Barthes. Mythologies p aris, Seuil,1957

констру‑
ируется
Юстицией согласно нормам классической 
психологии: факт здесь существует лишь как элемент 
линейной рациональной структуры, преступление, 
чтобы иметь место, должно иметь причину или цель; 
оно должно быть кому-то 
выгодно,
иначе оно утрачи-
вает свою сущность и становится нераспознаваемым. 
Чтобы дать имя поступку Жерара Дюприе, следовало 
найти его источник; и поэтому все судебное следствие 
было нацелено на подыскание причины преступления, 
пусть хоть самой мелкой. Парадоксальным образом, 
защите оставалось лишь одно — добиваться, чтобы это 
преступление признали как бы абсолютным состояни-
ем, лишенным всякой квалификации, представлять его 
именно как 
безымянное преступление.
Мотив, найденный было обвинением — и в даль-
нейшем опровергнутый свидетельскими показания-
ми, — состоял в том, что родители Жерара Дюприе 
противились его женитьбе и он якобы убил их из-за 
этого. Перед нами пример того, что признается Юс-
тицией в качестве причины преступления: в некоторый 
момент родители убийцы становятся для него помехой, 
и он убивает их, чтобы устранить препятствие. Даже 
если он убивает их в припадке ярости, его ярость все 
равно остается рациональным состоянием, поскольку 
она прямо служит некоторой цели (то есть в глазах 
правосудия психологические факты до сих пор не 
имеют компенсаторного значения, изучаемого психо-
анализом, и по-прежнему понимаются утилитарно, в 
смысле своего рода экономики). 
Итак, стоит определить, что поступок кому-то, 
вообще говоря, выгоден, как преступление обретает 
168
Р
олан 
Б
арт. 
М
ифологии
28 / 35

---

свое имя. Несогласие родителей на женитьбу сына 
рассматривалось обвинением лишь как движущая сила 
ярости Жерара Дюприе — особого душевного рас-
стройства; не важно, что с рациональной точки зрения 
(с точки зрения той самой рациональности, которой 
только что обосновывалось событие преступления) 
преступник не мог надеяться получить никакой выго-
ды от своего поступка (убийство расстроило женить-
бу еще более непоправимо, чем сопротивление роди-
телей, — ведь Жерар Дюприе ничего не сделал, чтобы 
скрыть свое преступление); обвинению довольно и 
ущербной причинности — главное, чтобы ярость 
Дюприе была мотивирована если не в своих послед-
ствиях, то хотя бы в своем источнике; предполагается, 
что убийце хватает логического мышления, чтобы 
осознать абстрактную выгоду своего преступления, 
но не его реальные последствия. Иными словами, что-
бы назвать душевное расстройство преступлением, 
достаточно, чтобы у него был 
разумный
источник. 
В связи с процессом Доминичи я уже указывал, что 
такое наш уголовно-процессуальный разум, — он 
носит характер «психологический», а тем самым и 
«литературный».
Что касается психиатров, то, по их заключению, 
необъяснимое преступление не перестает быть пре-
ступным; признав подсудимого вполне вменяемым, они 
на первый взгляд выступили против традиционной 
системы уголовно-процессуальных доказательств: для 
них беспричинность убийства отнюдь не мешает на-
звать его преступлением. Парадоксальна, однако, сама 
такая психиатрия, отстаивающая идею абсолютного 
самоконтроля личности и признающая преступника 
виновным даже за пределами разумного самосознания. 
Для Юстиции (обвинения) в основе преступления ле-
жит причинность, а тем самым все-таки некоторое 
место отводится и душевному расстройству. Психиат-
рия же, по крайней мере официальная психиатрия, 
словно старается как можно далее отодвинуть грань, 
за которой начинается безумие; не придавая никакого 
значения детерминирующим факторам, она тем самым 
169
I
. 
М
ифологии 
29 / 35

---

смыкается со старой теологической идеей свободной 
воли. В процессе Дюприе она играет роль церкви — вы-
дает светским властям (Правосудию) тех подсудимых, 
кого сама не в состоянии вернуть в свое лоно, посколь-
ку они не подходят ни под одну из ее «категорий»; для 
этой цели она даже специально создает привативную, 
чисто номинальную категорию «извращенности». 
Итак, с одной стороны, перед нами Юстиция, порож-
денная буржуазной эпохой, то есть выученная рацио-
нализировать мир в качестве реакции на произвол 
монарха или Бога, до сих пор являющая собой ана-
хронический пережиток своей некогда прогрессивной 
роли; а с другой стороны, официальная психиатрия, 
по-прежнему отстаивающая старую-престарую идею 
вменяемой извращенности, подлежащей осуждению 
независимо от попыток ее объяснить. Судебная пси-
хиатрия, отнюдь не стремясь расширить сферу своей 
компетенции, предает в руки палача тех людей, кото-
рые совершили свои преступления в состоянии душев-
ного расстройства и которых Юстиция, еще более 
рационалистическая, но вместе с тем и робкая, охотно 
оставила бы на ее попечение. 
Таковы некоторые из противоречий процесса 
Дюприе: противоречие между Юстицией и защитой, 
между психиатрией и Юстицией, между защитой и 
психиатрией. Внутри каждой из этих инстанций име-
ются и свои противоречия. Как мы видели, Юстиция 
вопреки своему рационализму расторгает причину и 
цель, приходя в итоге к выводу, что преступление тем 
более извинительно, чем более чудовищно; судебная 
психиатрия добровольно отрекается от своего паци-
ента, отдавая убийцу палачу, — в тот самый момент, 
когда психологические науки с каждым днем отвое-
вывают все новые области душевной жизни людей; да 
и сама защита то апеллирует к