Кутузов и Наполеон в романе Л. Н. Толстого "Война и мир" Описание внешности

 
(Т.3,ч.1,гл.2) 
Б)
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и 
расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери. 
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так 
долго приготовлялась, она все-таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его 
Кутузову. 
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал: 
– И красавица какая! Спасибо, голубушка! 
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо. 
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, 
улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею 
на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. 
Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при 
входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение 
madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке... 
–... Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе. 
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для 
штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. 
– А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, 
кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, 
то поверьте… 

---

Умное, доброе и вместе с тем тонко-насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. 
Он перебил Болконского: 
–... Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о 
тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о 
турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за 
мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для 
того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, 
возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. 
Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё 
поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью 
тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого 
не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я 
их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо 
турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – 
воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И 
опять глаза его залоснились слезами. 
– Однако должно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей. 
– Должно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух 
воинов, терпение и время... 
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с 
Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому 
оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором 
оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего 
выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что 
все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не 
предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, 
ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что-то 
сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет 
понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от 
своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, 
– это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его 
задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их 
есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и 
основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному 
придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие. (Т.3, ч. 2,гл.16)