ПРОДАЕМ!
»
Я вернул ключ на дверь, поблагодарил Тита (тот что-то пробурчал, не отрываясь
от пикапа) и направился к Главной улице, думая о том, что не помешает постричься,
прежде чем идти в банк. От стрижки мои мысли перекинулись к битнику с козлиной
бородкой, и я, неожиданно
для себя перейдя улицу, остановился перед магазином
подержанной мебели.
— Доброе утро.
— Вообще-то уже вторая половина дня, но пусть будет утро, если вам так
нравится. — Он попыхивал трубкой, и легкий ветерок донес до меня аромат табака
«Черри бленд». Я сразу вспомнил деда, курившего его, когда я был маленьким.
Иногда он вдувал дым мне в ухо, чтобы снять боль. Сомневаюсь,
что АМА
[41]
одобрила бы этот способ лечения.
— Вы продаете чемоданы?
— Да, держу несколько для разнообразия. Не больше двух сотен. Пройдите к
дальней стене, а там посмотрите направо.
— Если я куплю один, можно будет оставить его здесь на пару часов, пока я
сделаю кое-какие покупки?
— Я работаю до пяти. — Он подставил лицо солнечным лучам. — Дальше —
свободное плавание.
4
Я обменял пару старинных долларов Эла на кожаный чемодан, оставил его под
прилавком битника, а сам двинулся по Главной улице с портфелем, стукающимся о
ногу. Заглянул в витрину зеленого дома и увидел, что продавец сидит за кассовым
аппаратом, читает газету. И никаких следов моего приятеля в черном пальто.
Заблудиться в торговом районе не представлялось возможным — он занимал
только один квартал. Миновав три или четыре магазинчика за «Кеннебек фрут», я
вышел
к
«Парикмахерской
Баумера».
В
окне
вращался
красно-белый
парикмахерский столб. Рядом с рекламного политического плаката улыбался
Эдмунд Маски
[42]
. Я помнил его
стариком с покатыми плечами, но этот Эдмунд
выглядел слишком молодым для того, чтобы голосовать, не говоря уже о том, чтобы
куда-то избираться. Плакат гласил: «ОТПРАВИМ ЭДА МАСКИ В СЕНАТ США!
ГОЛОСУЙТЕ ЗА ДЕМОКРАТА!» Снизу кто-то приклеил белую ленту с надписью
от руки: «ГОВОРИЛИ, В МЭНЕ ЭТОМУ НЕ БЫВАТЬ, НО
МЫ ЭТО СДЕЛАЛИ
!
СЛЕДУЮЩИЙ ШАГ — ХАМФРИ
[43]
В 1960!»
В парикмахерской у стены сидели два старичка, тогда как третьему
подравнивали волосы вокруг плешивой макушки. Оба ожидавших дымили как
паровозы. Парикмахер (как я
предположил, Баумер) тоже дымил, прищурив один
глаз от поднимающегося едкого дыма. Все четверо посмотрели на меня. Взгляды эти
меня не удивили: не то чтобы недоверчивые, но точно оценивающие. Кристи
придумала им название — янки-взгляды. Есть, оказывается, что-то незыблемое, и
так приятно это осознавать.
— Я не из этого города, но
я друг, — сообщил я им. — Всю жизнь голосовал
только за демократов. — И поднял руку, призывая в свидетели Господа.
Баумер то ли хмыкнул, то ли что-то пробурчал и рассеянно стряхнул упавший с
сигареты пепел на пол, где среди срезанных волос валялось несколько раздавленных
окурков.
— Гарольд — республиканец. Будьте осторожнее, а не то он вас цапнет.
— Только зубов у него больше нет, — вставил один из стариков, и все
рассмеялись.
— Откуда вы, мистер? — спросил Гарольд-республиканец.
— Висконсин. — Я взял журнал «Мэнс эдвенче», пресекая попытки завязать
разговор. На обложке недочеловек азиатской наружности с кнутом в затянутой
перчаткой руке приближался к очаровательной блондинке, привязанной к столбу.
История, которую иллюстрировала картинка с обложки, называлась «ЯПОНСКИЕ
СЕКС-РАБЫНИ ТИХОГО ОКЕАНА». Воздух в парикмахерской пропитался
удивительной смесью запахов талька, помады и сигаретного дыма. К тому времени,
когда
Баумер пригласил меня в кресло, я прочитал немалую часть истории о секс-
рабынях. Она оказалась не такой возбуждающей, как обложка.
— Путешествуете, мистер Висконсин? — спросил парикмахер, накрывая меня
белой вискозной простыней и закрепляя на шее бумажный воротничок.
— Есть такое, — честно признался я.
— Что ж, теперь вы в Божьей стране. Какую длину желаете?
— Настолько коротко, чтобы не выглядеть как… — с губ едва не сорвалось
«хиппи», но Баумер этого слова знать не мог, — как битник.
— Да уж, запустили вы их. — Он заработал ножницами. — Еще чуть длиннее
— и стали бы похожи на того педика, что хозяйничает в «Веселом белом слоне».
— Я бы этого не хотел.
— Разумеется, сэр, у него тот еще видец.
Закончив, он присыпал мне загривок тальком. Спросил, хочу ли я смазать
волосы «Виталисом», «Брилкримом» или «Уайлдрут крим ойл», потом взял с меня
сорок центов.
Я бы заплатил и больше.
5
Мой тысячедолларовый депозит никого в «Хоумтаун траст» не удивил.
Возможно,
помогла недавняя стрижка, но, думаю, главная причина заключалась в
том, что это общество еще предпочитало наличные, а кредитные карточки только
начали пробивать себе дорогу… и, вероятно, вызывали подозрения у прижимистых
янки. Красотка-кассирша с завитыми мелким бесом волосами и камеей на шее
сосчитала мои деньги, записала сумму в гроссбух и подозвала заместителя
управляющего, который тоже их пересчитал,
проверил запись в гроссбухе, а потом
выписал квитанцию, в которой указал и депозит, и общую сумму на моем новом
счету.
— Вы уж извините, что говорю об этом, мистер Амберсон, но
это слишком
большая сумма, чтобы носить ее с собой даже чеками. Вы не хотели бы открыть у
нас сберегательный вклад? В настоящий момент мы предлагаем три процента
годовых, с ежеквартальной капитализацией. — И он широко раскрыл глаза, дабы
показать, что за удивительную сделку предлагает, выглядя при этом точь-в-точь как
стародавний кубинский руководитель джаз-оркестра Хавьер Кугат.
— Благодарю, но мне предстоят немалые траты. — Я понизил голос. —
Закрываю сделку по купле-продаже недвижимости. Во всяком случае, надеюсь на
это.
—
Удачи
вам.
—
Управляющий
тоже
понизил
голос,
признавая
конфиденциальность нашего разговора. — Лорейн выдаст вам чеки. Пятидесяти
хватит?
— Более чем.
— Позже мы сможем напечатать другие. С вашим именем и адресом. — Он
вопросительно приподнял брови.
— Я направляюсь в Дерри. Буду на связи.
— Отлично. Я доступен по «Дрексел восемь четыре-семь-семь-семь».
Я
понятия не имел, о чем речь, пока он не протянул мне визитную карточку.
Do'stlaringiz bilan baham: 
