|
Эпштейн М.Н.
Парадоксы новизны. О литературном развитии XIX-XX веков. С. 145.
741
Там же. С. 150.
245
Книга «Парадоксы новизны. О литературном развитии XIX-XX веков»
охватывает одновременно несколько тем, представляя целостный взгляд на
максимально широкий круг эстетических и мировоззренческих вопросов.
Можно выдвинуть гипотезу о том, что совокупность вошедших в книгу статей
направлена в том числе на поиск ключевых принципов гуманитарного
междисциплинарного знания в целом. Если иметь в виду весь комплекс
опубликованных автором после 1988 года работ, то становится очевидно, что
монография «Парадоксы русской литературы» обладает действительно
программным значением для всей творческой деятельности Эпштейна.
Поскольку уже здесь автор предстает в роли исследователя-литературоведа,
философа, писателя, можно сказать, что данная книга определяет контуры тех
путей, в границах которых будет развиваться деятельность автора впоследствии.
Анализируемая книга есть практическая реализация предпосланных ей
теоретических установок. Помимо рассмотрения достоинств современных и уже
ставших классическими художественных произведений в круг первоочередных
задач автора входит представление такого способа осмысления литературы, при
котором философичность находится в тесном соединении с филологическим
постижением текста. Однако при этом необходимо учесть, что книга и сама по
себе представляет художественное целое.
Можно привести немало примеров, подтверждающих тезис о том, что
анализируемая книга есть в некотором смысле литература о литературе.
Допустимо сказать, что Эпштейн пишет свой роман-эссе, где главный герой –
русская литература в ее изменчивости и парадоксальности.
На примере книги Эпштейна можно сделать предположение о том, что в
литературной критике возникает схожая ситуация: романизация критического
эссе, то есть вбирание свойств художественного текста. И закономерно по этой
причине, что на уровне макротекста возникает собственный «главный герой»:
русская литература.
246
На стилистическом уровне автор нередко примеряет на себя роль
писателя
742
. Так, например, в данном качестве критик предстает, рассматривая
поэзию О. Седаковой и подчиняясь в отдельных фрагментах ее стилистике:
«Сама душа здесь предстает накануне своего воплощения в земную жизнь, на
которую смотрит как бы через трепещущее стекло <…>»
743
. Однако не только
стилистика, но и склонность к словотворчеству приближают критика именно к
роли писателя, ибо неоднократно на протяжении литературно-критического
повествования Эпштейн вводит новые термины. Среди них особого внимания
заслуживает «метабола»: «такой поэтический образ, в котором нет раздвоения на
«реальное» и «иллюзорное», «прямое» и «переносное», то есть непрерывность
перехода от одного к другому, их подлинная взаимопричастность <…>»
744
.
Существенно, что интерпретация нового теоретического концепта не
отличается однозначным лаконизмом и беспристрастностью изложения: «Образ-
метабола – путь искания такой целостности, которая уже не сводится к простому
тождеству и «оборотничеству» всех явлений, как в метаморфозе, но и не
разводит их уподоблением по одному признаку, как в метафоре, а возводит на
новый уровень поэтического сознания, где правда мифа трезво и почти научно
обоснована фантастичностью самой действительности!»
745
.
Различные литературно-критические инструменты позволяют Эпштейну
воплотить собственно креативную, творчески созидательную функцию. Помимо
ранее называвшегося введения новых терминов на себя обращает внимание
прием обоснования новой научной дисциплины. Статья «Вещь и слово»
представляет собой утверждение «реалогии как теоретической дисциплины и
лирического музея как ее экспериментального обоснования, практического
вещеведения, чтобы постичь в вещах их собственный, нефункциональный
742
См. напр. выск.: «Две правды столь же разделены и сомкнуты поэмой, как две стихии – берегом, который им
равно необходим»; «Метафора – или сравнение – это вспышка, более или менее яркая, но неизбежно гаснущая,
ибо привносится в реальность откуда-то извне, чтобы на миг осветить ее и запечатлеть».
Эпштейн М.Н
.
Парадоксы новизны. О литературном развитии XIX – XX веков. С. 64. С. 166.
743
Там же. С. 162.
744
Там же. С. 166.
745
Там же. С. 169.
247
смысл, не зависимый ни от товарной стоимости, ни от утилитарного назначения,
ни даже от их эстетических достоинств»
746
; «Соединить личностную значимость
и бытийное наличие вещи, показать, насколько возможно, их переплетенность –
в этом и состоит задача лирического музея»
747
; «Перед культурой встает задача
– расколдовать вещь, вызволить ее из отрешения и забытья <…>»
748
.
Каждая статья вне зависимости от изначально затронутой проблематики
главным образом движется в сторону максимально широких теоретических
обобщений. Корпус написанного о вещах в культуре не является исключением
из этого ряда, так как в отдельных эпизодах автор делает выводы в виде
философских резюме: «Мемориал вещей – это и есть один из возможных опытов
космодицеи, оправдания мира в его мельчайших составляющих»
749
; «Не такая
уж малая вещь этот фантик: в нем самая отвлеченная мечта и самая осязательная
явь замыкаются друг на друга, природа внедряется в культуру и учит нас
культивировать прекрасное на кончике своего языка»
750
.
Философский аспект в конкретных статьях рассматриваемой книги
воплощается специфическим образом. Автору свойственно сопровождать
рассуждения по проблемам анализируемых художественных произведений
афоризмами или обобщающими тематическими отступлениями. Но нельзя не
обратить внимания на эпизоды, где автор пользуется иным способом введения
философского компонента в критическое суждение, а именно посредством
обобщений, базирующихся на анализе художественного текста. Так, например,
в работе «Князь Мышкин и Акакий Башмачкин» в качестве объединяющей
персонажей черты выбрана «страсть к переписыванию». От установления
данного факта авторская мысль устремляется не только к «архетипу писца,
глубоко укорененного в мировой культуре», но и к онтологическим в своей
основе смыслам: «Полюбить буквы, отдаться всецело их совершенному
746
Эпштейн М.Н.
Парадоксы новизны. О литературном развитии XIX – XX веков. С. 307.
747
Там же. С. 312.
748
Там же. С. 313.
749
Там же. С. 319.
750
Там же. С. 325.
248
начертанию, заиметь пристрастия среди них – не значит ли это полюбить «малых
сих», то есть последовать тому завету нисходящей, милосердной любви, который
близок средневековому пониманию? Полюбить не смысл, который может быть
сколько угодно важен, велик, поучителен, но самое букву как наименьшую,
наислабейшую из вещей»
751
.
Do'stlaringiz bilan baham: |
