Улус Джучи в период могущества

Глава 5. Население Улуса Джучи и становление средневекового
татарского этноса
363
вичей. Однако более важными
следует признать данные из дас-
тана «Идегей», непосредственно
отражавшего этнополитическое
сознание определенной части на-
селения Поволжья и Приуралья
ХV–XVI вв., в котором главный
герой неоднократно хвалится при-
надлежностью к «славному та-
тарскому (татскому) роду» [Иде-
гей, 1990, с.70, 108, 128, 135].
Начальный этап формирова-
ния этого военно-служилого слоя
фиксируют источники XIII в.,
когда целые племена, попадая под
власть монголов, становились их
вассалами [Федоров-Давыдов,
1973, с.35–43]. Так, например, в
позднейшей династийной исто-
рии кунгратов описывается их ис-
тория и указывается, что они «сопровожда-
лись» многочисленной группой «других тю-
рок» (т.е., видимо, кыпчаков) [Bregel, 1982].
Однако по мере укрепления и расцвета улус-
ной системы происходит расслоение внутри
прежних племен и выделяется имперская во-
енно-служилая аристократия, которая, скорее
всего, активно использует социально-пре-
стижное имя татар, как это вытекает, в част-
ности, из труда Рашид ад-Дина. Несомненно
также, что именно в этой среде вырабатыва-
ется особая сословная рыцарская культура,
имевшая надэтничный характер. Она вклю-
чала в себя сходные типы и виды вооруже-
ния, конского снаряжения, геральдику, образ
жизни и генеалогию [Дђфтђре, 2000], одним
из элементов которой являлось наличие сре-
ди легендарных предков Татара [Кононов,
1958, с.40; Идегей, 1990, с.5]. Разумеется,
конкретные элементы этой культуры требуют
еще специального изучения, но уже сейчас
ясно, что в XIV–ХV вв. и позднее эта культу-
ра, как и употребление самоназвания «татар»,
имела надэтничный характер, несводимый к
этноязыковому единству ее носителей, тем
более что правящая ханская верхушка Улуса
вплоть до середины ХIV в. оставалась мон-
гольской и частично монголоязычной [СМИ-
ЗО, 1884, с.261, 396; Григорьев, 1981].
Судя по этим данным, подобное этносо-
циальное татарское самосознание опиралось,
в первую очередь, на принадлежность к во-
енно-феодальному сословию, мусульманской
цивилизации и кочевому, как правило, обра-
зу жизни. Подобное самоопределение, скреп-
лявшее единство золотоордынской элиты, не
исчезло с распадом государства, а сохрани-
лось именно в качестве социального терми-
на. Это обозначение военно-служилой знати
сохранялось в Поволжье вплоть до XVII в. и
было зафиксировано в русских источниках
под термином «служилые татары». Анализ его
показывает, что под ним современники по-
нимали не этнос, а «феодальную прослойку
нерусских (главным образом, мусульманских
татарских) феодалов», резко противопостав-
лявших себя тягловым слоям населения
(«ясачные чуваши» и «ясачные татары») [Ер-
молаев, 1982, с.63–67; Исхаков, 1988, с.140–
146; 1998, с.61–102].
3. Татары как кочевой, преимуществен-
но тюркоязычный народ. Этот вариант упот-
ребления термина «татар» близок к предыду-
щему, хотя и отражает, скорее всего, не са-
моназвание народа, а является экзоэтнони-
мом. Вполне возможно, что знаменитая злая
инвектива Мухаммедьяра (середина XVI в.),
образованного поэта и мусульманина, про-
тив татар как раз подразумевает не этнос, а
кочевников-скотоводов, чей образ жизни
явно не внушал симпатий просвещенному
горожанину [Измайлов, 1997б; Исхаков,
1998, с.107–108]. Кроме того, в эпосе «Иде-
гей» несколько раз говорится о «народе та-
тар», как о населении степей Золотой Орды
[Идегей, 1990, с.124–125, 231]. Вообще ко-
Чиновник и воин. Рисунок по шелку.
Империя Юань (1271–1368 гг.)
364 Раздел IV. Улус Джучи в период могущества
чевников причерноморских и поволжских
степей называли татарами практически все
европейские источники XV–XVII вв., хотя
отделить эти представления от наименования
всего населения Улуса Джучи довольно труд-
но [Барбаро и Контарини, 1971, с.140–157;
Герберштейн, 1988, с.165–167].
Следует отметить, что подобное наимено-
вание страны и народа по названию господ-
ствующей элиты или правящего рода было
весьма характерным для средневековых об-
ществ Средней и Центральной Азии. Наибо-
лее показателен в этом смысле термин «Чага-
тай», который обозначал государство – Улус
Чагатая и его кочевую знать [Клавихо, 1990,
с.93–94, 106; Бартольд, 1964, с.35–36, 49;
Строева, 1958, с.216; Кутлуков, 1977, с.101].
Такое название от военно-дружинной терми-
нологии получили казахи, узбеки и моголы
[Федоров-Давыдов, 1973, с.174–175]. Внедре-
ние этих имен в сознание народа имеет харак-
тер закономерности, механизм которой опре-
деляется не «навязыванием» чуждого этнони-
ма или пресловутого «этнического камуфля-
жа» и не принятием на себя прозвища, данно-
го соседями, а функционированием социаль-
ной структуры общества, развитием его куль-
туры и формированием этнополитического и
этносоциального самосознания. Именно поэто-
му динамика этих процессов в Восточной Ев-
ропе в XIV–XV вв. зависела от усложнения
этнополитической организации Улуса Джучи.
По мере распада единой Золотой Орды в
конце XIV–XV вв. ее этносоциальный орга-
низм начинает дробиться, и в каждом улусе
постепенно формируется свой этнос. Так, на
фоне макроэтнонима и этносоционима «тата-
ры», сохранявшего свою социальную пре-
стижность, появляются новые названия на-
рода по имени хана («узбеки», «шибаниды»,
возможно, «ногаи»), или по названию мест-
ности, главного города («крымцы», «казан-
цы»). Часть из них, пройдя через процесс ста-
новления этносоциального организма, стали
полноценными народами, другие распались
и растворились среди других этносов. Одна-
ко почти все они, имея корни в истории Улу-
са Джучи, сохранили в своем составе сход-
ные клановые структуры – ширин, кунграт,
барын, кыпчак, аргын, мангыт, а также об-
щее обозначение военной знати как «татары».
«Мусульмане» как основная часть
тюркского податного населения Улу-
са Джучи
К сожалению, этническое сознание основ-
ной части городского и сельского населения
Золотой Орды и ханств, появившихся на ее
территории в XV в., остается плохо изучен-
ным. Однако даже имеющиеся немногочис-
ленные и отрывочные источники позволяют
сделать вывод, что оно носило конфессиональ-
ный характер. Скорее всего, те бесермены,
которые неоднократно упоминаются в русских
летописях, особенно часто при описании со-
бытий XIV–XV вв., и есть оседлое население
Улуса Джучи. Характерно, что в текстах ле-
тописей они не отождествляются с татарами
(«татар и бесермен и ормен... пограбиша»
[ПСРЛ, 24, с.124; Приселков, 1950, с.382],
«убиша ту бесермен» [ПСРЛ, 25, с.192; 18,
с.117], «побиша татар и бесермен» [ПСРЛ, 18,
с.170], «бесермен и тотар перебиша, и всю Та-
тарьскую землю плени» [Приселков, 1950,
с.453; ПСРЛ, 25, с.226]). Об этом же пишет
австрийский дипломат С.Герберштейн, побы-
вавший в Москве в начале XVI в. и собрав-
ший много сведений о татарах. Говоря о них,
он отмечает, что «татары разделены на орды»
и «все исповедуют магометанскую веру; если
их называют турками, они бывают недоволь-
ны, почитая это за бесчестье. Название же “бе-
сермены” их радует, а этим именем любят себя
называть и турки» [Герберштейн, 1988, с.167].
Впервые на эти факты обратил внимание
М.Н.Тихомиров, который на их основании
предположил, что «бесермены» и «татары» –
две различные этнические группы, причем пер-
вые являлись потомками домонгольских бул-
гар, постепенно «татаризуемых» золотоордын-
скими пришельцами [Тихомиров, 1973, с.84–
90]. Причем автор оговаривается, что слово
бесермяне в русских источниках, видимо,
имело два значения – мусульманин, иноверец
вообще и народ волжско-камских булгар. В
этом заключено ключевое противоречие этого
историка, который вынужден отмечать, ком-
ментируя сведения русских летописей о по-
ходе ушкуйников в 1375 г., когда те продали в
Болгаре русских пленных «бесерменам» и от-
правились далее вниз по Волге, где разорили
Сарай, «гости христианскья грабячи, а бесер-
мены бьючи» [Приселков, 1950, с.400; ПСРЛ,
24, с.132], что в обоих случаях под «бесер-