Глава 2
Глухой ночью в курень Алтана прокрался одиночный всадник.
Перед нойонской юртой слез с коня. Из дымового отверстия в
черное небо летели искры. А курень спал – ни лая собак, ни
переклички караульных. Всадник осторожно приподнял полог,
заглянул в юрту. В ней горел очаг, было душно, жарко. Алтан сидел
без халата, рыхлый живот, лоснясь от пота, перевешивался через
опояску. Перед ним на столике грудой высились обглоданные
кости, лежала опрокинутая чашка.
Всадник шагнул в юрту. Услышав его шаги, Алтан рявкнул:
–
Прочь! Я кому сказал – не заходите!
–
Кажется, не в обычае степняков так встречать гостей?
–
А-а? – Алтан повернулся всем телом, недоверчиво протер глаза:
Джамуха?
«Кажется, пьян», – морщась, подумал Джамуха.
С пыхтением Алтан поднялся, на нетвердых ногах подошел к
Джамухе, стиснул его руку выше локтя, вгляделся в лицо.
–
Джамуха! – Рассыпался легким смешком. – Сам гурхан Джамуха
в гости пожаловал. Сам! – Смачно плюнул, громко высморкался в
ладонь и вытер ее о штаны. – Все стали ханами, гурханами… А кто
я?
Презрительно смежив длинные ресницы. Джамуха как плетью
щелкнул:
–
Раб.
–
Верно. Раб хана Тэмуджина, собака у его порога. – Внезапно
спохватился:
–
Что ты сказал? Я – раб? Как ты смеешь! Мои род идет от
праматери Алан-гоа, от Бодончара… Я – внук Хабула, первого хана
монголов!
–
Знаю, знаю, кто ты…
–
То-то… Сейчас архи пить будем. Подожди, позову баурчи.
–
Никого звать не надо. Я не хочу, чтобы меня тут видели.
–
Ха-ха! Боишься?
–
Боюсь. Но не за себя, за тебя. Если Тэмуджин узнает, что я был
твоим гостем, что с тобой сделает? Табун коней подарит?
Алтан кулаками растер виски.
–
А что, и подарит. Если преподнесу ему твою голову.
–
Давай… – Джамуха снял с руки плеть с рукояткой из ножки
косули (копытца были оправлены бронзой), сунул ее за голенище
широкого гутула, сел возле старика. – Таким, как ты, что остается?
Торговать головами нойонов, рожденных благородными матерями.
Свирепо раздув щеки, Алтан выдохнул:
–
Ну… ты!.. Не брызгай ядовитой слюной! Не посмотрю, что
гурхан…
–
А что ты можешь сделать? Голову с моих плеч, Алтан, еще снять
надо.
И не много получишь за нее у анды. Лучше уж побереги свою.
Неумна твоя голова, но все же голова.
–
Оскорблять меня приехал? Меня, в моей юрте? – Алтан,
багровый, потный, горой надвинулся на Джамуху, протянул руки,
норовя вцепиться в воротник.
Выхватив из-за пояса нож, Джамуха приставил лезвие к рыхлому
животу Алтана.
–
Полосну, как будешь кишки собирать?
Алтан отступил на шаг, быстро глянул на стенку с оружием –
далеко! засопел, куснул губу, грязно выругался. Толкнув нож в
ножны, Джамуха сказал с горькой усмешкой:
–
Ни годы, ни невзгоды не прибавили тебе ума, Алтан.
Расхрабрился.
Багатур! А где была твоя храбрость, когда закатывали в войлок
Сача-беки и его брата, когда ломали хребет Бури-Бухэ? А они, как
и ты, потомки Бодончара… Не я ли говорил Сача-беки, и тебе, и
Хучару: берегитесь Тэмуджина, темны его помыслы, безжалостно
сердце. Вам казалось, вы умнее меня, хитрее Тэмуджина. За свое
безрассудство Сача-беки заплатил жизнью.
Придет и твой черед, внук Хабула.
–
Не пугай меня. Не пугливый.
–
Не пугать пришел – вразумить. А ты, наполнив брюхо архи,
утопив в вине остатки рассудка, лезешь в драку – тьфу!
Джамуха вскочил, шагнул к выходу.
–
Постой… – Алтан растопырил руки. – Не уходи. Нам не надо
ссориться. – Торопливо смахнул со столика кости, налил в чаши
архи. Давай выпьем и поговорим. Садись.
Джамуха опорожнил чашу одним глотком. Алтан пил медленно,
трудно; мутное вино стекало по засаленному подбородку,
тяжелыми каплями шлепалось на голое брюхо. Выпив, как будто
протрезвел, притих.
–
У тебя что за праздник? – Джамуха брезгливо прикоснулся
пальцем к столику, залитому вином, заляпанному белыми
чешуйками застывшего бараньего жира.
–
Какой там праздник!.. Никого не хочу видеть… Сижу один.
Думаю и пью. Потом пью и думаю.
–
О чем?
–
О чем, о чем… Как будто не знаешь! – Лицо Алтана вновь стало
густо-багровым. – Ты все знаешь, хитрый Джамуха.
–
Да, я знаю много, – миролюбиво подтвердил Джамуха. – Если бы
вы вняли моим словам в то далекое время… Но что говорить о
прошлом! Тебе, Алтан, от отца, не от Тэмуджина, досталось
богатое владение – тучные стада, быстрые кони, ловкие пастухи и
храбрые нукеры. В чьих руках твое владение? Люди моего анды,
вчерашние харачу, правят твоим владением.
Вместе со своими воинами и ты в битве добывал хану победу, но
добро, захваченное тобой, ушло нукерам Тэмуджина. И это только
начало…
–
Не натирай солью мои раны, Джамуха.
–
Без соли пресен суп, без горькой правды бесполезны речи. Чего
ты ждешь, Алтан, на что надеешься? Черная ворона не станет
пестрым рябчиком…
–
Теперь уже ничего не сделаешь! – Алтан обреченно вздохнул,
потянулся к архи, но передумал, махнул рукой. – Волчонка-сосунка
затопчет и телок, но и бык не устоит перед матерым волком. –
Алтан судорожно глотнул слюну, вновь покосился на кадку с
архи. – Говори, Джамуха, что тебе надо, и уходи.
Аргал в очаге прогорал. Круг света сузился, в сумраке едва
угадывались решетки стен юрты, густые тени легли на лицо
Алтана. Джамуха расшевелил огонь. То, что он хотел сказать, было
очень важно, и ему нужно было не только слышать голос Алтана,
но и видеть его глаза.
–
Алтан, когда в кочевье забредет один волк и зарежет овцу, его
только проклинают; когда волк приведет с собою стаю, весь курень
подымается на облаву. За Тэмуджином сейчас идет стая. Это его и
погубит.
За него возьмутся найманы, им помогут меркиты, нойоны вольных
племен, не утопившие разум в архи…
–
Я своего разума не утопил. Тут еще кое-что есть, Джамуха! –
Алтан постучал себя пальцем по лбу. – Потому говорю тебе: с
Тэмуджином никто не сладит.
–
Сладить с андой трудно, пока такие, как ты, дрожа от страха,
помогают ему.
–
Что мы? За ним Ван-хан. Вдвоем они кому хочешь голову
свернут, даже самому Таян-хану найманскому.
–
На этот раз Ван-хан не будет ему помогать. Об этом я позабочусь.
Алтан коротко хохотнул.
–
Хо! Будто Тэмуджин сидит и ждет, когда ты позаботишься! Он
приготовил две веревки, которыми привяжет к своему седлу и
твоего Ван-хана, и Нилха-Сангуна. Он задумал женить на дочери
Нилха-Сангуна Джучи, а свою дочь отдать за его сына.
–
Откуда ты взял? – с короткой заминкой спросил Джамуха. –
Сороки на ухо настрекотали?
–
Сорочий стрекот слушай сам, Джамуха. А мне говорил Даритай-
отчигин.
Мы с Хучаром отправили его вымолить у Тэмуджина милостей.
Нас он теперь на глаза не пускает… А Тэмуджин и дядю родного
чуть было из юрты не выгнал.
Вот каким стал! А о сватовстве Даритай-отчигин слышал разговор
Тэмуджина и слуги злых духов – шамана Теб-тэнгри.
Джамуха сжал кулаки, опустил на грязный столик. Подпрыгнули
пустые чашки.
–
Этой свадьбе не бывать!
–
Ты помешаешь? – Алтан издевательски ухмыльнулся.
–
Посмотришь… Я приехал к тебе по делу. Хочешь, чтобы твои
владения достались твоим детям, а не прислужникам Тэмуджина, –
уходи.
–
Куда?
–
Уходи от Тэмуджина по любой дороге и тем спасешь себя.
–
Сача-беки себя не спас…
–
Ему надо было сражаться с Тэмуджином, а он забавлялся охотой.
Если ты готов драться за будущее своих детей – ищи меня.
–
Уговорил! – с прежней усмешкой сказал Алтан. – И я, и Хучар, и
Даритай-отчигин рысью примчимся к тебе, гурхан Джамуха. Но
для этого тебе надо сделать одно небольшое дело – расстроить
свадьбу детей Тэмуджина и детей Нилха-Сангуна.
–
Я сказал: свадьбы не будет. Но смотри, Алтан… Если и в этот раз
вы дрогнете, вам не жить.
Небо на востоке слегка побледнело, когда Джамуха покинул юрту
Алтана.
Сел на лошадь, подобрал поводья, сказал еще раз:
–
Смотри, Алтан…
Нойон стоял у входа, скрестив на животе руки, поеживался от
прохлады.
–
Где твои нукеры?
–
Я приехал один.
–
Один?! Ты смелый человек, Джамуха…
Do'stlaringiz bilan baham: |