века», т. е. монарха-медиатора, на прерогативы ко торого он и намеревался покуситься. Правда, скорее,
чисто теоретическом плане — настаивая на своей прямой и монопольной связи с Небом. Можно даже сказать, что его историческая заслуга — педагоги ческая деятельность и теоретическое осмысление Дао-пути — всего лишь плод неудач его главной мессианской программы: практической реставрации идеального прошлого. Потерпев фиаско в практиче ской деятельности, Конфуций был вынужден пере нести центр тяжести на теорию, как бы предваряя своей собственной судьбой последующие теорети ческие рассуждения Мэн-цзы о двух видах мудре цов, одни из которых реализовывали свои замыслы на практике (да) и благодетельствовали всю Подне бесную, тогда как другие по каким-то объективным причинам вынуждены были довольствоваться лишь самосовершенствованием и размышлениями над Дао-путем [см. «Мэн-цзы», 7А, 9]. Как раз то, что явля лось предназначением второй разновидности со вершенномудрых, и составило славу Конфуцию в последующие века.
концепции личной миссии у Конфуция заклю чено еще одно противоречие или, по крайней мере, двусмысленность. С одной стороны. Конфуций со вершенно искренне не стремился ни к какой реаль ной политической власти. Идеалом его в этом от ношении был регент и наставник при малолетнем чжоуском императоре Чэн-ване (трад. хрон. 1115— 1079 гг. до н. э.), его дядя, известный в истории как Чжоу-гун. Именно Чжоу-гуну приписывалась та об разцовость чжоуских установлений, которые сдела ли династию Чжоу идеалом для всех последующих поколений. Обладая реальной силой, Чжоу-гун лег ко мог бы узурпировать императорский престол, но,
72 А. С МАРТЫНОВ КОНФУЦИАНСТВО
будучи совершенномудрым, он прекрасно понимал, сколь важно для последующей судьбы династии про демонстрировать строгое соблюдение норм и полное безразличие к реальной власти.
Этот регент был для Конфуция одним из тех не достижимых идеалов совершенной в политическом отношении древности, которые надлежало возродить в современности. Конфуция с Чжоу-гуном связывали прямо-таки интимные эмоциональные узы, и Кон фуций очень беспокоился, если он во сне долго не видел Чжоу-гуна. Конфуций считал Чжоу-гуна не досягаемым идеалом во многих отношениях, но самым главным для него, пожалуй, было то, что Чжоу-гун не жаждал власти, и в этом отношении Конфуций строго следовал его примеру. Но, с другой стороны, осуществляя свою миссию в Поднебесной, Конфу ций исходил из презумпции своей «единственно сти», той самой «единственности», которая свойст венна только монарху-медиатору в силу его функций.
Есть и другое довольно заметное несоответствие в политической концепции Конфуция, которое также требует разъяснения, — несоответствие между ве личием уникальной квазисакральной миссии «коло кола Поднебесной» и скромностью тех успехов, ко торых Конфуцию удалось достичь как политику-практику и как педагогу, решившему подготовить достойные кадры для государственной службы. Не сомненно, что личная политическая миссия мысли лась Конфуцием как всекитайская, поскольку свой Дао-путь утратила вся Поднебесная, а не какое-то отдельное княжество. Несомненно, что ощущение в себе этого всекитайского масштаба подвигло Кон фуция на странствия по всему Китаю. Это же под тверждали и неоднократные заявления луского мудреца о наличии у него необычайных достоинств,
Ча сть 1. Ко н ф у ц и й . Ж и зн ь и учение
|
73
|
которыми его одарило Небо: совершенная мудрость
благая сила дэ, а также вэнь — «просветленность», унаследованная непосредственно от Вэнь-вана и Чжоу-гуна. Однако если мы обратимся к той харак теристике, которую сам Конфуций дает своей прак тической политической деятельности, то не обнару жим в ней ни мессианства, ни всекитайских мас штабов. В девятой главе «Лунь юя» Конфуций про сто и скромно заявляет о себе как о рядовом чи новнике. Рекомендуя, «находясь вне дома», служить князьям и сановникам, Конфуций, вне всякого со мнения, имел в виду и свой личный путь, и типич ный путь многих служилых людей. А что же еще можно было делать, «находясь вне дома»?
Надо сказать, что некоторую двусмысленность в статусе Конфуция почувствовали еще при его жиз ни и самые близкие к нему люди — его ученики. Наиболее характерен в этом плане конфликт, воз никший между Учителем и его учеником Цзы-лу, который как-то во время болезни Конфуция попы тался «превратить его учеников в подданных», что бы, в случае смерти Учителя, обеспечить тем са мым право на так называемые «великие похороны», поскольку их удостаивались лишь местные прави тели, т. е. те, кто действительно имел подданных. К чести Конфуция надо сказать, что в этой ситуации он проявил себя самым достойным образом. Он не стал вставать на котурны и изображать из себя не кую мнимую политическую величину, а заявил:
«Не имея подданных, вдруг заиметь их во время бо лезни. Кого я обманываю этим? Я обманываю этим Не бо! К тому же я полагаю, что умереть на руках двух трех учеников ничуть не хуже, чем умереть на руках подданных!* («Лунь юй*, 9— 12].
74 А. С МАРТЫНОВ. КОНФУЦИАНСТВО
критической ситуации луский мыслитель явно предпочитал умереть философом, а не политиком. Тем не менее некоторая объективная неясность статуса, вызванная уникальностью миссии Конфуция, продол жала существовать и после его смерти, что и поро дило весьма своеобразную концепцию су вана (доел, «государь без украшений»), так сказать концепцию некоронованного короля, которая появилась, вне вся кого сомнения, не без содействия учеников и после дователей Конфуция.
Надо сказать, что эта неясность статуса в после дующие века наложила весьма заметный отпечаток на конфуцианский подход к государственной службе. Теоретически конфуцианские «ученые мужи» (ж у) рассматривали государственную службу так, как буд то речь неизменно шла о деятельности, определяю щей судьбу Поднебесной, даже в тех случаях, когда дело касалось весьма скромных должностей. Каж дый конфуцианец в душе своей всегда был да чэнем,
е. «великим сановником» или «великим подданным», что в данном случае абсолютно все равно. Именно в этом подходе к Государственной службе корени лась причина того, что академик В. М. Алексеев назвал «трагедией конфуцианской личности»: в ре зультате такого подхода в душе каждой конфуциан ской личности возникал разлад, вызванный несоот ветствием между предполагаемыми в себе больши ми возможностями, «большими талантами» (да цай), с одной стороны, и «малым применением» (сяо юн) — с другой. Правда, надо сказать, что подобный под ход заключал в себе и совершенно определенный положительный эффект, который можно сравнить с тем воображаемым маршальским жезлом, который нес в своем рюкзаке каждый солдат Наполеона.
Конечно, время и реальный опыт государствен ной службы значительно сгладили в сознании кон
Do'stlaringiz bilan baham: |