…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

почти
.
— Да бросьте. Вы обвинили Освальда в том, что это сделал он.
— 
Я шутил, черт побери!
Я заговорил после короткой паузы:
— Вы знаете, на какую контору я работаю, де Мореншильдт? Могу подсказать:
это не «Стандард ойл».
Последовала пауза, по ходу которой де Мореншильдт переваривал всю ту
ерунду, что я на него вывалил. Только не совсем ерунду. Я знал о набивном кролике
и знал о фразе «как ты мог промахнуться», которую он произнес после того, как его
жена заметила винтовку. И понятно, что из этого следовало. Моя контора звалась
Конторой, и де Мореншильдта сейчас волновал только один вопрос (во всяком
случае, я на это надеялся): сколь многое известно нам о его, несомненно,

---

интересной жизни?
— Здесь какое-то недопонимание, мистер Леннон.
— Я надеюсь, ради вашего же блага, что это так, но нам представляется, что вы
подталкивали его к этому выстрелу. Вновь и вновь твердили, какой расист этот
Уокер, убеждали, что он может стать следующим американским Гитлером.
— Это полнейшая ложь!
Я проигнорировал этот крик души.
— Но больше нас беспокоит другое. Мы опасаемся, что десятого апреля вы
сопровождали мистера Освальда, когда он отправился на охоту.
— 
Ach, mein Gott!
[152]
Это безумие!
— Если вы сможете это доказать… и если пообещаете в будущем держаться
подальше от неуравновешенного мистера Освальда…
— Господи, он же в Новом Орлеане!
— Заткнитесь, — осадил его я. — Мы знаем, где он и что делает. Раздает
листовки «Честное отношение к Кубе». Если не перестанет, то скоро окажется в
тюрьме. — И он действительно там окажется, где-то через неделю. Его дядя по
прозвищу Страшила, связанный с Карлосом Марчелло, внесет за него залог. —
Скоро он вернется в Даллас, но вы не должны с ним встречаться. Ваша маленькая
игра закончена.
— Говорю вам, я никогда…
— Эти участки могут стать вашими, при условии, что вы докажете, что
десятого апреля не сопровождали Освальда. Сможете ли вы это сделать?
— Я… дайте подумать. — Долгая пауза. — Да. Да, думаю, что смогу.
— Тогда давайте встретимся.
— Когда?
— Вечером. В девять часов. У меня есть начальники, и они будут очень
недовольны, если я дам вам время на подготовку алиби.
— Приезжайте ко мне домой. Я отправлю Джин в кино с подругами.
— У меня есть идея получше. И вам не придется долго искать. — Я назвал ему
место встречи.
— Почему там? — В его голосе слышалось искреннее недоумение.
— Просто приезжайте. И если не хотите, чтобы Дювалье, 
père
и 
fils
[153]
, сильно
рассердились на вас, друг мой, приезжайте один.
Я повесил трубку.
3 
В больницу я вернулся ровно в шесть и полчаса посидел с Сейди. В голове у

---

нее прояснилось, и она убеждала меня, что боль не такая уж сильная. В половине
седьмого я поцеловал ее в здоровую щеку и сказал, что должен идти.
— По делу? — спросила она. — По настоящему делу?
— Да.
— Ты ведь никому не причинишь вреда? Только в случае крайней
необходимости?
Я кивнул:
— И никогда — по ошибке.
— Будь осторожен.
— Как при ходьбе по яйцам.
Она попыталась улыбнуться. Но улыбка тут же превратилась в гримасу боли,
потому что привела в движение мышцы левой половины лица. Взгляд Сейди
сместился мне за спину. Я повернулся и увидел на пороге Дека и Элли. Оба прибыли
в парадных нарядах, Дек — в легком летнем костюме с галстуком-шнурком и
ковбойской шляпе, Элли — в розовом шелковом платье.
— Если хотите, мы можем подождать, — предложила Элли.
— Нет, заходите. Я уже ухожу. Но надолго не задерживайтесь, она очень слаба.
Я поцеловал Сейди дважды — в сухие губы и влажный лоб. Потом поехал на
Западную Нили-стрит, где разложил перед собой вещи, купленные в театральном
магазине. Проделывал все медленно и тщательно перед зеркалом в ванной, часто
заглядывал в инструкции и сожалел, что Сейди не может мне помочь.
Я не волновался из-за того, что де Мореншильдт мог, увидев меня, сказать: 
Эй,
а я вас где-то видел.
Я не хотел, чтобы он опознал «Джона Леннона» позже. Вдруг
его сегодняшние доводы не будут соответствовать действительности, и тогда у меня
могла возникнуть необходимость встретиться с ним вновь. В этом случае мне
хотелось бы застать его врасплох.
Первым делом я приклеил усы. Пушистые, с ними я разом превратился в
преступника из вестерна Джона Форда. Потом последовал грим. Лицо и руки стали
загорелыми, как у фермера. И наконец, я водрузил на нос очки в роговой оправе с
обычными стеклами. Поначалу возникла мысль перекрасить волосы, но
напрашивающаяся параллель с Джоном Клейтоном отвратила меня от этой идеи.
Вместо этого я надел бейсболку с логотипом «Сан-Антонио буллетс». Закончив,
посмотрел в зеркало и сам себя не узнал.
— Я никому причиню вреда, только в случае крайней необходимости, — заявил
я незнакомцу в зеркале. — И никогда — по ошибке. С этим все ясно?
Незнакомец кивнул, но глаза за стеклами очков оставались холодными.
Перед тем как уйти, я достал с верхней полки стенного шкафа револьвер и
сунул в карман.
4 

---

На пустынную автомобильную стоянку в конце Мерседес-стрит я приехал на
двадцать минут раньше назначенного срока, но де Мореншильдт меня опередил. Его
броский «кадиллак» уже стоял под стеной склада «Монтгомери уорд». Это означало,
что он нервничает. Отлично.
Я огляделся и не удивился бы, увидев девочек-попрыгуний, но в такой поздний
час они уже разошлись по домам, возможно, спали, и им снился Чарли Чаплин,
разъезжающий по Франции и любующийся танцующими дамами.
Я припарковался рядом с машиной де Мореншильдта, опустил стекло, высунул
левую руку и согнул указательный палец, приглашая присоединиться ко мне.
Несколько мгновений де Мореншильдт не шевелился, словно не решаясь принять
мое приглашение. Потом вылез из автомобиля. От гордой поступи не осталось и
следа. Он напоминал перепуганную мышку. В руке держал папку. Судя по толщине,
доказательств он с собой привез немного. Мне оставалось только надеяться, что их
хватит. Иначе нам пришлось бы станцевать другой танец, совсем не линди.
Он открыл дверь, заглянул в салон, спросил:
— Послушайте, вы же не собираетесь меня убивать?
— Нет. — Я надеялся, что мой голос переполняет скука. — Будь я из ФБР, ваши
опасения были бы оправданны, но я не оттуда, и вы это знаете. Вы уже вели с нами
дела. — Хоть бы Эл не ошибся.
— В автомобиле стоят «жучки»? И на вас?
— Если будете выбирать слова, опасаться нечего. А теперь садитесь.
Он сел и захлопнул дверь.
— Насчет этих участков…
— Вы сможете обсудить это в другое время и с другими людьми. Нефть — не
мой профиль. Мой профиль — общение с теми, кто ведет себя опрометчиво, а ваши
отношения с Освальдом показывают, что вам недостает благоразумия.
— Это любопытство, ничего больше. Меня заинтересовал человек, которому
удалось сбежать в Россию, а потом вернуться в Соединенные Штаты. Он самоучка,
образования у него нет, но он невероятно хитер и изворотлив. Опять же… — Он
откашлялся. — У меня есть друг, который хочет трахнуть его жену.
— Это нам известно. — Я подумал о Баухе, еще одном Джордже в их
бесконечной череде. Как же мне хотелось удрать из этой эхо-камеры прошлого. —
Меня интересует только одно: я должен убедиться, что вы не имеете никакого
отношения к неудавшемуся покушению на Уокера.
— Взгляните сюда. Я взял это из памятного альбома жены.
Он открыл папку, достал из нее сложенную газетную страницу. Я включил
лампочку под крышей, надеясь, что мой загар не выглядит как грим. С другой
стороны, какая разница? Де Мореншильдт не первый раз имел дело с рыцарями
плаща и кинжала, и едва ли его удивляли их приемчики.

---

«Морнинг ньюс» от двенадцатого апреля. Я знал этот раздел: «В ГОРОДЕ».
Жители Далласа читали его с гораздо большим интересом, чем мировые и
национальные новости. Множество фамилий, выделенных жирным шрифтом,
фотографии мужчин и женщин в вечерних туалетах. Де Мореншильдт красной
ручкой обвел нужную короткую заметку в середине страницы. Ее иллюстрировал
фотоснимок. В том, что на ней Джордж и Джин, сомневаться не приходилось. Он —
во фраке, с улыбкой, демонстрирующей все зубы, числом, похоже, не уступающие
клавишам пианино. Она — в платье с глубоким декольте, в которое с жадным
интересом заглядывал еще один мужчина. Все трое поднимали фужеры с
шампанским.
— Это пятничный номер, — заметил я. — В Уокера стреляли в среду.
— В этом разделе все заметки двухдневной давности. Потому что они о ночной
жизни, понимаете? А потом… не смотрите на фотографию, прочитайте заметку. Там
все написано черным по белому!
Я прочитал, но понял, что он говорит правду, как только дошел до имени
другого мужчины, напечатанного бросающимся в глаза жирным шрифтом. Эхо
гармонии звенело так же громко, как гитарный усилитель, настроенный на
реверберацию.
Местный нефтяной раджа