Покой лежит в основе всего, потому что Авалокитешвара — Кваннон,
великий Бодхисатва, Безграничная Любовь, включает в себя каждое
чувствующее существо, внимает каждому и пребывает в каждом (без
исключения). Он видит все — и мимолетное
совершенство изящных
крылышек насекомого — он сам и есть их совершенство и их
мимолетность; и длящееся годами страдание человека, самого себя
терзающего, заблудшего, запутавшегося в сетях своего собственного
незамысловатого бреда, потерявшего надежду, но все же несущего в себе
нераскрытую, абсолютно неизведанную тайну освобождения. И он
безмятежен
над человеком и над ангелами; и ниже человека, демонов и
несчастных умерших: все они притягиваются к Бодхисатве лучами его
драгоценных рук, и они — это он, а он — это они. Мириады ограниченных,
скованных центров сознания на каждом уровне существования (и не только
в этой нашей вселенной, ограниченной Млечным Путем, но и далее в
глубинах космоса) — галактика за галактикой,
вселенная за вселенной,
миры, возникающие из вечной бездны пустоты, вспыхивающие жизнью, а
затем как мыльный пузырь исчезающие; снова и снова; бесчисленное
множество
жизней;
все
страдающие;
каждый
ограничен
своим
собственным скудным узким кругом — дерущиеся, убивающие,
ненавидящие и жаждущие успокоения с победой: все они — дети,
безумные
персонажи преходящего, но неисчерпаемого, длящегося
мирового видения. Видения всеобъемлющего, сущностью которого есть
сущность Пустоты: «Бог, Взирающий Вниз с Состраданием».
Но это имя означает также: «Бог, Видимый Внутри»
[248]
. Мы все
являемся отражениями образа Бодхисатвы. Страждущий внутри нас есть
это божественное сущее. Мы и этот оберегающий нас отец едины. Это
спасительное проникновение в сущность. Этим оберегающим отцом
является каждый встречающийся нам человек. И
поэтому следует знать,
что,
хотя
для
этого
несведущего,
ограниченного,
страдающего,
защищающего себя тела всякое угрожающее ему другое тело есть враг, это
тело тоже есть Бог. Великан-людоед разбивает нас, но герой достойно
проходит инициацию «как мужчина»; и смотрите — это и был отец: мы в
Нем и Он в нас
[249]
. Милостивая, оберегающая нас мать нашего тела не
может защитить нас от Великого Змея-Отца; смертное, материальное тело,
которое она подарила нам, отдано в руки этой пугающей силы. Но не
смерть венчает наше испытание. Нам даны новая жизнь,
новое рождение,
новое знание бытия (так что мы живем не только в этом теле, а во всех
телах мира, как Бодхисатва). Наш отец сам явил себя как лоно, как мать,
как второе рождение
[250]
.
В этом заключается значение образа двуполого бога. Он и есть главное
таинство инициации. Нас отнимают от матери, «пережевывают» и по
кусочкам ассимилируют в уничтожающее мир тело великана-людоеда, для
которого самые бесценные формы и существа являются лишь блюдами на
его пиру; но затем, чудодейственно возродившись, мы оказываемся чем-то
большим, чем были прежде. Если Бог — это родовой, племенной,
национальный
или конфессиональный архетип, то мы, стало быть, борцы
за его дело; но если он — господь самой вселенной, тогда мы выступаем
как просветленные, для которых
все
люди — братья. И в том и в другом
случае родительские образы и идеи «добра» и «зла» остаются позади. Мы
больше не желаем и не боимся; мы теперь и есть тот, к кому стремились и
кого боялись.
Все боги, Бодхисатвы и Будды присутствуют в нас, как в
ореоле могущественного держателя лотоса мира.
Поэтому: «пойдем и возвратимся к Господу! ибо Он уязвил
— и Он исцелит нас, поразил — и перевяжет наши раны; оживит
нас через два дня, в третий день восставит нас, и мы будем жить
пред лицем Его. Итак познаем, будем стремиться познать
Господа; как утренняя заря — явление Его, и Он придет к нам как
дождь, как поздний дождь оросит землю»
[251]
.
Это суть первого чуда Бодхисатвы: двуполый характер его образа. К
тому же два явно противоположных мифологических свершения
объединяются: Встреча с Богиней и Примирение с Отцом. Ибо в первом
посвященный узнает, что мужчина и женщина являются (как это сказано в
Do'stlaringiz bilan baham: 
