Книга также выходила под названием «Сейчас самое время»

Тридцать пять
Я срываю с вешалки в гардеробе шелковое платье и прорезаю ниже
пояса зияющую дыру. Ножницы острые, и резать легко: металл скользит,
как по воде. На голубом платье с запахом появляется прореха наискось
через всю грудь. Я кладу оба платья на кровать, словно пару больных
друзей, и разглаживаю ладонью.
Не помогает.
Дурацкие джинсы, которые я купила с Кэлом, мне все равно не
подошли, и я отхватываю штанины по колено. Я отрываю карманы всех
своих тренировочных брюк, дырявлю футболки и сваливаю в кучу рядом с
платьями.
С ботинками я вожусь целую вечность. Болят руки, я задыхаюсь. Но
утром мне сделали переливание, и сейчас в моих жилах бьется чья-то
горячая кровь, поэтому я не сдаюсь. Я разрезаю каждый ботинок вдоль. Два
жутких разреза.
Мне хочется избавиться от всего. Жить в пустой комнате.
Я открываю окно и вышвыриваю ботинки. Они приземляются на
лужайку.
Небо затянуто низкими серыми тучами. Накрапывает мелкий дождик.
Мокрый сарай. Мокрая трава. Ржавеет передвижная решетка для
барбекю.
Я вытаскиваю из шкафа всю оставшуюся одежду. Легкие хрипят, но я
не останавливаюсь. Я разрываю куртки в клочья; пуговицы разлетаются по
комнате. Я режу на куски свитера. От брюк остаются одни лохмотья. Я
выставляю ботинки на подоконник и отрезаю у них языки.
Так уже лучше. Я чувствую прилив сил.
Я сгребаю в охапку разложенные на кровати платья и выбрасываю
вместе с ботинками в окно. Они падают во двор и лежат под дождем.
Я проверяю телефон. Ни сообщений. Ни пропущенных звонков.
Ненавижу свою комнату. Все вещи в ней связаны с какими-то
воспоминаниями. Фарфоровая вазочка из Сент-Айвза. Коричневая
керамическая банка, в которой мама держала печенье. Спящая в тапочке
собачка, которая раньше стояла у бабушки на камине. Мое зеленое
стеклянное яблоко. Все отправляется на лужайку, кроме собачки, которая
вдребезги разбивается о забор.
Я вышвыриваю из окна книги, и они раскрываются на лету, хлопая

---

крыльями страниц, точно экзотические птицы. Страницы рвутся и
трепещут. Видео– и компакт-диски перелетают через забор на соседний
участок, как фрисби
[12]
. Пусть Адам после моей смерти ставит их своим
новым друзьям из университета.
Одеяло, простыни, покрывало – все летит вниз. Пузырьки с
лекарствами, все коробочки с прикроватной тумбочки, шприцевой насос,
крем «Дипробейз» для сухой кожи, крем на водной основе. Моя шкатулка.
Я вспарываю диванную подушку, усеяв пол полистиреновыми
шариками, и выбрасываю пустую наволочку под дождь. Сад захламлен. Но
вещи прорастут. Появятся брючные деревья. Вьющиеся книжные
кустарники. Чуть погодя я тоже выброшусь из окна и пущу корни в теньке
у сарая.
От Адама по-прежнему ни слуху ни духу. Я швыряю телефон через
забор.
Телевизор тяжелый, как машина. От него болит спина. Горят ноги. Я
волоку его по ковру. Задохнувшись, останавливаюсь. Комната качается.
Вдох. Вдох. Ты можешь. Не останется ничего.
Так, телевизор на подоконник.
И вниз.
Он с грохотом рушится на лужайку и взрывается. Осколки пластика и
стекла разлетаются во все стороны.
Вот так. Ничего не осталось. Все кончено.
Папа врывается в комнату и замирает с открытым ртом.
– Ты чудовище, – шепчет он.
Я зажимаю уши.
Он подходит и берет меня за руки. У него изо рта пахнет застоявшимся
табачным дымом.
– Ты хочешь оставить меня ни с чем?
– Здесь никого не было!
– И ты решила разнести дом?
– Где ты был?
– В магазине. Потом поехал в больницу навестить тебя, но ты исчезла.
Мы чуть с ума не сошли.
– Мне наплевать!
– А вот мне не наплевать! Ты же валишься с ног!
– Это мой организм. Я могу делать что хочу!
– Значит, тебе теперь наплевать на свой организм?
– Он мне надоел! Меня тошнит от докторов, игл, анализов и
переливаний крови. Я устала быть день за днем прикованной к кровати, в

---

то время как вы все живете своей жизнью. Ненавижу! Ненавижу вас всех!
Адам уехал на собеседование в университет, ты знал об этом? Он будет
жить еще много лет, будет делать все, что пожелает, а я через пару недель
буду лежать под землей!
Папа плачет. Он падает на кровать, закрывает лицо руками и
всхлипывает. Я не знаю, что делать. Почему он оказался слабее меня? Я
сажусь рядом с ним и трогаю его за колено:
– Пап, я не вернусь в больницу.
Он вытирает нос рукавом рубашки и смотрит на меня. Он похож на
Кэла.
– Ты правда больше не хочешь лечиться?
– Правда.
Я обнимаю папу, и он кладет голову мне на плечо. Я глажу его по
голове. Такое ощущение, что мы плывем на лодке. Нас даже обдувает
ветерок из открытого окна. Мы сидим так долго-долго.
– Как знать, вдруг, оставшись дома, я не умру.
– Было бы здорово.
– Сдам все экзамены на пятерки. Поступлю в университет.
Папа вздыхает, растягивается на кровати и закрывает глаза:
– Хорошая мысль.
– Устроюсь на работу, и, быть может, когда-ни будь у меня будут дети –
Честер, Мерлин и Дейзи.
Папа приоткрывает глаза:
– Да поможет им Бог!
– Ты станешь дедушкой. Мы будем тебя часто навещать. Много лет мы
будем приезжать к тебе в гости, пока тебе не стукнет девяносто.
– А потом что? Перестанете приезжать?
– Нет, потом ты умрешь. Раньше меня. Как и должно быть.
Папа молчит. Просочившаяся в окно темнота касается тенью его руки,
и кажется, что ее нет.
– Ты будешь жить не здесь, а в каком-нибудь домике у моря. У меня
будут ключи, потому что я буду все время тебя навещать, и однажды я, как
обычно, войду в дом и увижу, что занавески задернуты, а почта лежит на
коврике у двери. Я начну тебя искать, поднимусь в спальню и с
облегчением увижу, что ты мирно спишь. Я громко рассмеюсь. Но,
отдернув занавески, замечу, что у тебя синие губы. Я дотронусь до твоей
щеки: холодная. И руки холодные. Я окликну тебя, но ты меня не
услышишь, не откроешь глаза.
Папа садится на кровати. Он снова плачет. Я обнимаю его и

---

похлопываю по спине:
– Прости. Я тебя напугала?
– Нет-нет. – Он отстраняется, вытирает глаза рукой. – Пойду-ка я
лучше приберу в саду, пока не стемнело. Ты ведь посидишь одна?
– Конечно.
Я наблюдаю за ним в окно. Дождь льет как из ведра; папа надел
резиновые сапоги и куртку с капюшоном. Захватил из сарая метлу и тачку.
Натянул садовые перчатки. Вот он подбирает с лужайки телевизор.
Заметает осколки стекла. Складывает книги в картонную коробку. Собирает
с забора вырванные страницы, которые трепещут на ветру.
Возвращается Кэл в школьной форме, с рюкзаком и велосипедом. Он
выглядит крепким и здоровым. Папа подходит и обнимает его.
Кэл бросает велосипед и помогает папе прибирать на лужайке. Он
похож на кладоискателя: он поднимает каждое найденное кольцо над
головой и рассматривает его на свету. Вот он нашел серебряное колье,
подаренное мне на прошлый день рождения, и мой амберлитовый браслет.
Потом он подбирает всякую чепуху – улитку, перышко, камешек. Находит
грязную лужицу и шлепает по ней. Папа смеется. Опирается на метлу и
хохочет во все горло. Кэл тоже хохочет.
Дождь неслышно стучит в стекло, размывая их очертания.

---