Книга также выходила под названием «Сейчас самое время»

Тридцать восемь
– Я буду единственным парнем в школе, у которого умерла сестра.
– Классно. Тебе перестанут задавать домашнюю работу, и все
девчонки в тебя влюбятся.
Кэл обдумывает мои слова.
– А я все еще буду твоим братом?
– Конечно.
– Но ведь ты об этом не узнаешь.
– Еще как узнаю!
– Ты будешь повсюду мне являться?
– А тебе этого хочется?
Кэл нервно улыбается:
– Наверно, мне будет страшно.
– Тогда не буду.
Кэлу не сидится на месте. Он мерит комнату шагами от кровати до
шкафа. После больницы в наших отношениях что-то изменилось. Нам уже
не так легко шутить.
– Кэл, если хочешь, выброси телек из окна. Мне так это очень помогло.
– Не хочу.
– Тогда покажи мне фокус.
Он убегает, чтобы взять все необходимое, и возвращается в своем
особом черном пиджаке с потайными карманами.
– Смотри внимательно.
Кэл связывает углами два носовых платка, прячет в кулаке, потом
медленно разжимает палец за пальцем. Платки исчезли.
– Как ты это сделал?
Он качает головой, постукивая по носу волшебной палочкой:
– Фокусники никогда не раскрывают своих секретов.
– Покажи еще раз.
Вместо этого Кэл тасует колоду и раскладывает карты:
– Выбери одну, запомни, но мне не говори.
Я выбираю пиковую даму и прячу в колоду. Кэл снова раскладывает
карты, на этот раз лицевой стороной вверх. Дамы нет.
– Кэл, ты молодчина.
Он плюхается на кровать:
– Еще нет. Вот бы сделать что-то большое и страшное.

---

– Если хочешь, распили меня пополам.
Он ухмыляется и тут же заливается слезами, сперва молча, а потом
навзрыд. Насколько я помню, плачет он второй раз в жизни. Значит, ему это
действительно нужно. Мы оба делаем вид, будто с этим ничего нельзя
поделать, как с кровотечением из носа, и его чувства тут ни при чем. Я
обнимаю Кэла и прижимаю к себе.
Он всхлипывает у меня на плече; его слезы мочат мою пижаму. Мне
хочется слизнуть их. Настоящие, живые слезы.
– Кэл, я тебя люблю.
Это так просто. Я рада, что сказала ему об этом, хотя от моих слов Кэл
разревелся в десять раз сильнее.
Пункт тринадцать: обнять братишку, когда за окном опускаются
сумерки.
Адам залезает ко мне в кровать. Он натягивает одеяло до подбородка,
будто замерз или боится, что на голову ему рухнет потолок.
– Завтра твой папа купит раскладушку и поставит ее здесь для меня, –
сообщает он.
– Ты больше не будешь спать со мной в одной постели?
– Вдруг тебе самой этого не захочется? Что, если тебе не захочется,
чтобы к тебе прикасались?
– А если захочется?
– Тогда я тебя обниму.
Но он напуган. Я вижу по его глазам.
– Ладно, я тебя отпускаю.
– Тс-с-с.
– Нет, правда. Ты свободен.
– Я не хочу быть свободен. – Он наклоняется и целует меня. – Если я
тебе понадоблюсь, разбуди меня.
Он быстро засыпает. Я лежу с открытыми глазами и слушаю, как по
всему городу гасят свет. Шепчут «спокойной ночи». Сонно скрипят
пружины матрасов.
Я нашариваю руку Адама и крепко стискиваю.
Я рада, что существуют ночные портье, медсестры и дальнобойщики.
Меня утешает мысль, что в других странах, в других часовых поясах
женщины полощут в реках белье, а дети ручейками стекаются к школе. Где-
то в мире в это мгновение какой-нибудь мальчишка взбирается на гору под
веселый звон колокольчика на шее у козленка. Я очень этому рада.

---