Закона и свободный рынок Слуги закона «Капитализм»

 
VIII
Платон скорее всего хорошо знал теорию Ликофрона, так как, по всей видимости, был его младшим 
57

---

современником. И действительно, теория, подобная этой, упоминается сначала в «Горгии», а затем в 
«Государстве». (Платон нигде не называет автора этой теории — так он обычно делал", если его противник был 
жив.) В «Горгии» эту теорию излагает Калликл, этический нигилист, похожий на Фрасимаха из «Государства». В 
«Государстве» ее представляет Главкон. Ни в том, ни в другом случае ораторы не приписывают себе ее 
авторство.
Перечисленные фрагменты во многом аналогичны. В обоих случаях рассматриваемая теория предстает в 
историцистской форме, т. е. как теория происхождения «справедливости». В обоих случаях ее логические 
предпосылки представлены как состоящие из требований себялюбия и даже нигилизма, — как если бы 
протекционистский взгляд на государство был свойственен только тому, кто хотел бы причинить вред 
государству, но слишком слаб для этого, а потому требует, чтобы это запретили и сильному. Конечно, такое 
представление нечестно, ведь единственная необходимая предпосылка рассматриваемой теории — это 
требование пресечь преступления или несправедливость.
Существующий между упомянутыми фрагментами из «Горгия» и «Государства» параллелизм неоднократно 
комментировался. Однако, насколько мне известно, комментаторы не заметили одного существенного различия. 
Вот оно. В «Горгии» о теории говорит Калликл, причем так, как если бы он был ее противником. Однако поскольку 
он также выступает против Сократа, то Платон в этом диалоге скорее защищает, чем критикует теорию 
протекционизма. И действительно, взглянув внимательно, мы заметим, что Сократ защищает некоторые 
положения этой теории от нигилиста Калликла. В «Государстве» же эта теория представлена Главконом как 
развитие взглядов Фрасимаха, т. е. нигилиста, занявшего здесь место Калликла. Другими словами, теория 
предстает здесь как нигилистическая, а Сократ — как герой, победоносно разрушающий это дьявольское учение 
о себялюбии.
Итак, фрагменты, в которых большинство комментаторов усматривают свидетельство сходства между 
«Горгием» и «Государством», в действительности указывают на полную перемену направления. Несмотря на 
враждебный настрой Калликла, в «Горгии» выражена симпатия протекционизму, «Государство» же яростно с ним 
борется.
Вот отрывок из речи Калликла в «Горгии»
47
: «Но по-моему, законы как раз и устанавливают слабосильные, а 
их большинство. Ради себя и собственной выгоды устанавливают они законы... Стараясь запугать более сильных, 
тех, кто способен над ними возвыситься, страшась этого возвышения, они утверждают, что быть выше других 
постыдно и несправедливо, что в этом как раз и состоит несправедливость — в стремлении подняться выше 
прочих. Сами же они по своей ничтожности охотно, я думаю, довольствовались бы долею, равною для всех». 
Очистив это высказывание от открытой издевки и враждебности Калликла, мы обнаруживаем в нем элементы 
теории Ликофрона: эгалитаризм, индивидуализм и требование защиты от несправедливости. Даже упоминание с 
элементами шаржирования о «сильных» и «слабых», осознающих свое ничтожество, прекрасно вписывается в 
теорию протекционизма. Вполне вероятно, что в учении Ликофрона выдвигалось требование, чтобы государство 
защищало слабых, — требование, которому нельзя отказать в благородстве. (Надежда на то, что однажды оно 
будет исполнено, выражена в христианстве: «Агнец наследует землю».)
Самому Калликлу протекционизм не по душе, он выступает за «естественное» право сильного. 
Знаменательно, что Сократ, споря с Калликлом, приходит на помощь протекционизму, связывая его со своим 
главным тезисом о том, что лучше страдать от несправедливости, чем причинять ее
48
: «А разве большинство не 
держится того мнения (как ты сам недавно говорил), что справедливость — это равенство и что постыднее 
творить несправедливость, чем терпеть ее?» И дальше: «Значит, не только по обычаю и закону творить 
несправедливость постыднее, чем терпеть, и справедливость — это соблюдение равенства, но и по природе 
тоже». (В «Горгии», несмотря на все индивидуалистские, эгалитаристские и протекционистские тенденции, 
высказываются и весьма антидемократические пристрастия. Объясняется это, по-видимому, тем, что, работая 
над «Горгием», Платон еще не развил своих тоталитаристских теорий. Хотя он симпатизировал 
антидемократическим взглядам, влияние Сократа было еще очень велико. Однако мне непонятно, как можно 
считать, что одновременно и «Горгии», и «Государство» дают верное представление о взглядах Сократа.)
Вернемся теперь к «Государству», где в устах Главкона протекционизм предстает как логически более строгий, 
но этически равноценный вариант нигилизма Фрасимаха. «Выслушай же то, — говорит Главкон
49
, — в чем 
состоит справедливость и откуда она берется. Говорят, что творить несправедливость обычно бывает хорошо, а 
терпеть ее — плохо. Однако, когда терпишь несправедливость, в этом гораздо больше плохого, чем бывает 
хорошего, когда ее творишь. Поэтому, когда люди отведали и того и другого, то есть и поступали несправедливо, 
и страдали от несправедливости, тогда они, раз уж нет сил избежать одной и придерживаться другой, нашли 
целесообразным договориться друг с другом, чтобы и не творить несправедливости, и не страдать от нее. 
Отсюда взяло свое начало законодательство и взаимный договор. Установления закона и получили имя законных 
и справедливых — вот каково происхождение и сущность справедливости».
Судя по рациональному содержанию этой речи, имеется в виду та же самая теория, о которой говорит 
Калликл в «Горгии», причем способ изложения сходен даже в мелочах
50
. И все же Платон радикально изменил 
свою позицию. Протекционистскую теорию он уже не защищает от голословных обвинений в том, что она 
основана на циничном эгоизме. Напротив, гуманистические чувства и моральное негодование, которые 
всколыхнул в нас нигилизм Фрасимаха, используются здесь для пробуждения враждебности к протекционизму. 
Эта теория, гуманистическая направленность которой показана в «Горгии», теперь усилиями Платона предстает 
антигуманистической и кажется в действительности следствием отталкивающего и в высшей степени 
58

---

неубедительного учения о том, что несправедливость хороша для тех, кто способен ее избежать. Платон не 
стесняется постоянно об этом твердить. В продолжении процитированного фрагмента Главкон очень подробно 
развивает якобы необходимые допущения или предпосылки протекционизма. Среди них он называет, например, 
взгляд, согласно которому причинять вред — «это всего лучше»
51
, и справедливость устанавливается только 
потому, что многим не по силам совершать преступления, а отдельным гражданам преступная деятельность 
принесла бы большой доход. И «Сократ», т. е. Платон, открыто подтверждает
52
, что Главкон правильно понял 
обсуждаемую теорию. Таким путем Платону, по-видимому, удалось убедить большую часть своих читателей, и уж 
во всяком случае всех платоников, в том, что обсуждаемая протекционистская теория в точности совпадает с 
бесчестным и циничным себялюбием Фрасимаха
53
, а также, что еще важнее, в том, что все формы 
индивидуализма означают одно и то же, а именно — себялюбие. Однако он убедил в этом не только своих 
поклонников, но и своих противников, особенно приверженцев теории договора. Все — от Карнеада
54
до Гоббса 
— не только восприняли предложенное Платоном губительное историцистское истолкование этой теории, но и 
согласились с заверениями Платона о том, что в основе этой теории лежит этический нигилизм.
Итак, следует признать, что все платоновские аргументы против протекционизма сводятся к представлению 
этой теории как якобы теории себялюбия. Если же мы примем во внимание тщательность проведенного 
Платоном анализа этой теории, то сможем с уверенностью сказать, что не лаконизм помешал Платону 
предложить лучший довод против нее, а отсутствие такого довода. Таким образом, протекционизм, по Платону, 
должен был быть отвергнут в результате обращения к нашим моральным чувствам — как оскорбляющий идею 
справедливости и наше чувство порядочности.
Вот так поступил Платон с теорией, которая была не только опасной соперницей его собственному учению, но 
и представляла собой новый гуманистический и индивидуалистический символ веры, т. е. злейшего врага всего, 
чем он дорожил. Платоном был использован хитроумный метод, который принес изумительный успех. Однако 
справедливости ради я должен открыто признать, что платоновский метод кажется мне нечестным. Ведь 
критикуемая теория не нуждается в каких-либо аморальных допущениях, а лишь в предположении, что 
несправедливость есть зло, что ее следует избежать и взять под контроль. Платон хорошо знал, что эта теория 
не основана на себялюбии, ведь в «Горгии» он представил ее не как тождественную нигилистической теории, из 
которой она «выведена» в «Государстве», а как противоположную ей.
Подведем итоги. Платоновская теория справедливости, представленная в «Государстве» и других его более 
поздних работах, — это сознательная попытка взять верх над эгалитаризмом, индивидуализмом и 
протекционизмом его времени и возродить принципы родового строя с помощью тоталитаристской теории 
морали. В то же время новая гуманистическая мораль произвела на Платона огромное впечатление. Однако 
вместо того, чтобы бороться с эгалитаризмом посредством рациональных доводов, он даже не желает его 
обсуждать. Он сумел лишь заручиться поддержкой гуманистических чувств, сила которых была ему хорошо 
известна, и использовать их в интересах тоталитарного классового правления господствующей расы, 
обладающей естественным превосходством.
Платон заявлял, что эти классовые прерогативы необходимы для поддержания стабильности государства и 
поэтому составляют сущность справедливости. В конечном счете это утверждение основано на аргументе, в 
соответствии с которым справедливость полезна для могущества, здоровья и стабильности государства. А этот 
аргумент очень напоминает современное тоталитаристское определение: право — это все, что полезно для 
могущества моей нации, моего класса или моей партии.
Это, однако, еще не все. Подчеркивая исключительную важность классовых интересов, платоновская теория 
справедливости помещает в центр политической теории следующую проблему: «Кто должен править?» Платон 
отвечает, что править должен мудрейший и лучший. Разве этот превосходный ответ не меняет на самом деле его 
теорию?