остановить
его не составило труда, однако повреждение мозгового ствола
было серьезнейшим. Базилярная артерия поддерживает жизнь в мозговом
стволе, который, в свою очередь, поддерживает остальной мозг в сознании.
В результате пациент так и не очнулся после операции. Из-за этого спустя
семь лет я и увидел его в лечебнице для престарелых больных.
Не буду рассказывать, насколько больно было каждый день видеть
пациента, лежавшего без сознания в отделении реанимации, на протяжении
многих недель после операции. Если честно, сейчас я уже плохо помню
описываемые события: на смену тем воспоминаниям пришли другие – о
более поздних трагедиях с моим непосредственным участием. Но все же я
не забыл многочисленные мучительные
разговоры с его родственниками,
вместе с которыми мы продолжали надеяться, что случиться чудо и в один
прекрасный день больной очнется.
Такое возможно только в нейрохирургии, и у каждого нейрохирурга
есть аналогичный опыт. Если речь идет об общей хирургии, то больной
либо выживает, либо умирает, но никогда не задерживается в отделении на
месяцы. Мы не любим обсуждать такие случаи между собой, разве что
вздыхаем и понимающе киваем, услышав о чем-то подобном. Но по
крайней
мере осознаешь, что кому-то знакомы твои чувства. Кое-кому
вроде бы удается от них отделаться, но их меньшинство. Возможно, именно
им и суждено стать великими нейрохирургами.
В конечном счете несчастного мужчину перевели в больницу по месту
жительства; он по-прежнему был в коме, но уже не нуждался в
искусственной вентиляции легких. А позднее его положили в ту самую
лечебницу, где он с тех пор и оставался. Именно этого пациента я с трудом
узнал во время визита к женщине с акинетическим мутизмом.
Следующие несколько лет каждый раз, когда мне попадался похожий
случай –
что бывало, к счастью, крайне редко, – я признавал опухоль
неоперабельной, и пациент либо отправлялся в другую больницу, либо
подвергался лучевой терапии, которая не очень-то помогает против таких
крупных опухолей. В те годы распался мой брак, а старую больницу
закрыли. Не знаю, отдавал ли я тогда себе в этом отчет, но именно в то
время я стал чуточку печальнее и,
как мне хотелось бы думать, гораздо
мудрее.
Впрочем, постепенно ко мне вернулась былая отвага, я извлек урок из
трагических последствий собственной гордыни, благодаря чему начал
добиваться куда лучшего результата в работе с подобными опухолями.
Теперь, если возникала такая необходимость, я оперировал в несколько
этапов – на протяжении нескольких недель. Я проводил операцию вместе с
кем-нибудь из коллег, и мы сменяли друг друга через каждый час, как
водители в военном конвое. Я не стремился удалить всю опухоль до
последнего кусочка, если эта задача
выглядела особенно сложной с
технической точки зрения. И я редко допускал, чтобы операция
затягивалась больше чем на семь-восемь часов.
Проблема, однако, в том, что такие опухоли чрезвычайно редки. В
Великобритании, где на непрофессионализм смотрят сквозь пальцы и где
нейрохирурги очень неохотно отдают сложные случаи более опытным
коллегам, ни один хирург не сможет набраться такого опыта, как некоторые
наши американские коллеги. В Америке пациентов гораздо больше, а
значит, и больше пациентов с подобными опухолями. Кроме того, пациенты
здесь относятся к врачам с меньшим доверием и почтением, чем в
Великобритании. Они ведут себя скорее как потребители,
чем как
просители, так что намного чаще требуют, чтобы ими занимался опытный
хирург.
После двадцатипятилетней практики я, как хотелось бы думать, стал в
этом деле своего рода экспертом, но пришлось преодолеть длинный и
нелегкий путь, на котором мне встретилось множество проблем, хотя ни
одна из них не привела к столь же ужасным последствиям, как первый
опыт. Несколько лет назад я оперировал сестру
известного рок-музыканта с
похожей опухолью, и через несколько недель после операции (пусть и
очень непростых) она полностью поправилась. Ее брат выделил мне
огромную сумму из собственного благотворительного фонда, которые
пошли на финансирование моей деятельности на Украине и в других
местах. Таким образом, сейчас я, пожалуй, могу утверждать, что та
злосчастная операция, выполненная много лет назад,
все же принесла
людям пользу.
В тот день я усвоил и два других урока. Первый: не нужно проводить
операцию, от которой отказался более опытный хирург. Второй: нужно со
здоровым скептицизмом относиться к докладам на конференциях. И с тех
пор я больше не выношу, когда во время операции играет музыка.
