Карты смысла. Архитектура верования

Часть лекций, которые я в то время посещал, проходили в больших залах, устроенных
наподобие амфитеатра: сверху вниз тянулись ряды стульев, на которых сидели студенты. На
одном из таких курсов – «Введение в клиническую психологию», что вполне логично, – я каж-
дый раз испытывал одно непреодолимое желание. Я садился позади какого-нибудь ничего не
подозревающего студента и слушал профессора. Лекция продолжалась, и в какую-то минуту я
ловил себя на мысли, что меня так и подмывало вонзить кончик ручки в шею сидящего впереди
парня. К счастью, этот порыв не овладевал мной полностью, но он был достаточно силен, чтобы
начать беспокоиться. Что за ужасный человек мог испытывать подобное желание? Уж точно
не я. Я никогда не вел себя агрессивно, ведь большую часть жизни я был мельче и младше
своих одноклассников.
В тюрьму я вернулся примерно через месяц. За это время двое заключенных успели изу-
вечить третьего, так как думали, что тот стукач. Они держали его или связали, а затем свинцо-
вой трубой раздробили ему ногу. Я снова опешил, но на этот раз попробовал сделать кое-что
другое. Я попытался представить, 
по-настоящему представить
, в какого человека я должен
был бы превратиться, чтобы сотворить такое. День за днем я концентрировался на этой задаче,
и вдруг меня пронзило пугающее откровение. Дело не в том, что совершить жестокое деяние
просто немыслимо (как я до этого наивно предполагал), и не в том, что столкнуться с этим
напрямую практически невозможно. Воистину ужасающая сторона такого зверства заключа-
лась в том, что совершить его 
легко
. Между мной и буйными заключенными не было особых
отличий – 
качественных
отличий. Я мог бы поступать так же, как они (хоть я и не делал ничего
подобного).
Меня глубоко расстроило это открытие. Я был не тем, кем всегда себя считал. Как ни
странно, желание уколоть кого-нибудь ручкой исчезло. Оглядываясь назад, я бы сказал, что тот
порыв раскрылся в явном знании – из эмоций и образов он был перенесен в область конкрет-
ных действий – и у него просто не осталось никакой причины существовать. То непреодолимое
желание возникло из-за вопроса, на который я пытался ответить: «Как люди могут поступать
друг с другом настолько жестоко?» Я, конечно, имел в виду 
других – плохих людей
, – но все
же задал себе этот вопрос. У меня не было причин предполагать, что я получу предсказуемый
или лично для меня бессмысленный ответ.
В то же время что-то странное начало происходить с моей способностью поддерживать
разговор. Мне всегда нравилось вступать в споры, независимо от темы. Я рассматривал их как
своего рода игру (это признание едва ли вас удивило). Но внезапно я осознал, что не могу гово-
рить, точнее, мне стало 
невыносимо слушать самого себя
. У меня в голове поселился голос,
анализирующий мои высказывания. Каждый раз, когда я что-то произносил, он тут же отпус-
кал критический комментарий. Этот голос сухо повторял:

---

Д. Питерсон. «Карты смысла. Архитектура верования»
11
Ты в это не веришь.
Это неправда.
Ты в это не веришь.
Это неправда.
Унылые комментарии сопровождали практически каждую мою фразу.
Я не понимал, что с этим делать. Голос однозначно был частью меня, ведь я не был шизо-
фреником. Но это осознание лишь усиливало мое замешательство. 
Какой
именно частью 
был
я, 
рассуждающей
или 
критикующей
? Если произносил фразы действительно я, чем же был тот
критик? А если я – это голос, то получается, что практически всегда я вслух говорил неправду?
Оказавшись в полном неведении и замешательстве, я решил поэкспериментировать. Я ста-
рался говорить только то, что мой внутренний цензор пропустил бы мимо ушей. То есть мне
действительно приходилось себя слушать. Я стал гораздо реже высказываться, часто осекался
на середине фразы, смущался и пытался переформулировать мысль. Вскоре оказалось, что
я стал менее тревожным и более уверенным в себе, когда произносил лишь то, на что голос
не возражал. Какое облегчение! Мой эксперимент удался: я был критикующей частью! И все
же потребовалось немало времени, чтобы примириться с тем, что почти все мои мысли были
ненастоящими, неискренними или попросту чужими.
Все, во что я верил, казалось мне хорошим и смелым, достойным восхищения и уваже-
ния. Увы, я лишь присвоил то, что мне не принадлежало. Большинство мыслей я почерпнул
из книг. Поняв их абстрактно, я предположил, что имею на них право, что могу принять их за
свои; предположил, что они были 
мной
. Моя голова была под завязку набита чьими-то пред-
ставлениями и доводами, которые я не мог логически опровергнуть. Я тогда не понимал, что
даже железный аргумент не обязательно истинен и что право отождествлять себя с той или
иной мыслью нужно заслужить.
Примерно тогда же я прочитал кое-что из Карла Юнга. Это помогло мне понять, что я
испытывал. Именно Юнг сформулировал понятие 
персоны
– маски, которая «притворяется
личностью»
4
. Принятие такой маски, по мнению Юнга, позволило каждому из нас – и тем, кто
нас окружал, – поверить в свою подлинность. Юнг писал:
Когда мы анализируем персону, мы сбрасываем с нее саму маску и обнаруживаем, что
казавшееся нам индивидуальным в своей основе является коллективным; иначе говоря, пер-
сона была лишь маской коллективного психического.
По сути, персона не является чем-то «действительным»: она представляет компромисс
между индивидом и обществом в споре о том, «как должен выглядеть тот или иной человек».
Последний получает имя, заслуживает звание, получает должность, т. е., иными словами, явля-
ется тем-то и тем-то. Конечно, в определенном смысле так оно и есть, но в отношении индиви-
дуальности того, о ком идет речь, персона выступает в качестве вторичной действительности,
оказываясь продуктом компромисса, в создании которого другие иногда принимают гораздо
большее участие, чем он сам. Персона есть видимость, двумерная реальность, если давать ей
название
5
.
Я легко владел словом, но не был подлинным. Как больно было это признать!
Я стал видеть совершенно невыносимые сновидения. До сих пор ничего особенного со
мной во сне не происходило, более того, я не мог похвастаться богатым зрительным воображе-
4
Юнг К.
Очерки по психологии бессознательного. М.: Когито-Центр, 2013.
5
Там же.

---

Д. Питерсон. «Карты смысла. Архитектура верования»
12
нием. Тем не менее мои сновидения становились настолько ужасными и вызывали такую бурю
эмоций, что я порой боялся ложиться в кровать. Мне снились сны, яркие, как реальность. Я
не мог ни убежать от них, ни игнорировать. Они сосредоточились вокруг одной темы: ядерной
войны и полного опустошения – худшего из зол, которое я – или какая-то часть меня – мог
себе представить: