Ч е б н и к по литературе

идеологией,
что будет 
потеряно понимание добра и зла, изгнан нравственный за­
кон. Но Раскольников с помощью Сони и взявшего под свою 
опеку его мать и сестру Разумихина понимает, что для пад­
шего, разуверившегося, преступного человека главное — это 
личное восхождение к Храму, восстановление оборванных 
связей, обретение высокой цели в жизни, возвращение в мир 
людей: «Вместо диалектики наступила жизнь, и в сознании 
должно было выработаться что-то совершенно другое».
Что выработается, что спасет и возродит упрямого «идей­
ного» преступника - пока неясно, живая жизнь сильна и бо­
гата, она сама разрешит все больные вопросы. Покаяние и 
прозрение убийцы - тяжелое и долгое. Но он на единственно 
верном пути, среди живых людей и подлинных чувств, ибо 
любое жизнеспособное общество не может состоять из пад­
ших, «подпольных» людей и «живых трупов». И потому 
роман Достоевского о преступлении и наказании Родиона 
Раскольникова завершается открытым финалом: духовно 
выздоравливающий герой в каторжных кандалах смотрит 
с высокого берега сибирской реки в необозримую вечную 
степь, где звучит вольная песня и живут другие, свободные 
люди. Жизнь для него не кончилась, она продолжается, зовя 
падшую душу к возрождению: «Он даже и не знал того, что 
новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще до­
рого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом...»
Как бы в подтверждение своих неясных, неотчетливых 
еще образов и идей Достоевский прочитал в русских газе­
тах о студенте, который обворовал почту и убил почтальо­
на; семинаристе, который через час после убийства девушки 
спокойно завтракал, купеческом сыне раскольнике Герасиме 
Чистове, убившем двух старух, - кухарку и прачку - с целью 
ограбления их хозяйки.
После очередного крупного проигрыша в сентябре 1865 
года Федор Михайлович отправил письмо издателю «Русско­
го вестника» М.Н. Каткову с изложением плана будущей
157

---

своей повести: «Это психологический отчет одного преступ­
ления. <...> Молодой человек, исключенный из студентов 
университета <...> плата? «Стать законною наложницей гос­
подина Лужина!» Но если такой расчет может заглушить го­
лос совести Пульхерии Раскольниковой и ее дочери Дуни, то 
Родион Романович жертвы их принять не может: «Не бывать 
тому, пока я жив, не бывать, не бывать! Не принимаю!», - во­
пиет все в его душе. И протест требует принятия незамедли­
тельного решения.
«Ведь тут надо теперь же что-нибудь сделать, понима­
ешь ты это?», - вопрошает герой наедине с собой. И ответом 
должен стать решительный поступок, и то, «что месяц на­
зад, и даже вчера еще» было только мечтой, явилось вдруг 
«в каком-то новом, грозном и совсем незнакомом ему виде».
Жизненные обстоятельства подвели героя к той черте, за 
которой перестает действовать нравственный закон. Но на 
«пробу» он ведь отправился еще до получения письма. И 
драму своей семьи он воспринимает отнюдь не только как 
драму частную, только до него касающуюся. То, что случи­
лось с Дуней, - это зеркальное отражение судьбы Сонечки 
Мармел адовой.
«Сонечка, Сонечка Мармеладова, вечная Сонечка, пока 
мир стоит!»,-восклицает Раскольников, читая письмо матери. 
История дочери, услышанная в затхлом трактире от отца, по­
лупьяного чиновника Мармеладова, становится для Родиона 
Романовича символом жертвенного страдания, символом не­
справедливости и жестокости существующего миропорядка.
И еще одно наглядное доказательство правильности 
выбранного пути - встреча с обманутой и поруганной де­
вочкой на К-м бульваре, а обидчик Дуни Свидригайлов сли­
вается в сознании героя в одно лицо со «щеголевато одетым, 
плотным жирным господином с розовыми губами и усика­
ми», нацелившимся на полупьяную девочку. Этакое вопло­
щение современного «респектабельного» зла, против кото­
рого бушует Раскольников, и никакие «научные проценты» 
не заставят его с этим злом смириться.
Последним и решающим толчком к совершению 
преступления стал подслушанный на Сенной площади раз­
158

---

говор, когда возвращавшийся с островов Раскольников слу­
чайно узнал, что в семь часов вечера следующего дня ста­
руха-процентщица останется дома одна, без Лизаветы, ее 
сестры, единственной сожительницы и служанки-рабыни 
одновременно.
Все решилось как бы само собой, помимо воли самого 
героя, что и подчеркивал Достоевский: «Он вошел к себе, 
как приговоренный к смерти. Ни о чем не рассуждал и со­
вершенно не мог рассуждать; он всем существом своим по­
чувствовал, что нет у него более ни свободы рассудка, ни 
воли и что все вокруг решено окончательно».
В день преступления действует Раскольников «совсем 
механически: как будто его кто-то взял за руку и потянул за 
собой, неотразимо, слепо, с неестественной силой, без воз­
ражений. Точно он попал клочком одежды в колесо машины, 
и его начало в нее втягивать». И так же, «едва себя чувствуя 
и почти без усилия, почти машинально», он убивает.
Однако известное римское изречение «Tertiumnondatur» 
(«Третьего не дано») не удовлетворяет Достоевского в ка­
честве разрешения роковой дилеммы, вставшей перед Рас­
кольниковым: «Во что бы то ни стало надо решиться, хоть 
на что-нибудь, или... Или отказаться от жизни совсем!» Нет, 
Раскольников - «идейный» убийца, и идея эта «носится в 
воздухе».
За полтора месяца до совершения преступления, после 
первого своего визита к Алене Ивановне, Родион Романович 
зашел в «один плохонький трактиришко», где случайно ус­
лышал разговор студента и офицера. Разговор этот позднее 
он расценивал как некое «предопределение, указание». Речь 
шла об Алене Ивановне. Разгорячившийся студент утверж­
дал, что он бы «эту проклятую старуху убил и ограбил... без 
всякого зазору совести», объясняя это | ем, что «сто, тысячу 
добрых дел и начинаний... можно устроить и поправить на 
старухины деньги, обреченные в монастырь!» Логика его ка­
залась безупречной и поразила Раскольникова созвучностью 
его собственным мыслям. Одна смерть и сто жизней взамен
- да ведь тут арифметика!
Итак, в сфере отвлеченной морали все решилось для 
Раскольникова задолго до рокового шага: задуманное им -
159

---

«не преступление», а восстановление справедливости в не­
справедливом и бесчеловечном мире. Однако потребовалось 
полтора месяца, чтобы перевести эту идею в план практичес­
кой жизни.
В «записных книжках» к «Преступлению и наказанию» 
Ф.М. Достоевский отмечает в разделе «Главная анатомия 
романа»: «Непременно поставить ход дела на настоящую 
точку и уничтожить неопределенность, то есть так или эдак 
объяснить все убийство и поставить его характер и отноше­
ния ясно».
И действительно. Раскольников совершает преступле­
ние, согласуясь с непогрешимой арифметической логикой (1 
< 100, 1000, 10 000 и т. д.), и логика эта воспринимается им 
как логика самой жизни. Это логика бунта против неспра­
ведливости. Еще в 1841 году В.Г. Белинский писал в письме 
к В.П. Боткину: «Люди так глупы, что их насильно надо вес­
ти к счастию. Да и что кровь тысяч в сравнении с унижением 
и страданием миллионов».
Если брак из сочувствия Мармеладова к Екатерине Ива­
новне вынуждает Соню «жить по желтому билету», если 
желание Дуни помочь брату может осуществиться только 
ценой жертвы, если любовь к ближнему в этом мире обо­
рачивается самоуничтожением, - то насилие над «сильными 
мира сего» оправданно. И потому Раскольников был уверен, 
«что рассудок и воля останутся при нем неотъемлемо, во все 
время исполнения задуманного, единственно по той причи­
не, что задуманное им - «не преступление»».
Однако после содеянного «мрачное ощущение мучи­
тельного, бесконечного уединения и отчуждения вдруг со­
знательно сказались в душе его». «Кровь в тебе кричит»,
- объясняет наивная Настасья лихорадочное состояние Рас­
кольникова. В этих случайно оброненных словах звучит го­
лос «Божьей правды, земного закона», который будет теперь 
постоянно преследовать несчастного убийцу. «Выжига» - то 
есть мошенник, пройдоха - услышит в свой адрес Расколь­
ников оскорбление безвестных петербургских прохожих. 
«Убивцем» назовет Раскольникова мещанин, встретивший 
его у дома Алены Ивановны. Дуня заставит побелеть брата,