|
Цикла Рыцарей Красной Ветви
[439]
, — внезапно вырываются
наружу, подобно извержению, ошеломляя его самого и сокрушая все
вокруг. Когда ему было четыре года — гласит предание — он решил
испытать в играх отряд мальчиков своего дяди-короля Конхобара —
обучавшихся воинскому искусству. Взяв латунную клюшку, серебряный
меч, дротик и игрушечное копье, он направился в Эманию, город, где
размещался двор короля. Там, не спрашивая разрешения, он нырнул прямо
в гущу мальчиков — «которые, числом трижды по пятьдесят, играли в
хоккей на траве и практиковались в военном искусстве во главе с сыном
Конхобара, Фолламином». Все они набросились на него. Кулаками,
ладонями, локтями и маленьким щитом он отбивал клюшки, мячи и копья,
что одновременно со всех сторон обрушились на него. Затем, впервые в
жизни его охватило неистовство сражения (необычная, характерная лишь
для него трансформация, которая позднее будет известна как «приступ
Кухулина»), и, прежде чем кто-либо успел понять, что происходит, он
уложил пятьдесят лучших из них. Еще пять отрядов мальчиков пробежали
мимо короля, который сидел, играя в шахматы с Фергюсом
Красноречивым. Конхобар поднялся и вмешался в эту стычку. Но Кухулин
не успокоился до тех пор, пока всех подростков не отдали под его защиту и
предводительство
[440]
.
Первый день, когда Кухулин получил настоящее оружие, явился
моментом его полного самовыражения. В происходящем не было ничего от
невозмутимости владеющего собой человека, ничего от игривой иронии,
которую мы ощущаем в свершениях древнеиндийского Кришны. Скорее,
сам Кухулин, как и все остальные, впервые узнал об избытке своей силы.
Она вырвалась из глубин его существа, с ней следовало совладать быстро и
не раздумывая.
Подобное снова произошло при дворе короля Конхобара в тот день,
когда друид Катбад напророчил, что всякого юношу, который в этот день
примет оружие и доспехи, ждет следующее: «Имя его превзойдет имена
всех остальных ирландских юношей, но жизнь его, однако, будет
скоротечна». Кухулин тут же потребовал боевые доспехи. Семнадцать раз
сокрушал он доспехи и оружие своей силой, пока сам Конхобар не облачил
его в свои собственные доспехи. Затем он изрубил одну за другой все
предложенные ему колесницы, и лишь колесница короля оказалась
достаточно прочной, чтобы выдержать его пробу.
Кухулин приказал возничему Конхобара везти его через далекий
Пограничный Брод, и вскоре они прибыли к отдаленному форту, Крепости
сыновей Нехтана, где Кухулин отрубил головы ее защитникам. Головы он
привязал по бокам повозки. По дороге обратно он спрыгнул на землю,
догнал и поймал двух огромных оленей. Двумя камнями он сбил в небе две
дюжины летящих лебедей. И наконец, с помощью ремней и другой упряжи
привязал зверей и птиц к колеснице.
Провидица Левархан с тревогой наблюдала за невероятной
процессией, приближавшейся к городу и замку Эмании. «Колесница
украшена истекающими кровью головами его врагов, — объявила она, — а
еще подле него прекрасные белые птицы в колеснице и к ней же привязаны
два диких необъезженных оленя». «Я знаю этого воина в колеснице, —
сказал король, — это маленький мальчик, сын моей сестры, который только
сегодня отправился к нашим границам. Он, несомненно, обагрил кровью
свои руки, и если не умерить его ярость, то все юноши Эмании погибнут от
его руки». Следовало очень быстро придумать способ, как погасить его
пыл; и таковой был найден. Сто пятьдесят женщин замка во главе со
Скандлах «решительно разделись, оставшись в чем мать родила, и безо
всякого стесненья толпою вышли встречать его». Смущенный, а может
быть, ошеломленный такой демонстрацией женских прелестей, маленький
воин отвел глаза, и в этот момент его схватили мужчины и окунули в бочку
с холодной водой. Бочарные клепки и обручи разлетелись в стороны. Во
второй бочке вода закипела. В третьей — стала лишь очень горячей. Таким
образом Кухулин был успокоен, а город спасен
[441]
.
«Поистине прекрасен был этот юноша: по семь пальцев на
каждой стопе имел Кухулин и по столько же на каждой руке; его
глаза горели семью зрачками каждый, а из них каждый сверкал,
подобно драгоценному камню, семью искрами. На каждой щеке у
него было по четыре родинки: синяя, малиновая, зеленая и
желтая. Между одни ухом и другим вились пятьдесят ярко-
желтых длинных локонов, что были как желтый воск пчелиный
или как брошь из чистого золота, горящая в лучах солнца. На нем
была зеленая накидка с серебряной застежкой на груди и
вышитая золотом рубаха»
[442]
.
Но когда с ним случался приступ, «он становился страшным,
многоликим, удивительным и невиданным существом». Все у него, от
головы до пят, вся плоть его и каждый член, и сустав, и сочленение — все
тряслось. Его ступни, голени и колени перемещались и оказывались сзади.
Лобовые мышцы головы оттягивались к задней части шеи и там
вспучивались буграми, которые были больше, чем голова месячного
младенца.
«Один глаз так далеко погружался вглубь головы, что вряд
ли дикая цапля смогла бы добраться до него, прячущегося у
затылка, чтоб вытащить наружу; другой же глаз, наоборот,
неожиданно выкатывался и сам собою ложился на щеку. Его рот
искривлялся, пока не доходил до ушей, и искры пламени сыпали
из него. Звук ударов сердца, что мощно било в нем, похож был на
громкий лай служившей ему цепной собаки или на рев льва,
дерущегося с медведем. В небе среди туч над его головой видны
были смертельные, бьющие вверх лучи и искры ярко-красного
огня, которые поднимались над ним, вызванные его кипящим,
диким гневом. Волосы вставали дыбом на его голове, и мы можем
предположить, что если бы над ней потрясли большую яблоню,
то ни одно яблоко не достигло бы земли, скорее все они остались
бы на волосах, каждое пронзенное отдельным волоском,
ощетинившимся от ярости. Его «героический приступ» был
написан у него на лбу, и выглядело это, как нечто куда более
длинное
и
толстое,
чем
оселок
первоклассного
тяжеловооруженного всадника. [И наконец] выше, толще, жестче,
длиннее мачты большого корабля была струя темной крови,
которая била вверх из самой макушки его черепа, а затем
брызгами рассыпалась на все четыре стороны света; от этого
образовывался магический туман — мрак, похожий на дымчатую
пелену, окутывающую королевское жилище, когда зимним днем с
заходом солнца король-время сгущает сумерки вокруг него»
[443]
.
Do'stlaringiz bilan baham: |
