«…Положим, – говорит Чжуан-цзы, – мы с тобой поспорили, и ты победил меня, а я не смог переспорить тебя. Значит ли это, что
ты и в самом деле утверждаешь “то самое” (ши 是), а я на самом деле говорю “не то” (фэй 非)? А если я победил тебя, а ты не смог переспо- рить меня, значит ли это, что “то самое” утверждаю именно я, а ты
говоришь “не то”? Обязательно ли кто-то из нас должен утверждать “то самое”, а кто-то говорить “не то”? Или мы можем оба утверждать “то самое” и оба говорить “не то”? И если мы с тобой сами не можем
решить, [кто из нас прав, а кто нет], то другие люди тем более не сде- лают этого за нас. Кто же нас рассудит (чжэн 正 – дословно: “сочтет, [чьи речи] прямы, правильны”. – С.Р.)? Если придет кто-нибудь, кто со-
гласится с тобой, то, поскольку он уже согласен с тобой, как ему рас- судить нас? А если кто-то другой будет согласен со мной, то, посколь- ку он уже согласен со мной, и ему не удастся нас рассудить. Если же, наконец, позвать того, кто не согласен ни со мной, ни с тобой, то, поскольку он уже не согласен с нами, ему тем более не рассудить нас. А если позвать того, кто согласится со мной и с тобой, то, поскольку
82 Перевод мой. Сделан по: Чжуан-цзы цзии (Чжуан-цзы с собранием толкова- ний) // Синьбянь чжуцзы цзичэн. Пекин, 1961. С. 838.
он уже согласен с нами обоими, он тоже не сможет рассудить нас. Вы- ходит, ни я, ни ты, ни кто-либо другой не можем знать, [кто прав]. На кого же нам надеяться?»83
Как выясняется, надеяться не на кого. Авторитет не может га- рантировать правильность воззрений, потому что даже те, кто счи- таются «совершенномудрыми», ошибаются.
«Чжуан-цзы сказал Хуэй-цзы: “Конфуций учил людей шесть де- сятков лет, а в шестьдесят лет переменился. То, что прежде он считал истинным, под конец объявил ложным. Он и сам не знал, не отрицал ли он пятьдесят девять лет то, что ныне счел истинным…”»84
«Рассудок» и «сердце» внутри нас тоже не может считаться таким судьей, поскольку не установлено еще, почему мы должны отдавать приоритет ему, а не какому-либо другому органу.
«Не будь “другого”, не было бы и моего “я”, а не будь моего “я”, не было бы необходимости делать выбор. Кажется, тут мы недалеки от истины, но все еще не знаем, откуда приходят наши мысли. Как будто бы есть подлинный господин, но нельзя различить его приме- ты. Деяниям его нельзя не довериться, но невозможно узреть его об- лик. Это нечто существенное во мне, но оно не имеет облика.
Сотня костей, девять отверстий и шесть внутренних органов – все они присутствуют во мне, что же из них мне ближе всего? Нра- вятся ли они мне все одинаково, или какому-то органу я отдаю пред- почтение? Управляет ли этот орган всеми прочими, как если бы они были его подданными? А может, органы нашего тела не могут друг другом управлять и сменяют друг друга в роли правителя и поддан- ного? Или все-таки у них есть один подлинный государь? Но даже если мы опознаем этого государя, мы ничего не сможем ни прибавить к его подлинности, ни отнять от нее»85.
Мнение большинства тоже не гарантируют правильность точ- ки зрения.
«Неужто жизнь человека и впрямь так неразумна? Или я один такой неразумный, а есть и разумнее меня? Если люди будут сле- довать своему сложившемуся мнению (чэн синь 成 心 ) как настав-
нику, то кто среди людей не будет иметь себе наставника? Разве
83 Перевод мой. Там же. С. 107.
84 Чжуан-цзы: Даосские каноны. С. 264.
85 Там же. С. 62.
собственное мнение может иметь только тот, кто понимает, что происходит в мире? Ведь людей с собственным мнением предоста- точно и среди невежд»86.
Более того, то, что в людях есть общего, просто потому, что они люди, не может считаться судьей в споре, и из этого нельзя делать никаких выводов о правильности тех или иных речей о том, как жить и править, поскольку быть человеком – уже само по себе есть точка зрения.
«…откуда вы знаете, что то, что я называю знанием, не является незнанием? И откуда вы знаете, что нечто, именуемое мной незнани- ем, не является на самом деле знанием? Позвольте теперь спросить: если человек переночует на сырой земле, у него заболит поясница и отнимется полтела. А вот случится ли такое с лосем? Если человек поселится на дереве, он будет постоянно дрожать от страха, а вот так ли будет чувствовать себя обезьяна? Кто же из этих троих знает, где лучше жить? Люди едят мясо домашних животных, олени едят траву, сороконожки лакомятся червячками, а совы охотятся за мышами. Кому из этих четырех ведом истинный вкус пищи? Обезьяны бра- чуются с обезьянами, олени дружат с лосями, угри играют с рыбка- ми. Маоцзян и Сиши слыли первыми красавицами среди людей, но рыбы, завидев их, тотчас уплыли бы в глубину, а птицы, завидев их, взметнулись бы в небеса. И если бы их увидели олени, они бы с ис- пугу убежали в лес. Кто же среди них знает, что такое истинная кра- сота? По моему разумению, правила доброго поведения, суждения об истине и лжи запутанны и невнятны. Мне в них не разобраться!..»87
Аргумент третий: узость любой перспективы, ограниченность любого расчленения альтернатив в споре. Кроме того, что любая точка зрения, связанная с расчленением действительности языком, произвольна и безосновна, так еще это расчленение неполно, оно как будто упускает нечто третье, подобно тому, как в споре о левом и правом мы упускаем из виду центр.
Do'stlaringiz bilan baham: |