Кристи Доэрти Ночная школа Джеку, Который всегда верил Глава первая

Когда увижу, как мой враг
Висит на дереве, дурак,
Иль вдруг почую вражью кровь,
Я обнажаю мудрый клык,
С шипением высунув язык…⁴

Она огляделась — как раз в тот момент, когда Картер, повинуясь взмаху руки Изабеллы, садился на место. Он не смотрел на нее, но она не сомневалась, что он чувствует на себе ее взгляд.

— Итак, о чем здесь говорит поэт? Что он пытается дать нам понять, когда пишет: «Я обнажаю мудрый клык, с шипением высунув язык…»? — Изабелла окинула взглядом класс. Повинуясь мгновенному импульсу, Элли встала со стула и заговорила, хотя в следующую секунду и пожалела об этом.
Изабелла поощрительно кивнула — продолжай, дескать.
— Похоже, он хочет дать нам понять… — она запнулась, но Изабелла смотрела на нее терпеливо и доброжелательно, и Элли, секунду подумав и немного переиначив свои слова, продолжила: — Для меня это звучит как предупреждение. Он как бы говорит нам: «Бойтесь меня, я умный и сильный, и могу причинить вам вред…»
Изабелла согласно кивнула.
— Что ж, подобное толкование вполне имеет право на жизнь. Определенно эта строфа содержит обещание угрозы. Или, быть может, у кого-нибудь есть другая точка зрения?
— Все эти строки — о смерти! — Картер, не дожидаясь разрешения, вскочил с места.
Сердце у Элли забилось быстрее.
— Элиот всегда пишет о неизбежном. О том, что невозможно остановить. А неизбежности чего более всего боятся люди? Смерти, разумеется…Элли опустила глаза и стала исследовать взглядом поверхность своего стола. Но она не сомневалась, что в этот момент Картер смотрит на нее.
— Этот Желязны такой ублюдок! — Джу кипела от гнева. — Ты ведь всего на две минуты опоздала! Не знаю, как можно наказывать человека, который не пробыл здесь и недели!
Джу повезло. Учительница французского языка просто не заметила ее опоздания. Слишком была погружена в обсуждение предстоящей поездки нескольких учеников в Париж и за всей этой суетой не успела осознать, что урок начался. Так что Элли предстояло отбывать «задержание» в одиночестве. Впрочем, Джу приложила максимум усилий, чтобы ее утешить.
— У меня этих «задержаний» столько было, что я со счета сбилась. А все из-за местных строгостей. Шаг в сторону от предписанных правил — и тебя уже берут на мушку. — Она вытянула указательный палец, изображая пистолетное дуло, и направила его на Элли. — Как минимум десять человек ежедневно ходят в наказанных. «Задержание» или «арест» — это просто так говорится, на самом деле готовься к тяжелой и неприятной работе.
Элли озадаченно посмотрела на подругу.
— Разве «задержание» не предполагает изучение каких-нибудь дополнительных материалов в полном уединении?
— Черта с два! — сказала неприятным голосом Джу. — Где угодно, но только не в Киммерии. Здесь тебе придется заниматься физическим трудом. Что-нибудь красить, мыть, чистить, копать землю, засевать огород — и прочее в том же роде. Короче, работа до седьмого пота — вот что это такое. Конечно, на круг выходит всего несколько часов, но если работа трудная, неприятная или скучная, настроение портится здорово. С другой стороны, у тебя всегда есть компания — такие же злоумышленники и бунтовщики, как ты сама.
Элли закатила глаза:
— Просто великолепно. Везет же мне. Можно подумать, мне не хватало таких парней и девчонок в Лондоне.
Они сидели в опустевшем обеденном зале после обеда и разговаривали. Джу оглядела помещение, в котором за столами, кроме них, сидели всего два или три человека, и сказала — Пора отсюда уматывать. Надо подышать воздухом. Ты уже исследовала окружающую территорию? Или кроме дортуаров, пыльных книг и нескольких учеников, включая меня, ничего больше здесь не видела?
Взяв Элли под локоть, Джу вывела подругу из столовой. В коридоре во всех направлениях сновали учащиеся. Девочки присоединились к группе, направлявшейся к главной двери.
Выйдя из здания, они двинулись неспешным шагом по подъездной дорожке, которая в вечернем освещении лишилась своего лоска и золотистого блеска, и стала тем, чем была всегда: обычной подъездной дорожкой, посыпанной неприглядным серым гравием. От внутреннего школьного двора в разных направлениях тянулись подстриженные зеленые лужайки. Они сошли с дорожки и пошли по траве. В лучах закатного солнца тени от окружавших лужайки деревьев сильно удлинились и лежали на траве темными полосами.
— А что сегодня вечером поделывает Гейб? — спросила Элли.
— Работает над одним специальным проектом. И работа эта, судя по всему, продлится вплоть до начала комендантского часа. — Джу заговорщически улыбнулась. — Кстати, видишь эту тропинку? — Она указала на деревья, окаймлявшие лужайку у южного крыла здания. Элли пригляделась и различила среди сосен узкую дорожку, уводившую куда-то в лес. — Она ведет к часовне. Туда тебе и придется отправиться завтра утром.
Потом она ткнула пальцем в противоположную сторону, указав на дорожку, ответвлявшуюся от западного крыла и тоже уходившую в направлении леса.
— Там, на краю нашей местной чащобы, находится летний домик, где мы иногда устраиваем пикники.
— А что находится за летним домиком?
Джу с любопытством на нее посмотрела.
— Как что? Деревья, лес, заросли кустарника… Что же еще?
Элли рассмеялась:
— Я не о том. Хотела спросить, если там еще какие-нибудь постройки. Хозяйственные, к примеру, или жилые дома?
— Полагаю, в глубине леса можно встретить домики обслуживающего персонала или небольшие коттеджи, где живут некоторые преподаватели. Но я, честно говоря, сама их не видела, поэтому говорить об этом со всей уверенностью не могу. Мы в лесу почти не бываем. Фактически гулять по лесу, особенно углубляться в него, запрещено правилами — под предлогом заботы о нашей безопасности. Но в часовню ходить можно. Она такая древняя… Думаю, тебе понравится.
Они обошли западную часть здания, а потом зашли за него. Там их взору предстали выложенные камнем террасы, пестревшие яркими клумбами, разбитыми среди газона. Между террасами шла каменная лестница, позволявшая подняться на самый верх этого цветника. За цветником начиналась дорожка, круто забиравшая вверх и ведшая, как предположила Элли, к вершине поросшего деревьями холма, подножие которого начиналось сразу за зданием академии.
— На вершине холма стоит башня, — сказала Джу, указывая Элли на почти незаметную в сумраке вертикальную постройку. — Похоже на то, что там в древние времена находился замок или небольшая крепость, но сейчас от всего этого остались одни лишь руины. Но башня высокая. Если взобраться на нее, то в погожий день с крыши можно увидеть всю округу. Некоторые даже говорят, что с нее видна дорога на Лондон, но лично я видела только поля и леса.
Они поднялись по лестнице к подножью холма и наткнулись на длинную каменную стену.
— А это что такое? — спросила Элли.
— Сейчас узнаешь.
Некоторое время они шли вдоль стены, пока не добрались до врезанной в кладку старинной деревянной двери, запертой, впрочем, на вполне современный цифровой замок. Со скоростью, которая приходит лишь с практикой, Джу покрутила колесики, набирая нужную комбинацию цифр, после чего замок с щелчком открылся.
Джу отворила дверь и, пригнувшись, нырнула в низкий дверной проем, Элли последовала за ней. Когда девочки проникли за каменное ограждение, Джу старательно закрыла дверь и сунула замок в карман.
— Вау! — воскликнула Элли, увидев за стеной большой ухоженный огород. Овощи, подвязанные к подпоркам, стояли стройными, как солдаты, рядами. И кстати, обладали отличной выправкой — кривых или малорослых среди них не было. Дальше начинался фруктовый сад, причем ветви деревьев поднимались на добрый десяток футов над каменной стеной. Периметр участка окаймляли белые, розовые и пурпурные цветы.
Джу уверенно пошла вперед по вымощенной узкой дорожке.
— Добро пожаловать в мое любимое место в Киммерии.
— Как здесь красиво! Просто чудо. Как ты узнала о существовании этого оазиса? И как подобрала ключ к замку?
— Как говорится, дело случая. Меня направили сюда на работу во время одного из «задержаний» в первый год обучения в академии. Поначалу и работа, и огород вызывали у меня отвращение, поскольку приходилось каждое утро вставать в шесть часов и тащиться сюда. Но к концу недели я вдруг поняла, что начинаю скучать по этому месту. Не знаю почему. Вообще-то я умею работать в саду и на огороде, но этот участок — самый дорогой моему сердцу из всех, где мне приходилось вкалывать. Здесь так тихо и мирно, что в голову приходят только приятные мысли.
Элли хотелось спросить, что она такого сделала, что заработала недельный «арест», но поскольку Джу не начинала разговора на эту тему, то девушка решила промолчать. Кроме того, насколько она успела заметить, в академии наказывали даже за самые легкие провинности.
Джу повернула налево и пошла по тропе, пересекавшей участок по диагонали. Двигаясь по ней, они миновали фонтан в классическом стиле со статуей девушки в легких летящих одеждах; у статуи был чуть поврежден нос. Обошли маленький водоем, кусты черной смородины и оказались на противоположной стороне участка.
— Теперь по уикендам я прихожу сюда по собственной воле, чтобы помочь садовникам, — сказала Джу. — Ну и тогда, когда хочу побыть в одиночестве.
Добравшись до зарослей пурпурной глицинии, которая образовывала уютную беседку, Джу опустилась на стоявшую там деревянную скамейку и жестом предложила Элли сделать то же самое. Усевшись, Элли подтянула колени к подбородку и, обхватив их руками, с наслаждением вдохнула прохладный вечерний воздух, напитанный ароматами цветов и трав.
— Здесь можно неплохо поговорить, — заметила Джу. — Фактически это единственное место в Киммерии, где можно не опасаться, что тебя подслушают. Как ты могла заметить, в нашем образовательном заведении множество людей, которые любят совать свой нос, куда не надо. Ну, уж коли мы здесь, расскажи, как твои дела. Представляю, насколько странными тебе кажутся академия и вся здешняя обстановка. Об учениках я уже не говорю. Помнится, когда я сама впервые оказалась в этой школе, мне все время казалось, что еще немного — и у меня ум за разум зайдет.
— То, что я тебе скажу, может показаться тебе чистой воды сумасшествием, но я ненавижу это место. Ненавижу и одновременно люблю. Так, самую малость…
Джу улыбнулась:
— Отлично тебя понимаю.
— Киммерия разительно отличается от школ, в которых мне доводилось учиться раньше. Здесь очень высокие требования, и очень много задают, но… — Она минуту помолчала, подыскивая нужное слово. — Но здесь совсем другая жизнь, нисколько не похожая на мою прежнюю. И это то, что мне здесь нравится. Поскольку мне очень уж не нравилась та жизнь, которую я вела последние два года. Когда живешь так, как жила я, любое другое существование покажется вполне сносным и даже приятным.
Джу обдумала ее слова, потом заговорила сама.
— Я приехала в Киммерию, — сказала она, запинаясь и часто делая паузы, — после того, как меня вышибли из прежней школы. За то, что нашли в отключке на крыше в компании с моим бывшим. Мы выпили водки и… Короче, разразился грандиозный скандал, после которого мои предки чувствовали себя оплеванными. Тем более школа, где я училась, считалась одной из самых престижных, хотя на самом деле такой не была. Уроки легкие, нового материала мало… Короче, мне там совершенно нечего было делать. Но другие ученики не жаловались. Они в своем большинстве происходили из богатых семей и весело проводили там время в ожидании выпуска и поступления в какой-нибудь Оксбридж⁵.
Она положила ногу на ногу и уставилась на носки туфель.
— Ну так вот. Разозленные донельзя родители решили послать меня в Киммерию. По-моему, они рассматривали это как своего рода наказание, но я, когда привыкла к ее особенностям, прониклась к ней уважением, а позже даже полюбила ее. Мне нравится, что здесь трудно учиться. Даже здешние строгости нравятся и некоторые весьма странные учителя. Все это по мне, и теперь я в полном порядке. Более того, я здесь счастлива. У меня такое ощущение, что я нашла наконец место, где мне следовало находиться с самого начала.
Элли положила подбородок на колени и с минуту молчала, после чего тоже пустилась в откровения.
— Моя жизнь последнее время была совершенно безумной… — Она сделала паузу, словно размышляя, продолжать или нет, но потом решила продолжать. — А до этого я по всем критериям подходила под определение «хорошая девочка». Любила родителей, родители любили меня, приносила домой отличные отметки… И вот в один прекрасный день все это кончилось.
Она замолчала и посмотрела на Джу:
— Знаешь что? Я об этом еще не рассказывала. Никому и никогда.
Джу кивнула и стала ждать продолжения.
Элли глубоко вздохнула:
— Однажды я пришла после школы домой и застала там полицию. Мать плакала, отец кричал на полицейских, хотя, я чувствовала, тоже был очень не прочь поплакать. Короче, в доме царил хаос.
— Выяснилось, что пропал мой брат. Его долго искали, но так и не нашли.
Джо протянула руку и положила ладонь на запястье Элли:
— Элли! Как это ужасно. Но что случилось? Он что?…
— Умер? Кто знает? Но с тех пор у нас не было о нем никаких известий.
— Я не понимаю…
Элли заговорила ровным, более спокойным голосом:
— Мы с Кристофером были очень близки. Лучшие друзья. Некоторые братья и сестры ругаются, даже дерутся. Мы — никогда. Всюду ходили вместе, обо всем разговаривали, все друг о друге знали. Он был старше меня на два года, но никогда от меня не уставал. Когда я была маленькая, он всегда встречал меня после занятий и провожал домой. Помогал мне делать домашнее задание, смотрел вместе со мной телевизор. Наши родители много работали, но я не возражала, поскольку Кристофер всегда находился рядом. Даже когда я выросла, он продолжал приходить к школе. Но чтобы мои одноклассники не потешались над такой опекой, наши встречи почти всегда имели вид случайных: вроде как он проходил поблизости и заглянул, чтобы перемолвиться словечком. Он даже всегда делал уроки в одно время со мной, чтобы иметь возможность помочь, если возникнет такая необходимость.
— Примерно за полгода до исчезновения он вдруг начал вести себя как-то странно. Приходил домой очень поздно, постоянно ругался с родителями. Я почти перестала его видеть, а когда мы оказывались вместе, ничего не рассказывал мне о своих приключениях. И у меня постепенно начало появляться чувство, что я его теряю. Несколько раз я пыталась поговорить с ним о его новой, неизвестной мне жизни, но когда я начинала разговор, он вставал и уходил. Фактически его не было дома с утра до позднего вечера. Нечего и говорить, что его отметки, прежде отличные, становились все хуже и хуже. Родители не понимали, что происходит, и не знали, чем ему помочь. А если бы даже знали, он бы им этого не позволил, не принял бы их помощь.
Она замолчала, вспоминая семейные ссоры, все эти хлопанья дверьми, бесконечные разговоры на повышенных тонах. В беседке установилась тишина. Засвистела пробудившаяся от дневного сна ночная птичка, ее трели обещали скорое наступление сумерек.
Когда Элли заговорила снова, ее голос сделался безжизненным:
— Он оставил записку. Мои родители не хотели говорить мне, что в ней. Но однажды я подслушала, как мать говорила с кем-то по телефону на эту тему. Как выяснилось, она выучила записку наизусть, и я узнала ее содержание от начала и до конца. Ничего более ужасного и гадкого я до сих пор не слышала. В ней говорилось буквально следующее: «Я ухожу. Я не сошел с ума и не нахожусь под воздействием наркотиков. Просто больше не хочу быть членом этого семейства. Я вас не люблю. Никого из вас. Не пытайтесь разыскивать меня или следить за мной. Мне не нужна ваша помощь. Вы больше никогда меня не увидите».
— Боже… — прошептала Джу. Когда Элли подняла на нее взгляд, она заметила, что глаза подруги наполнились слезами, которые она смахнула тыльной стороной ладони. — Бедняжка Элли.
С некоторых пор Элли взяла себе за привычку смотреть на эту историю отстраненно, как если бы она произошла не с ней и ее семьей, а с какими-то другими людьми.
— После этого у меня все пошло наперекосяк. Был даже период, подозрительно напоминавший помешательство: к примеру, я не могла говорить и по целым дням просиживала в комнате Кристофера, глядя перед собой. В школу тоже перестала ходить. Тогда меня направили к психоаналитику, которого я возненавидела лютой ненавистью. Мать и отец постоянно между собой ругались, а я… я стала для них недоразумением, помехой, мешавшей им выяснять отношения, но с которой надо было тем не менее что-то делать. Сбежав из дома, Кристофер словно вытащил из всех нас затычки, позволив лучшему, что в нас было, вытечь из нас. Родители словно забыли о своей любви ко мне, и я тоже не испытывала к ним никаких чувств.
Она шумно, со всхлипом, втянула в себя воздух.
— Скоро я поняла, что испытывать какие-либо чувства сделалось для меня проблемой. И тогда я стала крепко выпивать, так сказать, для обострения восприятия. Но потом мне пришло в голову, что я зря стараюсь, поскольку, напившись в стельку, опять превращаюсь в бесчувственное бревно, то есть возвращаюсь в свое привычное состояние. Если разобраться, опьянение в определенном смысле антоним слова «чувство».
Джу согласно кивнула.
— Я стала общаться с людьми, которым нравилось причинять друг другу боль. Постоянно попадала в различные переделки. Поскольку все, что связано с полицией, вызывало у меня безотчетный страх, я специально делала так, чтобы оказаться в участке и посидеть за решеткой, и даже преуспела в этом. Я… — Она выставила левую руку и продемонстрировала белые шрамы на тыльной ее стороне между запястьем и локтем, — …дошла до того, что порезала себя. Было больно, и это принесло мне некоторое облегчение. Впрочем, при всем том я понимала, что сделала глупость, поскольку это, как ни крути, была подделка. Когда сам себя режешь, думала я, то лишь пытаешься имитировать реальность. Поэтому я больше такой ерундой не занималась.
Конец своей одиссеи она несколько скомкала. Со стороны можно было подумать, что ей не терпится покончить со всем этим.
— Короче говоря, когда меня в последний раз арестовали, родители решили, что сыты по горло моими выходками и решили хотя бы на время сбыть меня с рук. И вот я оказалась здесь. Теперь они живут в совершенно пустом доме. Но у меня и этого нет.
Повинуясь внезапно возникшему импульсу, Джу метнулась к ней, заключила ее в объятия и с силой прижала к себе. Потом столь же быстро и резко отодвинулась и, взяв за плечи, всмотрелась в ее глаза.
— О’кей. Все это ужасно. Но теперь ты здесь, и ты жива. Мы только что познакомились с тобой, Элли, но я и сейчас могу сказать, что ты — потрясающая девчонка. Возможно, ты жила в ужасной семье, но отныне твоя судьба в твоих руках. Я хочу, чтобы ты пообещала мне попытаться прижиться в этом месте. Меня, во всяком случае, Киммерия выправила. Теперь это мой дом, а его обитатели — моя семья. И она может стать домом и для тебя.
Элли обхватила себя руками, прилагая максимум усилий, чтобы не расплакаться.
— Хорошо, — прошептала она дрожащим голосом. — Я обещаю.
Джо снова притянула Элли к себе — так, чтобы голова подруги оказалась у нее на плече; так они довольно долго сидели на скамейке, погруженные в свои мысли. Элли в этот момент испытывала два доминирующих чувства: опустошение и утомление.
— Все-таки Киммерия — странное место, — пробормотала она себе под нос. — Кажется, время здесь имеет свои законы. Никак не могу поверить, что я тут всего два дня, а наступающая ночь будет лишь третьей. Иногда мне представляется, что я провела тут уже несколько недель.
Джу кивнула:
— Назовем это концентрированным существованием. В Киммерии за неделю происходит больше, нежели на «большой земле» — за месяц.
Раскинувшись на нагретой солнцем скамейке, они болтали о самых разных вещах, пока день догорал и сад наполнялся тенями.
— Теперь я понимаю, почему тебе так полюбилось это место, — сказала Элли, потягиваюсь. — Оно исполнено волшебства. Вроде того, что встречаешь в детских книгах. Например, в «Секретном саду». Ты ее читала?
Джу кивнула:
— Я всегда…
Ее слова прервал громкий звук, походивший на треск падающего дерева и доносившийся из дальнего конца участка. Девочки чуть не подпрыгнули.
— Что там происходит? — воскликнула Элли, вглядываясь в глубину сумрачного сада и впервые отдавая себе отчет в том, как сильно уже стемнело.
— Понятия не имею, — прошептала Джу, потом посмотрела на часы. — Вот дьявольщина! До начала комендантского часа осталось всего ничего. Нам пора обратно.
Она вскочила со скамейки и потянула за собой Элли. Неожиданно треск повторился, а потом они услышали шаги.
— Что за черт? — прошептала Джу, после чего крикнула: — Эй, кто там ходит?!
Тот, кто шел, остановился.
Девочки замерли, прижавшись друг к другу, и с сильно бьющимися сердцами вслушивались в вечерние шорохи.
— Джу, — прошептала Элли, — а не может ли это быть…
В следующее мгновение они услышали звук, подозрительно напоминавший рычание.
Джу схватила Элли за руку.
— Джу, что еще за чертовщина? — едва слышно осведомилась Элли.
— Откуда мне знать?
— Может, нам… того?…
— Задать стрекача?
— Именно.
— Тогда считаем до трех. Раз, два…
Тишину снова разорвал громкий треск, но на этот раз он слышался совсем близко, буквально на расстоянии пары футов, и доносился из того места, где тени сгустились особенно сильно. Девочки пронзительно взвизгнули и припустили что было сил по каменистой тропе. Джу крепко держала Элли за руку.
— Не отрывайся от меня, — бросила она задыхающимся голосом, сворачивая с тропы в ту сторону, где росли фруктовые деревья. Они мчались во мраке зигзагом, чтобы избежать столкновения с яблонями или грушами, и Элли время от времени чувствовала, как лопался под подошвой ее туфли невидимый в темноте паданец. Одновременно Элли пыталась понять, не слышно ли позади шума погони, но девочки бежали так быстро, что никаких других звуков, кроме звуков собственных шагов и тяжелого дыхания расслышать не могли.
Потом что-то вцепилось Элли в волосы, и она с пронзительным криком принялась молотить кулаками воздух, пока Джу, дернув ее за руку, не заставила изменить направление и бежать влево — в обход густых крыжовенных и черносмородиновых кустов в сторону цветника.
Острые шипы кололи руки и цеплялись за одежду, а под ногами хрустели сухие ветки.
Неожиданно что-то схватило Джу, оторвало от земли и втянуло в нишу, темневшую в толстой стене. Элли слышала ее поначалу громкие, а потом словно сдавленные крики, как если бы кто-то зажимал ей ладонью рот, чтобы заглушить ее вопли.
— Ш-ш-ш! — Гейб прижал палец к губам и выразительно поглядел на Джу. Та мгновенно успокоилась, раскрыла объятия и повисла на шее своего возлюбленного.
Гейб протянул было руку, чтобы втащить в укрытие и Элли, но ее уже держал за запястье кто-то другой. Она обернулась и сантиметрах в десяти от своего лица увидела небесно-голубые глаза Сильвиана. Потянув ее в темную комнату и приблизившись к ней почти вплотную, он беззвучно, одними губами произнес единственное слово:
— Тихо!