Ч е б н и к по литературе

ляются 
первые главы романа-хроники 
«История одного го­
рода», 
ставшего одной из вершин сатирического творчества 
Салтыкова-Щедрина.
Изложение глуповской 
хроники автор «доверяет» четы­
рем «архивариусам-летописцам», 
призванным представить 
читателю «физиономию города» и 
«изобразить преемствен­
но градоначальников, в город 
Глупов от российского пра­
вительства 
в 
разное время поставленных». Таким образом, 
история Глупова предстает как летопись деяний сменяющих 
друг друга «отцов» города.
Пространство и время в «Истории одного города» 
предельно условны, лишены четкости и определенности. 
Так, местоположение Глупова то ограничено «болотиной», 
то «расширено» тремя реками и семью горами. Не меньшая 
путаница обнаруживается при обращении к хронологии «Ле­
тописца»: присутствие в тексте точных дат лишь усиливает
99

---

эффект «смешения» времен и событий. Подобная авторская 
установка, в сущности, разрушает законы летописного жан­
ра, превращая хронику в собрание внешне разрозненных до­
кументов и свидетельств. Это авторское разъяснение - сво­
его рода ключ к правильному прочтению «Истории...», в ко­
торой за внешне абсурдным, «игровым» сюжетом кроются 
глубокие историко-философские обобщения.
Так возникает Глупов. Рисуя портреты «отцов» города,, 
Щедрин не скупится на различные приемы сатирической ха­
рактеристики. «Опись градоначальников» поражает обилием 
разнообразных имен, не оставляющих сомнений в «профес­
сиональной пригодности» их носителей: Дементий Варла­
мович Брудастый, Иван Матвеевич Баклан, Василиск Семе­
нович Бородавкин, Иван Пантелеевич Прыщ, Архистратиг 
Стратилатович Перехват-Залихватский... (Сама форма «опи­
си», т.е. списка вещей или бумаг, применительно к галерее 
«значительных лиц», является средством сатирического сни­
жения, «расчеловечивания» персонажей.) Под стать фами­
лиям и «исторические» деяния градоначальников: «торговал 
греческим мылом, губкою и орехами», «ввел в употребление 
горчицу и лавровый лист», «летал по воздуху в городском 
саду», «спалил тридцать три деревни», «любил рядиться в 
женское платье и лакомиться лягушками» и т.п. Принцип 
абсурда главенствует во всем, что связано с фигурами гра­
доначальников, начиная с момента их прихода к власти и за­
канчивая обстоятельствами их, увольнения или гибели («за 
измену бит в 1734 году кнутом», «был найден в постели, за­
еденный клопами», «переломлен пополам во время бури», 
«умер от объедения», «оказался с фаршированной головой», 
«умер от меланхолии» и т.п.).
Выбрав из всей «описи» градоначальников наиболее 
«замечательные» фигуры, издатель помещает номером пер­
вым биографию Дементия Варламовича Брудастого, приска­
кавшего в Глупов «во все лопатки» в августе 1762 года («бру- 
дастыми» называли породу длинношерстных гончих собак, 
отличающихся свирепым нравом).
Дальнейшие события, вызвавшие в Глупове хаос и анар­
хию: история «говорящей головы», вышедшей из строя и
100

---

даже укусившей почтового мальчика за икру, напоминает сю­
жеты народных сказок о «прирастающих» головах злодеев. 
Похождения «укладки», заменяющей градоначальнику голо­
ву, не способны заслонить для внимательного читателя глав­
ную авторскую мысль: для того чтобы управлять глуповцами, 
не обязательно иметь голову, главное - «быть» начальником.
Последующие «портретные» главы хроники лишь ук­
репляют и возводят в систему тип «начальника-прохвос- 
та». Это и калейдоскопично сменяющие друг друга «ира- 
идки», и «клемантинки», и шаткий либерал Двоекуров, и 
«путешественник» Фердыщенко, и инициатор «войн за про­
свещение» Василиск Бородавкин. Эпоха «увольнения от 
войн» представлена князем Микаладзе, а также Беневолен­
ским и Грустиловым, погрузившими Глупов в праздность и 
лень и подготовившими явление Угрюм-Бурчеева, взявшего 
реванш за «невоенное» время. Вместе с тем смена наделен­
ных властью прохвостов и временщиков подчеркивает неиз­
менность глуповского строя жизни, берущего свое начало в 
упомянутой легенде о призвании князей.
Глуповское народонаселение неоднородно по своему 
составу( крестьяне, купцы, интеллигенция...) Сам город вы­
растает до размеров обширной аграрной страны (один толь­
ко Бородавкин «спалил тридцать три деревни», подобные 
же «подвиги» числятся и за другими градоначальниками). 
Одной из главнейших черт глуповского народа является его 
терпеливость, фантастическая покорность. При этом доми­
нирующим состоянием глуповских «людишек», «сирот», как 
называет их автор, является чувство страха - страха перед 
завтрашним днем, перед зыбкостью, необеспеченностью 
жизни. На этом фоне «подвигом» глуповского народона­
селения становится сам факт его существования. Фигура 
Угрюм-Бурчеева - последнего из явленных в повествовании 
градоначальников. «Бывший прохвост» Угрюм-Бурчеев на­
поминает вестника пришествия Антихриста.
И история Глупова начинает стремительно приближать­
ся к своему финалу (при этом как бы забывается, что по­
следним по «описи» градоначальником был Перехват-Залих- 
ватский). Но финал этот двоякий: что-то начало меняться и
101

---

на уровне власть предержащих и на уровне «низов». Власть 
градоначальников пришла к своему итоговому обозначению 
в лице «непреклонного идиота», враждебного самой приро­
де. В свою очередь, глуповцы начинают постигать всю не­
лепость многовекового поклонения бесчеловечной власти. 
Внутренний отказ, протест глуповцев против навязываемой 
им «схемы счастья» несут в себе явные черты литературной 
антиутопии.
Финал щедринской антиутопии одновременно впечатля­
ющ и загадочен: не сумевший остановить реку Угрюм-Бур- 
чеев исчезает, не успев договорить фразы, а на смену ему 
приходит Оно - нечто, прекратившее течение глуповской 
истории.
«История одного города» - не единственный роман 
Салтыкова-Щедрина (сам писатель дал «Истории...» самое 
общее жанровое определение - «книга»).
В 1870-е годы Щедрин расширяет и углубляет сферу со­
циально-политического анализа и критики. Это нашло от­
ражение в следующих произведениях: «Помпадуры и пом­
падурши», «Господа ташкентцы», «Благонамеренные речи», 
«Дневник провинциала в Петербурге».
В 80-е годы выходят в свет романы «Господа Головлевы» 
(1880), «Современная идиллия» (1883) и «Пошехонская ста­
рина» (1889).
Роман «Господа Головлевы» - повествование о тра­
гическом распаде семейных уз, полнейшем вырождении 
дворянской семьи, вымирании бывших хозяев и столпов жиз­
ни - идейно и художественно связан с «мыслью семейной», 
но занимает совершенно особое место в творчестве писателя.
Форма семейной хроники стала для Щедрина средством 
для убедительных социально-политических обобщений, 
изображения вырождения и гибели дворянского рода. Раз­
ложение «семейного союза», нравственное и физическое 
вырождение, исчерпанность внутренних отношений, пара­
зитизм, «война» за собственность, бесконечное лицемерие
- вот история рода Головлевых, обобщенно представляю­
щего «мертвые души» пореформенного периода. Писатель 
показывает, что внешне благополучная семья обречена на