 
способны привести целый список жаргонных слов. 
В ответах бросается в глаза значительное количество жаргонных слов, имеющих 
очевидные сексуальные коннотации. Причем эти сексуальные коннотации содержаться в 
словах, описывающих не только представителей противоположного пола. Так, среди слов, 
приведенных мужчинами-респондентами для описания женщин, мы встречаем: 
подстилка, соска, сучка, целка
. Женщины-респонденты привели в дополнение к этим же 
словам еще и 
гондовина, давалка, лахудра, лесби, лизбос, мокрая, прошмандовка, секса, 
шалашовка
, имеющие несомненное отношение к характеристике сексуального поведения 
женщины. Среди слов, описывающих мужчин, участницы опроса также привели немало 

---

173 
слов с сексуальным подтекстом: 
гейзер, гондон, залупа, евнух, кобель, насос, оттопырок, 
сексафон, факер
и др. 
Обращает на себя внимание также значительное количество метафор, произведенных 
от наименований животных. Этот способ метафоризации хорошо известен не только в 
русском сленге, но и во многих языках мира. Приведенные метафоры, описывающие 
мужчин: 
боров, бык, жеребец, индюк, кобель, козел, конь, щенок
и др., а также метафоры, 
характеризующие женщин: 
коза, крыса, лошадь, овца, свинья, собака, телка
и др., 
являются устойчивыми формами семантической деривации, с помощью которых 
пополняется не только лексический состав сленга, но и лексический состав русского 
литературного языка. Наименования бытовых предметов также служат основой 
семантической деривации при создании метафор в сленге, особенно при характеристике 
женщин: 
зубочистка, кошелка, лопата, метелка, перечница, пипетка, швабра
и пр. 
Специфика жаргонных существительных со значением лица определяется также и 
наличием в этих словах (более чем в 50% случаев) отрицательной оценки и лишь в редких 
случаях появлением положительной оценочности: с одной стороны многочисленные 
повторения таких слов, как 
алкаш, говнюк, засранец, кретин, лох, отброс, отстойник, 
тормоз, урод 
и пр., с другой стороны единичная фиксация таких слов, как 
гигант, 
крутыш и куленок
(очевидно, от английского 
cool
– ‘крутой, классный’). При 
наименовании женщин в сленге информанты также привели многочисленные и 
многократно повторяющиеся слова с пейоративной окраской: 
дерьмоводка, дурка, 
замухрыжка, кикимора, мымра, помойка, соплячка
и пр., и всего несколько слов с 
положительной оценкой: 
клевая, красотка, конфетка, милашка
. 
Попытка выявить различия в сленговом репертуаре носителей языка в зависимости от 
их возраста дала любопытные результаты. Судя по приводимым в анкетах словам для 
обозначения в сленге женщин и мужчин, выяснилось, что в возрастных группах от 13 до 
16, от 16 до 20, от 20 до 25 в среднем количество и состав приводимых слов 
варьировались незначительно, причем своеобразный пик в познаниях сленговой лексики 
приходился на возраст в 19 – 20 лет. В возрастной группе 25 – 30 лет зафиксировано 
относительное снижение в приведении жаргонной лексики, и в последующих возрастных 
группах, от 30 до 40, от 40 до 50 и т.д. это снижение приобретает более ярко выраженный 
характер. Значительное число людей более зрелого и пожилого возраста либо не знают, 
либо не хотят признаваться в знании жаргонных слов.
Исчезновение жаргонных слов из лингвистического репертуара носителей языка в 
процессе старения нуждается в серьезном изучении. С одной стороны, жаргонные 
молодежные слова в речи людей среднего и пожилого возраста, скорее всего, звучат 
неуместно (за исключением, каких-то особых случаев – скажем, встреча одноклассников 
или однокурсников после 30-летней разлуки на вечере воспоминаний). С другой стороны, 
в качестве стилистического средства, привлекающего внимание окружающих, 
молодежные сленговые слова создают больше экспрессии именно в речи уже немолодого 
человека (за счет эффекта обманутого ожидания), а стало быть, могут являться 
эффективным языковым средством. Например, призыв пожилой дамы в метро: “Молодой 
человек, уступите место женщине в возрасте” прозвучал бы очень свежо, скажем, в такой 
форме: “Чувак, снимайся! Дай старой кошелке приземлиться!”. 
Как объяснить достаточно резкое “охлаждение” к жаргону, которое происходит у 
многих людей с возрастом? Как соотносится процесс старения человека с изменением 
лексического наполнения его собственной речи и появлением черт языкового 

---

174 
консерватизма? Заслуживает внимание наблюдение В.С. Елистратова (2000), который 
пишет: “Детство есть стихия максимальной восприимчивости к любому герметическому 
коду, в том числе и языковому. Характерно, что чем моложе носители арго (школьники, 
студенты, семинаристы и т.д.), тем сильнее склонность к рекреативной герметике, т.е. 
сильнее их память о детской игре. Чем взрослее, старше люди, тем меньше их 
восприимчивость к герметическим поэтикам. Очень немногие взрослые люди сохраняют 
свою способность герметически “дурачиться” (Елистратов 2000, 600). Продолжая эту 
мысль, заметим, что с возрастом постепенно утрачивается интерес и к языковой игре, и 
способность воспринимать и запоминать новые слова и выражения, в том числе и из 
молодежного жаргона.