…Убийство президента Кеннеди стало самым трагическим событием

Вы
без греха, миз Колтроп?
— Разговор не обо мне.
— Но мы можем поговорить и о вас. 
Я
могу поговорить о вас. Могу, к примеру,
начать спрашивать о ребенке, которого вы нагуляли в лесах.
Она отпрянула, словно я влепил ей оплеуху, и отступила на два шага к
кирпичной стене магазина. Я сделал два шага вперед, держа в руках пакеты с
покупками.
— Я нахожу это мерзким и оскорбительным. Если бы вы по-прежнему
работали учителем, я бы…
— Не сомневаюсь, но я не работаю учителем, а потому вам придется
выслушать меня очень внимательно. Как я понимаю, в шестнадцать лет вы родили
ребенка, когда жили на ферме «Сладкая вода». Я не знаю, был ли отцом один из
ваших одноклассников, или какой-то проезжавший мимо бродяга, или ваш отец…
— 
Вы отвратительны!
Чистая правда. Но иногда это 
так
приятно.

---

— Мне безразлично, кто он, но мне небезразлична Сейди, на долю которой уже
выпало больше боли и страданий, чем досталось вам за всю вашу жизнь. — Теперь
она прижималась спиной к кирпичной стене, а я буквально нависал над ней. Она
смотрела на меня снизу вверх, и ее глаза блестели от ужаса. В другое время и в
другом месте я бы, наверное, ее пожалел. — Если вы скажете о Сейди хоть одно
слово — одно слово кому угодно, — я приложу все силы для того, чтобы выяснить,
где сейчас ваш ребенок, и расскажу об этом всем и каждому, от одного конца города
до другого. Вы меня понимаете?
— Прочь с дороги! Дайте мне пройти!
— 
Вы меня понимаете?
— Да! 
Да!
— Хорошо. — Я отступил на шаг. — Живите своей жизнью, миз Колтроп. Я
подозреваю, она довольно-таки серенькая с тех пор, как вам исполнилось
шестнадцать, — хотя вы, конечно, человек занятой, копание в чужом белье отнимает
много сил и времени. Живите. И не мешайте жить нам.
Бочком она двинулась вдоль кирпичной стены в направлении автомобильной
стоянки позади магазина. С выпученными глазами. Ее взгляд не отрывался от моего
лица.
Я обаятельно улыбнулся.
— Прежде чем наш разговор закончится и вы начнете убеждать себя, что его не
было вовсе, хочу дать вам совет, милая моя. От чистого сердца. Я ее люблю, и вам
совершенно незачем связываться с влюбленным мужчиной. Если вы полезете в мои
дела — или в дела Сейди, — я сделаю все, чтобы от вашей пуританской репутации
не осталось камня на камне. Это я вам обещаю со всей ответственностью.
Она побежала к стоянке. Неуклюже, как человек, который долгое время только
важно вышагивал, исполненный собственного достоинства. В коричневой юбке до
середины голени, полупрозрачных колготках и коричневых — в тон юбке и
колготкам — туфлях она казалась духом времени. Волосы выбились из пучка. Когда-
то — я в этом не сомневался — она носила их распущенными, как нравится
мужчинам, но эти дни давно миновали.
— Хорошего вам дня! — крикнул я вслед.
7 
Сейди вошла на кухню, когда я убирал продукты в холодильник.
— Что-то ты долго. Я уже начала волноваться.
— Зацепился языком. Ты же знаешь, как с этим в Джоди. Всегда кому-то
хочется провести время с пользой.
Она улыбнулась. Теперь улыбки давались ей легче.
— Ты такой милый.
Я поблагодарил Сейди и заверил ее, что она тоже милая. Задался вопросом,

---

поделится ли Колтроп с Фредом Миллером, еще одним членом школьного совета,
который видел себя хранителем моральных устоев города. Решил, что нет. Не
потому, что я знал о грешках ее юности. А потому, что я ее напугал. Это сработало с
де Мореншильдтом, сработало и с ней. Запугивать людей — грязная работа, но кто-
то должен ее делать.
Сейди пересекла кухню, обвила меня рукой.
— Что ты скажешь насчет уик-энда в «Кэндлвуд бунгалос» перед началом
учебного года? Как раньше? Полагаю, для Сейди это большой шаг вперед, правда?
— Как посмотреть. — Я обнял ее. — Мы говорим о непристойном уик-энде?
Она покраснела, за исключением области шрама. Там кожа оставалась белой и
блестящей.
— Непристойном до предела, сеньор.
— Тогда чем раньше мы туда поедем, тем лучше.
8 
На самом деле непристойного уик-энда не получилось, если только вы не
считаете — как джессики колтроп этого мира, — что в занятии любовью есть что-то
непристойное. Действительно, мы провели много времени в постели. Но мы
провели много времени и под открытым небом. Сейди могла без устали ходить
пешком, а на склоне холма за «Кэндлвудом» расстилался огромный луг,
раскрашенный дикорастущими цветами позднего лета. Большую часть второй
половины субботы мы провели там. Сейди знала названия некоторых цветов —
испанский штык, аргемона, горец птичий, — но, глядя на другие, только качала
головой, а потом наклонялась, чтобы понюхать. Мы шли, взявшись за руки, высокая
трава терлась о наши джинсы, большие облака, верхняя часть которых напоминала
взбитые сливки, проплывали по бездонному техасскому небу. Длинные пятна света и
тени скользили по лугу. В этот день дул холодный ветерок и совершенно не пахло
нефтью. На вершине холма мы оглянулись. Бунгало выглядели маленькими и
жалкими в сравнении с просторами прерий, на которых тут и там поднимались рощи
деревьев. Дорога напоминала узкую ленту.
Сейди села, подтянула колени к груди, обхватила руками голени. Я присел
рядом.
— Хочу у тебя кое-что спросить. — Она повернулась ко мне.
— Давай.
— Я не о том… ты понимаешь, откуда ты пришел… мне сейчас и думать об
этом не хочется. Я о человеке, остановить которого ты пришел, который, по твоим
словам, собирается убить президента.
Я задумался.
— Тонкий момент, дорогая. Ты помнишь, я говорил тебе, что нахожусь очень
близко от огромного зверя с острыми зубами?

---

— Да…
— Я говорил, что не позволю тебе находиться рядом со мной, пока я
разбираюсь с этим зверем. Я уже сказал больше, чем хотел, и, наверное, больше, чем
следовало. Потому что прошлое не хочет меняться. Оно сопротивляется, если ты
предпринимаешь такую попытку. И чем больше потенциальное изменение, тем
сильнее сопротивление. Я не хочу, чтобы тебе досталось.
— Мне уже досталось, — тихо ответила она.
— Ты спрашиваешь, моя ли это вина?
— Нет, милый. — Она погладила меня по щеке. — Нет.
— Знаешь, может, и моя, во всяком случае, частично. Есть такое понятие —
«эффект бабочки»… — Над склоном они летали сотнями, словно живая
иллюстрация моих слов.
— Я знаю, о чем ты, — кивнула она. — У Рэя Брэдбери есть об этом рассказ.
— Правда?
— Он называется «И грянул гром». Прекрасный и очень тревожный. Но,
Джейк… Джонни рехнулся задолго до того, как ты появился на моем горизонте. Я
ушла
от него задолго до твоего появления. И если бы не ты, появился бы какой-
нибудь другой мужчина. Я уверена, не такой хороший, как ты, но я бы этого не
узнала, правда? Время — это дерево с множеством ветвей.
— Что ты хочешь знать об этом парне, Сейди?
— Главным образом, почему ты просто не позвонишь в полицию — анонимно,
разумеется — и не сообщишь о нем.
Раздумывая над этим, я сунул в рот травинку. Прежде всего на ум пришли слова
де Мореншильдта, сказанные на стоянке у «Монтгомери уорд»: