Лекции по древней русской литературе. — Л. Издательство лгу

24 
Издание текста 
«Поучения»: 
А . С . О р л о в. 
Владимир 
Мономах. 
М .— Л ., 
1946; 
Художественная проза Киевской Руси X I — X I I I веков, 
стр,
117— 129 (пёр. Д . С . Лихачева).
71

---

стические приемы, к которым прибегали витии в целях большего 
эмоционального воздействия на аудиторию: риторические обра­
щения к читателю или слушателю, иногда дажё к героям пове­
ствовательной части; риторические вопросы и восклицания; 
метафоры. Сюда же должны быть отнесены антитеза и повтор 
(повторение разного типа и в разных'комбинациях — один из 
наиболее показательных признаков ораторской прозы).
Наконец, о том же единстве литературного строя говорит и 
еще одна характерная особенность нашего старинного торжест­
венного красноречия: ритмический строй речи. В ряде случаев 
инерция ритма так отчетлива, что речь производит впечатление 
стихотворения в прозе. Обычно этот ритм порождало чередова­
ние предложений одной и той же синтаксической конструкции, 
иногда с закономерным повторением первого или последнего 
слова.
Все указанные мною особенности литературного строя па­
мятников торжественного красноречия X I —X II вв. подчинены 
конкретной задаче: сообщить речи по возможности более эмо­
циональный характер. Древний оратор — мастер торжественного 
красноречия — старался сделать все, чтобы придать своей речи 
наибольшую убедительность, наибольшую действенность; она 
должна была увлечь читателя или слушателя, задеть его во­
ображение, рассеять то или иное предубеждение, пробудить его 
активность.
Торжественная речь, если она была посвящена какому-либо 
■злободневному вопросу текущей современности, именно в силу 
этой своей повышенной эмоциональности производила сильное 
впечатление.
Одно замечание, прежде чем перейти к обзору отдельных 
дошедших до нас произведений. Выше я все время употреблял 
термин «речь». Это не совсем точно. В древности у нас сущест­
вовал другой термин для обозначения торжественной. речи, 
а именно «слово» (^o’jfoç).
И последнее замечание. Речи у нас в старину обычно не 
произносились непосредственно перед аудиторией, в порядке 
устной импровизации, как это имело место, допустим, в Древней 
Греции или Риме. Речи писались и распространялись, как и все 
остальные произведения литературы X I —X II вв., в многочислен­
ных рукописных копиях.
Обращает на себя внимание исключительный по своему раз­
маху расцвет эпидиктического красноречия у нас на Руси в 
X I и, в особенности, в X II вв. — расцвет, какого не знала ни 
одна средневековая литература Западной Европы, где в эту 
эпоху красноречие вообще не получило широкого развития.
Расцвет этот — явление не случайное. Древнерусские писа- 
.тели X I —X II вв. всегда, за немногими исключениями, чутко 
прислушивались к жизни, ее запросам и требованиям; неудиви­
тельно, что они обратились именно к той форме, которая давала

---

наибольший простор для непосредственного обсуждения в лите­
ратуре тех или иных вопросов текущей современности: торжест­
венная речь уже по одному тому должна была привлечь их вни­
мание, что она в отличие от речи дидактической была по самой 
своей природе предназначена для широкой массовой аудитории, 
преследовала 
не узкопрактические 
дели — непосредственного 
назидания или информации, а требовала постановки проблем 
широкого общественно-политического или. философско-богослов­
ского охвата. Злободневность — наиболее характерный признак 
торжественного красноречия. Война и мир, оборона границ 
Русской земли, внешняя и внутренняя политика, борьба за не­
зависимость политическую и культурную, против Византийской 
империи и ее претензий на мировое господство — вот вопросы, 
которые здесь обсуждались, порою очень страстно и запальчиво. 
Иногда обсуждение этих вопросов в красноречии церковном 
принимало характерную для средневековья форму спора по 
тому или иному богословскому вопросу, внешне далекому от 
злобы дня; задача историка — за этой формой вскрыть ее под­
линное, объективное содержание, подчас не менее злободневное, 
чем в произведении светского писателя. В X I —X II вв. церковное 
красноречие старалось, впрочем, не отставать от светского: 
здесь нередко дебатировались те же вопросы, раздавались 
гневные обличения по адресу князей, забывающих о своем долге 
«стеречь» Русскую землю, призывы к единению князей перед 
лицом врага, полные патриотического пафоса и гражданского 
мужества.
Родина эпидиктического красноречия — античная Греция. 
В Греции этот тип красноречия возник почти одновременно 
с красноречием судебным и дидактическим («совещательным», 
как называли его греки): уже в V в. до н. э. Горгий из Леонтин 
в Сицилии (около 483—375 до н. э.) и Исократ (436—338 до 
н. э.), основоположники аттического красноречия, деятельно 
культивировали эпидиктическую речь.
Чрезвычайно интересна ее судьба. Развиваясь из века, в век, 
эпидиктическое красноречие стало постепенно вытеснять из 
литературного обихода не только красноречие совещательное и 
судебное, но и все остальные виды литературного творчества — 
поэзию и драматургию. Уже в I I I —II вв. до н. э., в эллинисти­
ческую эпоху, эпидиктическая речь обнаруживает явную тен­
денцию занять ведущее место в литературе; зенита своей попу­
лярности этот род красноречия достигает в I I I — IV вв. н. э., 
в эпоху так называемой «второй софистики»: эпидиктическая 
речь окончательно завоевывает господствующее положение в 
литературе; она с торжеством оттесняет на второй план все 
остальные виды литературного творчества (за исключением 
разве романа); драматургия и поэзия влачат жалкое существо­
вание; как раньше спешили' в театр- на представление трагедии 
или комедии, так теперь в центре общественного внимания

---

выступление того или иного софиста-оратора, профессиональ­
ного мастера эпидиктической речи. Некоторые наиболее про­
славленные софисты, например Дион Хризостом 
(Златоуст), 
Эллий Аристид, Либаний, Гимерий, пользовались известностью 
не только в Греции, но и далеко за ее пределами. Каждое вы­
ступление такого софиста — праздник, общественно-литератур­
ное событие. Встречали его бурей аплодисментов, рукоплескали 
каждому удачному слову, метафоре, эпитету. Речь, распростра­
няемая^ в многочисленных рукописных копиях, затем детально 
обсуждалась. Разгорались страсти, поклонники одного софиста 
и поклонники другого спорили до исступления, отстаивая каж­
дый своего «кумира». Это всеобщее увлечение красноречием, 
эпидиктическим в частности, это торжество живой человеческой 
речи, этот победоносный триумф ораторского- мастерства — 
явление уникальное в истории культуры. «Вторая софистика» — 
целая своеобразная эпоха в истории мировой литературы: ни 
до, ни после культура ораторской речи не стояла так предельно 
высоко. Носителями этой культуры были софисты; как и всякое 
искусство, искусство живого ораторского слова требовало не 
только глубины содержания, но и мастерства, требовало школы; 
эту школу софисты обычно и проходили под руководством того 
или иного прославленного мастера: ни один из них не рассчи­
тывал на вдохновение: всякий софист понимал, что' публика, — 
а она была очень требовательная: красноречие в Греции к тому 
времени уже насчитывало семь-восемь веков своего историче­
ского развития, — не простила -бы ему отсутствия мастерства, 
даже при удачно произнесенной речи; неопытного софиста не­
медленно освистали бы или забросали гнилыми апельсинами; 
репутация его была бы надолго, если не навсегда, испорчена. 
Эта высокая требовательность к себе, к своему мастерству — 
черта, свойственная всем, без исключения, софистам, наиболее 
прославленным из них в особенности. Они несли в народ свое 
нелегкое искусство с полным сознанием взятой на себя ответст­
венности. Не только содержание, но и форма, речь в целом, ма­
лейшие детали ее построения, отбор слов, стечение гласных и 
согласных, модуляции голоса, жестикуляция, даже поза, даже 
складки тоги, в которую софисты по римскому обычаю драпи­
ровались перед выступлением, — все было заранее предусмот­
рено, взвешено, обдумано. Эпидиктическая речь предполагала 
серьезную творческую подготовку. Она требовала не только 
«пафоса» (ïrâO-oç — «подъем духа»), остроты идейного замысла, 
но и предельного художественного совершенства. В эпоху «вто­
рой софистики» завершился процесс, начало которого восходит 
еще к V в. до н. э.: поэзия, которая к этому времени почти 
исчезла из литературного обихода, окончательно .растворилась 
в красноречии; отдельные жанры, поэтическая фразеология, 
ритм — все было усвоено и переработано красноречием, даже 
номенклатура названий: терминами, которыми раньше поэты
74

---

обозначали тот или иной поэтический жанр — допустим, ода, 
гимн, эпиникий (песнь в честь героя-победителя), плач и т. п.,— 
софисты теперь стали обозначать свои речи. Осложненная эле­
ментами поэзии, эпидиктическая речь в устах и под пером софи­
стов приобрела форму своеобразного стихотворения в прозе. 
Некоторые речи Эллия Аристида, Либания, Гимерия — класси­
ческие образцы эпидиктического красноречия той эпохи.
В III— IV вв. н. э., уже на закате античной культуры, со­
фисты передали свое замечательное искусство, закрепленное 
теорией — риторикой, в наследство христианским мастерам ора­
торского «слова». В IV —V вв. все наиболее прославленные 
мастера христианского эпидиктического красноречия эпохи его 
расцвета: Иоанн Златоуст, Григорий Назианзин, Василий Вели­
кий, Григорий Нисский, Епифаний Кипрский — были учениками 
софистов, под их руководством изучали теорию и практику кра­
сноречия, под их наблюдением пробовали свои силы в новом 
для них искусстве. Иоанн Златоуст, наиболее известный из ве­
ликих основоположников христианского эпидиктического красно­
речия, учился, например, у Либания, Григорий Назианзин — у 
Либания и у Гимерия. Опыт своих учителей они усвоили в со­
вершенстве. Это не отрицали даже язычники; когда ученики 
однажды спросили Либания, кого бы он охотнее всего оставил 
своим преемником, он ответил: «Иоанна, если бы не украли 
его у нас христиане». В IV в. н. э. Антиохия и Константино­
поль, где нередко выступал публично - с церковной кафедры 
Иоанн Златоуст, стали столь же популярными, как незадолго 
перед тем Афины. Послушать Иоанна охотно приходили не 
только христиане, но и язычники, и церковь — это любопытная 
деталь, — когда Иоанн Златоуст заканчивал речь, нередко со­
трясалась от грома рукоплесканий: традиции античного мира 
были еще живы. Речи Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, 
Василия Великого напоминают во многом речи софистов'': тут 
и там одна и та же культура — и по форме, и в какой-то степени 
по содержания. Иоанн Златоуст, обличая пороки своих совре­
менников, нередко, следуя примеру Либания, поднимал в своих 
проповедях серьезные политические и даже социальные воп­
росы — о семье, о воспитании детей, о труде как основе общест­
венного благосостояния, об уничтожении рабства, об отмене 
кровавых цирковых зрелищ, развивал. планы разного рода со­
циальных реформ, рисовал картины идеального общественного 
устройства, основанного на братстве всех перед богом.
Усвоенную ими от софистов традицию христианские ма­
стера эпидиктического красноречия в свою очередь передали в 
наследство в X —X I вв. сперва болгарам, а затем и русским.
У нас на Руси уже в X I в. подучили широкое распростра­
нение избранные произведения почти всех наиболее известных 
авторов «золотого века» христианского красноречия — в ориги­
нале (среди тех, кто знал греческий язык) и в переводе.

---

По приблизительному подсчету, в X I—X II вв. на Руси было 
известно в старославянском переводе более двухсот речей Иоан­
на Златоуста. Речи Иоанна Златоуста были собраны в особые 
сборники, носившие разнообразные и нередко -причудливые 
названия: «Златоструй», «Златоуст». Один из сборников, а 
именно «Златоструй», в отрывке дошел до нас в списке X I в.— 
несомненно русского происхождения; в списке X II в. известен 
нам сборник избранных произведений этого автора, по составу 
своему напоминающий «Златоструй».
Очень рано становятся известны в Киевской Руси речи и 
другого знаменитого греческого церковного оратора IV в.—Гри­
гория Назианзина. Древнейший список славянского перевода 
сочинений Григория относится к X I в. (хранится в Ленинграде 
в Государственной публичной библиотеке им. М . Е: Салтыкова- 
Щедрина). Список этот, со следами работы одного или не­
скольких русских переписчиков, содержит тринадцать избран­
ных речей .Григория: ^здесь мы находим и его «слово» на погре-’ 
бение . Василия Великого — образец патетической надгробной 
речи, и обличительную речь против императора Юлиана Отступ­
ника, и ряд других его эпидиктических-речей.
Известны были Киевской Руси в переводе и речи Василия 
Великого, Григория Нисского, Епифания Кипрского.
Как видите, эпидиктическое красноречие Киевской Руси воз­
никло и развивалось в X I —X II вв. не на «голой» почве: оно 
опиралось на многовековую традицию греческого эпидиктиче- 
ского - красноречия, византийского и античного. Писатели Киев­
ской Руси, мастера эпидиктической ораторской прозы, получили 
в наследство богатый, веками накопленный опыт, и опытом этим 
они не могли, разумеется, не воспользоваться — таков закон 
исторического движения литературы. Они взяли у своих учи­
телей все, что уже давно вошло в практику красноречия этого 
типа, что было узаконено даже теорией (риторикой): и терми­
нологию, и композицию, и наиболее употребительные ритори­
ческие фигуры, и даже наследие античной поэзии — ритмиче­
ский строй речи. Усвоено было все, кроме одного: у нас на 
Руси не получила распространения практика устного публич­
ного выступления. Красноречие Киёвской Руси — и дидактиче­
ское, и эпидиктическое — красноречие литературное по преиму­
ществу: речи у нас писались, затем — в отдельных случаях — 
читались вслух; такая практика, впрочем, была известна и 
античному миру (Исократ тяготился публичными выступле­
ниями и предпочитал, жалуясь на болезнь горла, писать свои 
речи; так нередко поступали и другие, например Аристид).’
Если рассматривать историю древнерусского эпидиктиче- 
ского красноречия X I —X II вв. на фоне греческого,, византий­
ского и античного, — а только, так его и можно рассматри­
вать,— становятся понятны и его природа, и его новое каче­
ство: на долю писателей Киевской Руси выпала честь не
76

---

только продолжить в новом направлении (в каком — увидим из 
разбора отдельных памятников) традицию греческого эпидикти- 
ческого красноречия, одну из самых мощных традиций антич­
ного мира, но и в какой-то степени завершить ее. Эпидиктиче- 
ское красноречие Киевской Руси X I —X II вв. — последнее звено 
той цепи, древность которой исчисляется в пятнадцать столетий 
и которая уцелела до X I —X II вв. н. э. только потому, что 
одному из «варварских» народов, пришедших на смену антич­
ному миру, удалось вернуть ей — пусть ненадолго — прежний 
блеск.