дело, речи и не было) – это сделать выгодное капиталовложение. Если в будущем мальчишка
станет чиновником, затраты вернутся сторицей, ведь он будет помогать односельчанам в решении
их дел и проблем, походатайствует за них в губернском городе, а то и в столице. Поэтому-то в
старой Корее даже существовало нечто вроде системы стипендий, которые платили крестьянские
общины особо одарѐнным детям из бедных семей.
Из этого, впрочем,
уже ясно, чему и зачем учились в старой Корее. Главная цель всей
системы образования заключалась в том, чтобы подготовить конфуцианского чиновника, который
был бы «слугой королю, отцом крестьянам», и который владел бы всеми необходимыми
будущему управленцу знаниями. Что же требовалось от чиновника и интеллигента (две этих
социальных группы в старой Корее практически сливались в одну)? В первую очередь – знание
философии, истории, литературы, теории государственного управления. Однако все эти
премудрости содержались в книгах, которые были написаны исключительно на древнекитайском
языке. Язык этот (в Корее его называли «ханмун», в Китае – «вэньянь») вплоть до конца прошлого
столетия играл в странах Дальнего Востока такую же роль, что латынь в Европе, был
единственным языком высокой культуры, науки и государственного делопроизводства. В этом
отношении, кстати, Корея не отличалась ни от Японии, ни от Вьетнама, ни даже от самого Китая,
для необразованных жителей которого этот язык уже к X веку стал совершенно непонятен.
Поэтому основное содержание старокорейского «начального и среднего образования»
сводилось к овладению древнекитайским языком. Корейской письменностью
занимались как бы
между делом, особого внимания ей не уделяли. Столь же подчинѐнную роль играла и арифметика.
Учили древнекитайский способом скучным, тяжѐлым, но до крайности эффективным – заучивая
наизусть пространные тексты на этом языке. Заодно и иероглифику запоминали, ведь, чтобы
владеть древнекитайским на приличном уровне, надо знать не менее 4 тысяч знаков! В школе
ученики сидели на полу, перед низкими столиками, и с утра до вечера зубрили тексты, повторяя
их вслух десятки и сотни раз. Заунывное бормотание, доносившееся со школьного двора, с давних
времѐн считалось символом мира и процветания: ведь если дети ходят в школу – в стране
спокойствие, если деревня может школу содержать – она не так уж и бедна.
Время от времени учитель вызывал ученика ответить выученный (в самом буквальном
смысле слова) урок. Любопытно, что, отвечая, ученик должен был повернуться к учителю спиной.
Оценивали знания школьников по пятибальной системе.
Сельский учитель жил практически на том же уровне, что и средний крестьянин, его жалования
(обычно выплачиваемого натурой) хватало лишь на то, чтобы не голодать и как-то одеть себя и
семью. Впрочем, и в те времена тоже можно было немного подрабатывать частными уроками, а
также составлением для односельчан всяческих прошений и официальных бумаг. Однако при всей
стеснѐнности материального положения учителя, он был едва ли не самым уважаемым человеком
в селе. Местные богатеи при встрече с учителем кланялись ему в пояс. Учитель был воплощением
знаний и книжной мудрости, с ним были связаны надежды многих честолюбивых родителей на то,
что их детям, может быть, удастся «выйти в люди». Напоминанием об этом отношении служит
китайская пословица, очень популярная и в старой Корее: «Учитель, Государь, Отец – одно и то
же»
В «содане», который, как мы помним, был примерным аналогом начальной школы и где изучение
древнекитайского
только начиналось, учили тексты попроще. Начинали обычно с «Тысячи
иероглифов» – собрания коротких изречений на древнекитайском языке. На этом для большинства
мужицких сыновей книжная премудрость и заканчивалась, им надо было работать, жениться,
становиться на ноги, и задерживаться в школе дольше, чем на два-три года, они не могли. Тысячи
иероглифов, выученных ими в содане и полученных там начальных знаний древнекитайской
грамматики хватало для того, чтобы с грехом пополам разобрать, о чѐм идѐт речь в том или ином
несложном документе, а также и самим написать простое письмо или прошение. Для мужика этого
было более чем достаточно. Дети побогаче (или, иногда, поспособнее) переходили к более
сложным текстам. Поступали в содан дети в возрасте 6-8 лет, а заканчивали лет в 12-14. Впрочем,
особых формальных требований не было – всѐ зависело от способностей, желаний и трудолюбия
ученика, а также от материальных возможностей его родителей.
По окончании содана те подростки, которые могли и хотели учиться дальше, поступали
либо в государственное училище «хянъгѐ» (в переводе с китайского – «местная школа»), либо в
частную школу при конфуцианском храме. Государственные
училища в XIV-XIX веках
действовали в подавляющем большинстве уездных центров. При таких училищах имелись
общежития для студентов (отдельно – для дворян, отдельно – для простонародья), преподаватели
являлись государственными служащими, а учащиеся получали стипендии от уездных властей.
С XVI века государственные училища стали постепенно приходить в упадок. Одной из
причин этого была конкуренция со стороны «частного сектора» – школ при конфуцианских
храмах (храмы эти называли «совон» – «двор книг»). Совоны были частными учреждениями, их
основывали местные дворяне в память о каком-то знаменитом деятеле (обычно, но не всегда –
своѐм земляке). Качество образования в совонах было, как правило, лучше, чем в государственном
училище. Конфуцианские храмы были не только и не столько учебными заведениями, сколько
политическими центрами, отдалѐнным корейским аналогом российских дворянских собраний.
Местная верхушка собиралась там для того чтобы пообщаться на самые разные темы, поговорить
и поспорить о текущей политике, организовать какую-нибудь интригу (например, изгнать не
поправившегося провинциальному дворянству губернатора или добиться снижения налогов). В
храме имелась библиотека, и, часто, небольшая гостиница, а также, конечно, школа. Понятно, что
обучение в такой школе давало ученику возможность не только получить образование, но и
завязать полезные связи, да и вообще приобщиться к миру местной дворянской политики.
На этом этапе школьники занимались
уже не по учебным текстам, а по оригинальным
произведениям древнекитайских философов и историков. Они читали великого Конфуция,
выдающегося историка Древнего Китая Сыма Цяня, поэтов эпохи Тан и прозаиков времѐн
династии Сун. Большое значение придавалось стихосложению на древнекитайском языке.
Некоторые из преподавателей уделяли немного времени и корейским авторам, писавшим на
китайском языке, но в целом корейские «учебные программы» (если этот современный термин
вообще применим к реалиям средневековья) имитировали китайские. Не было в «программе» и
точных наук, так что старое корейское образование носило, как бы мы сейчас сказали, чисто
гуманитарный характер.
Вообще в
Корее полагали, что для будущего чиновника самое главное – быть
образованным человеком и владеть основами единственно правильной конфуцианской философии.
Корейские чиновники не были специалистами. Один и тот же человек мог быть отправлен послом
в Китай, поработать заместителем министра финансов, поруководить строительством
водохранилищ и, наконец, стать начальником уголовной полиции страны. Подобные вещи никого
не удивляли, ведь если человек владел конфуцианской философией и хорошо знал труды еѐ
классиков, он, как считалось, мог разобраться во всей мыслимых проблемах государственного
управления (не правда ли, несколько напоминает подход к подготовке партийных работников в
СССР?). Правда, в столице существовали и небольшие учебные заведения, где готовили
специалистов по праву, медицине, иностранным языкам, но эти училища особым авторитетом не
пользовались, и дети из «хороших»
дворянских семейств туда, как правило, не шли. Особой
карьеры «узкому» специалисту было не сделать.
Так что главная цель среднего образования была вполне определѐнной – подготовка к
государственным экзаменам на чиновничью должность. Впрочем, государственные экзамены и
«высшее образование» в старой Корее – тема особая и отдельная…
В сельской школе (картина Ким Хон-до, XIX век)
15 век в истории человечества был эрой полной ожиданий. Европа переживала эпоху Возрождения
и над ней занималась заря нового времени. Страны Д.Востока постепенно начинали оправляться
после монгольского владычества и восстанавливать национальную государственность. В Корее
этот век приходится на первый период правления династии Ли (1392-1910), когда было
сформировано мощное феодальное централизованное государство.
С восшествием в 1418 г. на престол 4-го короля династии Ли – Се Джона Великого (1397-1450),
просвященного монарха-преобразователя, в Корее относительно стабилизировалось внутреннее и
внешнее положение.
При Се Джоне происходило дальнейшее превращение страны в абсолютную монархию.
Сформировались экономические, политические, социальные и идеологические институты,
которые потом функционировали в феодальной Корее на протяжении нескольких веков.
Время
царствования Се Джона считается золотым веком в истории корейской культуры,
продолжавшимся почти до конца 15 века. Рассматривая науку как основу политики и будучи сам
энциклопедически образованным человеком Се Джон всемерно способствовал ее процветанию.
Придворные историографы приписывают ему и инициативу во многих культурных начинаниях.
Приручение огня, изобретение колеса и создание систем письма в ряду множества других
изобретений человечества являются величайшими достижениями мировой цивилизации. Системы
письма сделали возможным постоянный и непрерывный процесс передачи знаний и накопления
опыта из поколения в поколение и развитие цивилизации в целом.
Система письма может быть определена как система знаков, состоящих из точек и линий,
скомпонованных в соответствии с определенными правилами, предназначенных для записи
определенных лингвистически значимых единиц: фонетических и морфологических. Запись
разговорного языка посредством системы письма и является письменным языком,
представляющим собой уникальную привилегию человека передавать свое культурное наследие
грядущим поколениям.
Do'stlaringiz bilan baham: