Ч е б н и к по литературе

по совести,
это... это, 
по-моему, страшнее, чем бы официальное разрешение кровь 
проливать, законное...»—то есть, с точки зрения Разумихина, 
Раскольников отрицает универсальность и всечеловечностъ 
нравственного закона.
161

---

Муки совести для Раскольникова не есть еще нравствен­
ное доказательство преступности его действий, они лишь 
свидетельство «широты сознания» и «глубины сердца» и 
отнюдь не отменяют справедливости и нравственной оправ­
данности им содеянного. Более того, апелляции к автори­
тетам Ликурга, Соломона, Магомета и Наполеона говорят 
нам об исторической закономерности преступления во имя 
человечества, той самой закономерности, которую признал 
Белинский в письме к Боткину и которой руководствовались 
в своих действиях революционеры-террористы, начиная с 
Каракозова.
Представители высшего разряда - «люди, то есть име­
ющие дар или талант сказать в среде своей 
новое слово», 
по мысли Раскольникова, «господа будущего», они «раз­
рушают настоящее во имя будущего». Они - революционе­
ры-разрушители и, одновременно, носители мессианской 
идеи, «новое слово», которое они несут в мир, делает их 
богоподобными (Бог-Слово - формула из начала Евангелия 
от Иоанна), поэтому Достоевский выделяет «новое сло­
во» курсивом, подчеркивая тем самым максималистский, 
общечеловеческий характер притязаний своего героя. Этот 
мессианский пафос идеи Раскольникова и пытается вскрыть 
в разговоре с ним Порфирий Петрович, выпытывая, верит 
ли его собеседник в Новый Иерусалим и воскресение Ла­
заря. Символика этого образа требует комментария. Новым 
Иерусалимом называли и называют в христианской тради­
ции грядущее царство Божие на земле и, следовательно, 
верующий в него Раскольников мыслит себя тем, кто, бу­
дучи избран сказать