Мне служат алтарями все светила,
Земля, и океан, и небосвод.
Везде начало жизни обитает,
Которое творит и растворяет.
(III, 104)
Вряд ли пантеизм вполне выражал религиозную фило-
софию Байрона, но во всяком случае в нем соединялись и
неприятие какой бы то ни было официальной догмати-
ки и восхищение природой, которая представлялась ему
воплощением вечно прекрасного божественного нача-
ла. Неслучайно эта пантеистическая декларация заключе-
на в рамки одного из самых поэтических отступлений Бай-
рона, в котором описание вечернего пейзажа одухотворено
благодарной нежностью воспоминания и предчувствия (III,
101—108). Покорный прихотливым законам своей поэмы,
Байрон от высокой лирики бросается к желчной насмешке,
вводит отступление внутри отступления, а внутри второго
еще третье — и так, шутливой греческой ссылкой на «По-
этику» Аристотеля, завершает песнь (III, 109—111.)
Наряду с отступлениями лирико-поэтическими Байрон
с удовольствием вводит и отступления сатирико-прозапче-
ского ряда, которые призваны, с одной стороны, по конт-
расту оттенять немногие серьезные размышления, а с дру-
гой— выявлять нх относительность. Таковы, например,
доводы в пользу влияния Нимфы... чая на чувствитель-
ность поэта (.IV, 52—53) пли строки о значении спокой-
ствия желудка для решения неразрешимых вопросов бы-
тия (IX, 13—16). Структура последнего пассажа очень
любопытна: от торжества смерти над великими мужами —
к болезни, затем — к пищеварению, отсюда к неясному
смыслу жизни, единству ее и смерти.
6
Лирические отступления Байропа встречаются чаще к кон-
цу поэмы. Некоторые из них совершенно отрываются от
текста, и автор обретает желанную свободу: лирическая
стихия размывает берега эпоса. Такова блестящая вставка
в рассказ об отношениях Жуана и Аделины (XV, 18—27).
Начинаясь па самой высокой ноте с обращения к великим
мыслителям прошлых времен, она затем продолжается в
тоне беспечной болтовни о радостях рифмоплетства, нока
не переходит; в гордый вызов не только владыкам царст-
вующим, но я тем вождям демократии, которые над ними
одержат победу. После объявления независимости поэта
от всех, охваченных унылым конформизмом, отступление
завершается призывом к музе:
Давай смеяться просто от души,
Стегая шуткой мелкие иороки 19.
Наиболее интересным, вероятно, является длинное
вступление к песни IX (1—28), в котором отразились едва
ли не все стороны личности Байропа. Тут и презрение к
победоносному полководцу (Веллингтону) и к алчности,
побудившей его принять вместе с лестью газет непомерные
подношения от нищего голодающего народа, п обличения
«войны-разбоя», и естественно связанные с этой темой
«Пренебрежительная усмешка часто действует сильнее разобла-
чительной патетики, потому что она убеждает в пустоте, непроч-
ности и незначительности того, что окружающий мир привык
считать авторитетным, незыблемым и вечным...» (Е. И. Клименко,
Проблемы стиля в английской литературе первой трети XIX в,
Л., 1959, стр. 170),
мысли об ужасах смерти, вперемежку с псевдонаучпымн
соображениями о влиянии желудка на судьбы людей,
и шутки по поводу теологии, как и вообще всякого фило-
софского доктринерства, и вызов тиранам вкупе с демагога-
ми, и утверждение собственной духовной независимости, и
призыв к угнетенным расправить «рабски согнутые спины».
Революционер, скептик, насмешпик, человек «резкого,
охлаждепного ума» и чувств, живых и пылких, несмотря
на утрату иллюзии, гордый, неиокорпый, отважный, отста-
ивающий вопреки ханжам и лицемерам правоту и чест-
ность своей литературной позиции — таков Байрон во вве-
дении к IX песни.
Этот образ его поддерживается и всей совокупностью
лирических отступлений, и непрерывными авторскими
комментариями, и тем выражением его внутренней жиз-
ни, которое угадывается в эмоциональной окраске его
повествования,—как бы пи стремился поэт укрыться за
циничным, легким тоном.
Парадоксальпо, именно разпостильпые, «разнокалибер-
ные», отличающиеся по выполняемой ими функции отступ-
ления придают единство пестрой, многослойной, хаотиче-
ской, па первый взгляд, структуре поэмы. Разнообразие от-
ступлений отражает широкий духовный диапазоп поэта,
диалектику его созпаипя, поглощенность всем тем, что пот-
рясало его современников. Поэтому алогичпость и сумбур-
ность его призпаннп кажущаяся, так как капризное, при-
хотливое пх переплетепие точно передает то сложное един-
ство противоположностей, которое определяет личность
Байрона. Именно оно создает единство осповной музы-
кальной темы, проступающее в бесчисленных, далеко
между собой расходящихся вариациях.
Парадоксально также и то, что нигде сложный субъек-
тивный мир Байрона не сказывается с такой отчетли-
востью, как в самом объективном его произведении. Нигде
поэт пе раскрывается с такою полнотой, как в комическом
эпосе, ломающем все представления о высокой эпической
поэме, смешивающем жапры и стили. Личный характер
авторского монолога в «Дон-Жуане» подтверждается тем,
как мпого строк из него совпадает с фразами из интимных
дневников и инеем поэта .
Д. Ж. («Дон-Жуан»): «Ибо скука — растение с английскими кор-
цями» (XV, 22); Дневники («Дневники и письма»): «Скука, англий-
Лирическое начало в корреспопдепцпи п записках Бай-
ропа очень сильно. Хотя они пе задуманы автором как
художественное произведение, художественная ценпость
их неоспорима, ибо история души Байрона, рассказанная нм
самим,— поразнтельпый документ. Рукою художника,
владевшего как никто, буквально никто умами современ-
ников, написан автопортрет замечательной силы и про-
никновенности. Перед читателями возпикает образ чело-
века, для которого судьбы мира настолько становятся
Do'stlaringiz bilan baham: |