Не навреди

***
Сразу после того как мы с ординаторами обсудили случай миссис
Сигрэйв на утреннем собрании, я подошел к стойке регистратуры рядом с
операционной. Здесь стояла анестезиолог – не та, что настояла на
проведении эхокардиограммы, – вместе с моим ассистентом Майком,
который мрачно посмотрел на меня.
– Мазок, взятый у миссис Сигрэйв на прошлой неделе, когда она к нам
поступила (ее операцию потом отменили), показал растущий уровень
МРЗС
[1]
, – сказал он. – После операции придется в течение часа
дезинфицировать операционную. Если поставить эту пациентку первой, то
мы не успеем разделаться со всеми пациентами, так что я перенес ее на
конец дня.
– А ведь я пообещал, что мы займемся ею первой. Видимо, придется
нарушить обещание. Хотя это какая-то бессмыслица. Они взяли мазок на
МРЗС за день до операции, а результаты получили только через несколько
дней? Если бы мы в соответствии с графиком выполнили операцию на
прошлой неделе, то не стали бы проводить часовую дезинфекцию, не так
ли?
– Дочь миссис Сигрэйв вчера вечером угрожала подать на нас в суд.
Она сказала, у нас тут ужасный бардак.
– Боюсь, она права, но обращение в суд вряд ли поможет.
– Вряд ли, – согласился Майк. – Это лишь выведет всех из себя. И еще
сильнее расстроит.
– Так из-за чего у нас сейчас суматоха?
– Пришла анестезиолог и сказала, что операцию нужно отменить.
– Господи, да с чего это вдруг? – не сдержался я.
– С того, что ее поставили на конец дня, а это значит, что мы не успеем
управиться к пяти вечера.
– Что за чертова анестезиолог?
– Не знаю. Стройная блондинка. Думаю, новенькая.
Я отправился в кабинет анестезиологов. Прислонившись спиной к
стене, анестезиолог Рейчел и ее ассистент пили кофе из пластиковых
стаканчиков в ожидании первого на сегодня пациента.
– Что за история с отменой последней операции? – спросил я.
Рейчел действительно устроилась к нам недавно – на время декретного

---

отпуска моего постоянного анестезиолога. Мы уже проработали вместе
несколько дней, и она показалась мне компетентной и приятной.
– Я не буду начинать большую менингиому в четыре вечера, – заявила
она, поворачиваясь ко мне. – Сегодня вечером за моими детьми некому
будет присмотреть.
– Но мы не можем ее отменить, – не сдавался я. – Ее и так уже один
раз переносили!
– Ну что ж, я в ней участвовать не буду.
– Тогда попросите кого-нибудь из коллег, – предложил я.
– Не думаю, что они согласятся, это ведь не неотложный случай, –
заключила она медленно и решительно.
Я ненадолго утратил дар речи. Еще несколько лет назад подобную
ситуацию сложно было даже представить себе. Обычно я стараюсь не
затягивать с операциями допоздна, но в прошлом все относились спокойно
и с пониманием, если приходилось задержаться. Раньше врачи никогда не
считали, сколько часов они провели на работе: мы просто работали до тех
пор, пока все, что необходимо, не было сделано. Я ощутил почти
непреодолимое желание изобразить взбешенного, рассвирепевшего
хирурга, мне захотелось хорошенько наорать на анестезиолога – и прежде я
бы обязательно это сделал:
– Да какого черта! Вы больше никогда не будете со мной работать!
Но я понимал, что это пустые угрозы: сейчас от меня мало зависит, кто
будет заниматься анестезией во время операций. Кроме того, подобное
поведение больше не сходит хирургам с рук. Порой я завидую хирургам
предыдущего поколения, у которых учился: чтобы избавиться от
накопившегося напряжения, они всегда могли выпустить пар, разозлиться и
повести себя некрасиво, не опасаясь обвинений в запугивании и публичном
оскорблении. Я молча развернулся и пошел по коридору, пытаясь понять,
как решить проблему. Решение появилось незамедлительно в виде Джулии,
ответственной за распределение больничных коек, которая как раз меня
искала.
– Мы сегодня поместили в комнату отдыха двух пациентов с плановой
операцией на позвоночнике, но нам некуда положить их потом: ночью
поступило слишком много неотложных пациентов. Как поступить? –
спросила она измученно.
Джулия держала в руках журнал с длиннющим списком пациентов,
которых нужно было принять, выписать или перевести, а также с
телефонами специалистов, ответственных за распределение коек в других
больницах, которые скорее всего подвергались не меньшему стрессу и вряд

---

ли согласились бы принять тех двоих, так как коек везде не хватало.
– Если у нас нет свободных кроек, чтобы положить пациентов после
операции, – ответил я, внутренне ликуя, ведь это означало, что последнюю
операцию можно будет начать пораньше и закончить до пяти вечера, – то я
никак не могу их оперировать, не правда ли? Придется выписать их домой.
По крайней мере у обоих нет ничего серьезного.
Итак, список пациентов на сегодня был успешно сокращен. Двум
больным, которых с полуночи морили голодом, чтобы подготовить к
пугающей операции, в качестве утешения дадут сладкого чаю, а затем их
отправят домой.
Я неохотно поплелся в комнату отдыха, где ожидали пациенты,
которым на сегодня была назначена операция. В больнице постоянно не
хватает коек, поэтому пациентов все чаще принимают утром прямо в день
операции. Для частных больниц это стандартная практика, которая вполне
оправдывает себя, так как для каждого пациента там всегда найдется
свободное место. Что же касается переполненной муниципальной
больницы, в которой я работал, то здесь все иначе. В комнате отдыха
размером с небольшую кухню я обнаружил пятнадцать пациентов – по-
прежнему в верхней одежде, мокрой от февральского дождя, капли
которого быстро испарялись в тесном помещении. Каждому из них
предстояло перенести серьезную операцию.
Майк стоял на коленях перед пациентом, который значился первым в
нашем сегодняшнем списке (операцию миссис Сигрэйв перенесли на
вторую половину дня), и рассказывал о форме информированного согласия.
У Майка достаточно звучный голос, так что другие пациенты, наверное,
тоже всё слышали.
– Я должен предупредить вас, что операция связана с определенными
рисками,
среди
которых
смерть,
обширный
инсульт,
обширное
кровоизлияние и серьезная инфекция. Распишитесь здесь, пожалуйста.
Он протянул пациенту ручку и форму информированного согласия,
которая в последнее время стала настолько мудреной, что на первой
странице недавно появилось оглавление. Мужчина быстро поставил
подпись, не удосужившись даже взглянуть на документ.
Я извинился перед двумя женщинами, чьи операции на позвоночнике
пришлось отменить, объяснив, что ночью поступило несколько
неотложных пациентов. Обе вежливо закивали: мол, мы понимаем, – хотя я
и обратил внимание, что лицо одной из них было заплаканным.
– Мы постараемся прооперировать вас как можно скорее, – пообещал
я. – Хотя боюсь, что на данный момент не могу точно сказать, когда именно

---

это произойдет.
Говорить пациентам, что их операцию в самый последний момент
отменили, я ненавижу ничуть не меньше, чем сообщать людям, что у них
рак и они скоро умрут. Меня возмущает, что приходится извиняться за
промахи и ошибки, в которых нет ни капли моей вины, но ведь нельзя же
просто взять и отправить несчастных пациентов домой без каких бы то ни
было объяснений.
Я обменялся парой слов с мужчиной, страдавшим лицевыми болями,
чья операция должна была идти первой по списку, а затем с миссис
Сигрэйв, которая вместе с дочерью ожидала своей очереди в углу комнаты.
– Прошу прощения за то, что произошло на прошлой неделе, – сказал
я. – И также хочу извиниться за то, что вы сегодня не первая в списке, но
обещаю, что после обеда мы разделаемся с вашей опухолью.
Они недоверчиво посмотрели на меня.
– Что ж, хочется надеяться, – сурово отрезала ее дочь.
Я повернулся так, чтобы стать лицом ко всем пациентам, теснящимся
в комнатушке.
– Прошу прощения за все вот это, – обратился я к ним, обводя
крохотное помещение рукой. – Дело в том, что у нас сейчас совсем нет
свободных коек.
Я с трудом подавил желание выдать обличительную тираду по поводу
правительства и руководства больницы и в очередной раз поразился тому,
как редко пациенты в нашей стране открыто выражают недовольство.
Вместе с Майком мы направились в операционную.
– Думаешь, достаточно было извинений? – спросил я.
– Думаю, да.