Текст приводится по изданию: Арминий Вамбери. Путешествие по Средней

часть
юрты
. 
См
.: 
там
же
, 
с
. 741. 
пристрастием расспрашивали обо мне и что ему стоило большого 
труда убедить их в том, что мое путешествие отнюдь не носит 
официального характера. Туркмены считали, что я послан султаном в 
Хиву и Бухару с антирусской миссией, он не собирался полностью 
разуверять их в этом, так как они глубоко почитают султана и таким 
образом переносят свое уважение и на меня. Несмотря на это, мне 
следовало сохранять верность характеру дервиша, потому что 
загадочная неизвестность больше всего нравится этим людям. 
Вскоре мы возвратились домой, где нас уже ждал хозяин со 
множеством своих друзей и родственников. Сначала он подвел для 
благословения свою жену и старую мать, затем мы познакомились с 
остальными родственниками Ханджана, и, после того как мы каждого 
из них благословили. Ханджан заметил, что по [48] туркменскому 
обычаю гость считается самым дорогим членом семьи и что теперь мы 
можем беспрепятственно ходить повсюду не только среди его 
племени, но и у всех других йомутов; если же кто-нибудь посмеет 
тронуть хотя бы волос на голове его гостя, кельте (так называлось 
племя) потребует удовлетворения. “Вам придется прождать здесь не 
меньше двух недель, пока не соберется караван в Хиву, отдохните 
немного, а затем побывайте в дальних ова; туркмен никогда не 
отпустит дервиша от своей юрты с пустыми руками, и вам не 
повредит наполнить ваши мешки для хлеба, так как добираться до 
Хивы и Бухары вам предстоит долго”. 
Мне хотелось свободно походить повсюду, поэтому легко 
представить себе, как обрадовали меня эти слова. Я собирался 
остаться в Гёмюштепе до тех пор, пока не расширится круг моих 
знакомств и я не овладею разговорным языком туркмен, известным 
мне дотоле теоретически. В первые дни я ходил по юртам с 
Ханджаном, его братом или другими домочадцами, позже я очень 
часто отправлялся в сопровождении Хаджи Билала раздавать 
благословения или шел с Хаджи Салихом, который завел обширную 
медицинскую практику. Пока он давал лекарства, я громко 
произносил надлежащее благословение, за что всегда получал в 
подарок войлочный коврик, вяленую рыбу или какую-либо другую 
безделицу. Для меня навсегда осталось загадкой, было ли то 
результатом нашего совместного врачевания или же следствием 
любопытства, проявленного к турецкому хаджи, как меня называли, 

---

30 
однако, к немалому удивлению моих друзей, после пятидневного 
пребывания в Гёмюштепе мне уже наносили визиты многочисленные 
больные или выдававшие себя за больных, которым я раздавал 
благословения или дыхание либо писал небольшие талисманы, 
конечно, не без должного гонорара. Иногда попадались - таки 
твердолобые политиканы, сомневавшиеся в том, что я дервиш, и 
считавшие меня политическим эмиссаром, но меня это мало 
беспокоило, потому что маска моя была надежной. Никому и в голову 
не могло прийти заподозрить во мне европейца, и как я радовался 
при мысли, что можно беспрепятственно странствовать по этой мало 
известной земле. 
Число моих знакомых все более росло, и скоро я насчитывал 
среди них самых могущественных и влиятельных людей. Особенно 
полезной была для меня дружба с Кызыл Ахундом, настоящее имя 
которого Молла Мурад, очень уважаемым туркменом, с которым я 
был в наилучших отношениях и рекомендация которого открывала 
мне доступ повсюду. В свое время, когда Кызыл Ахунд еще учился в 
Бухаре, он приобрел сочинение по экзегетике на османо-турецком 
языке, который он не совсем хорошо понимал, а я дал нужный ключ к 
нему. Поэтому мое общество доставляло ему большую радость, и он 
всем в самых лестных выражениях говорил о моих познаниях, 
касающихся книг по исламу. Ко мне был также дружески расположен 
Сатлык [49] Ахунд, человек духовного звания, не менее ученый и 
почитаемый. Когда я встретился с ним в первый раз, он в особой 
молитве поблагодарил провидение за то, что оно ниспослало ему 
мусульманина из Рума, этого истинного источника веры, а когда кто-
то из окружавших сделал замечание по поводу белого цвета моего 
лица, он сказал, что мое лицо излучает истинный свет ислама и что 
это божие благословение дано только верующим Запада. Я не 
преминул также завязать знакомство с Молла Дурды, пребывавшим в 
звании кази-калана, т.е. верховного судьи, так как я скоро убедился, 
что только улемы
67
могут оказывать на этих диких людей некоторое 
влияние и что авторитет аксакалов (седобородых), который мы в 
Европе считаем преобладающим, весьма незначителен. 
67
Улемы
, 
правильнее
улама
(
араб
. “
ученые
”), - 
мусульманские
теологи
, 
правоведы
, 
судьи
, 
проповедники
и
т
. 
д
. 
Растущее доверие ко мне туркмен доказывало, что я рассуждал 
правильно, и, когда они захотели построить мечеть из кирпичей, 
взятых из древнегреческих руин, которые и дали имя всему 
Гёмюштепе, меня попросили обозначить место михраба (алтаря и 
одновременно киблы
68
), потому что Кызыл Ахунд указал на меня как 
на самого известного и сведущего дервиша. И в Гёмюштепе, и окрест 
него до сих пор не видели ни одной каменной стены, кроме этих 
близлежащих греческих развалин; желание воздвигнуть божий храм 
на месте, считавшемся центром у йомутов, может быть объяснено как 
проявление тяги к цивилизации. Каждый благочестивый туркмен 
счел своим долгом доставить на это место несколько сотен 
прекрасных квадратных кирпичей из укреплений, построенных 
Александром, и, когда материала оказалось достаточно, строительство 
поручили одному туркмену, который неоднократно ездил по 
торговым делам в Астрахань и считался опытным человеком. После 
того как я указал по своему компасу направление, где находится 
Мекка, они начали, не закладывая фундамента, возводить стены, - 
обстоятельство, не свидетельствующее в пользу основательности 
здания. Однако это и к лучшему: простой оно дольше - и русские 
легко могли бы употребить его для укреплений своего форта, и 
великие планы великого македонца пошли бы на пользу его тезке 
Романову. 
Не провел я в Гёмюштепе и восьми дней, как благодаря 
упомянутой протекции перезнакомился решительно со всеми. Теперь 
мне хотелось не спеша вникнуть в их общественные отношения, 
узнать названия очень разветвленных племен и семей и, по 
возможности, составить себе представление о социальных связях, 
удерживающих составные части, по виду живущие в большой 
анархии. Это оказалось несколько труднее, чем я думал. Стоило мне 
лишь коснуться вопроса об обыденной жизни или проявить к чему-
либо любопытство, как они тотчас удивлялись, почему это, 
собственно говоря, дервиш, которому надлежит заниматься только 
68
Здесь
Вамбери
неточен
. 
Михраб
- 
это
ниша
в
стене
мечети
, 
обозначающая
киблу
(
кыблу
), 
т
. 
е
. 
направление
на
Каабу
(
главную
святыню
ислама
, 
здание
во
дворе
мекканской
мечети
Аль
-
Масджид
аль
-
Харам
). 
Именно
туда
обращает
свое
лицо
мусульманин
во
время
молитвы
. 

---

31 
религией и богом, выказывает интерес к делам бренной жизни. 
Поэтому то, что удалось узнать в этой области, стоило мне большого 
труда, ибо расспрашивать я [50] никогда не осмеливался. К счастью 
для меня, туркмены, если не считать их разбойничьих походов, 
проводят всю жизнь в величайшей лености и готовы целыми часами 
вести беседы о политике; я же при этом всегда оставался молчаливым 
слушателем и, сидя среди них якобы в полусне, с четками в руках, 
изучал историю их грабежей (аламанов), их сношения с Вилайетом 
(Персией), хивинским ханом, а также с другими кочевыми народами. 
В эти дни у меня была возможность побывать вместе с Кызыл 
Ахундом у атабаев, йомутского племени, живущего далее к востоку, и 
у туркмен-гёкленов, что было мне крайне интересно, потому что я 
смог увидеть значительную часть каменной стены, которую велел 
построить Александр Великий для защиты от жителей окрестных 
пустынь, нагонявших немалый страх уже в те времена.
69
Кызыл Ахунд 
отправился в эту поездку с целью произвести юридическое 
расследование 
по 
одному 
судебному 
делу, 
поэтому 
мы 
останавливались в нескольких местах и потратили на поездку четыре 
дня, тогда как могли бы управиться за два. Мы ехали на восток, но 
часто приходилось пускаться в объезд, чтобы не попасть в заросшие 
тростником болота, где бродили сотни диких кабанов. Эти болота 
образуются вследствие разливов реки Гёрген, вода в которой весной 
сильно прибывает и выходит из берегов на целые мили. Вероятно, это 
случалось уже и в старые времена, поскольку тогда сочли полезным 
построить большую защитную стену на расстоянии четырех, а часто и 
шести английских миль вдоль северного берега реки. Так как она 
69
В
странах
Востока
была
широко
распространена
легенда
о
стене
, 
или
преграде
(“
садд
”), 
которую
якобы
возвел
Александр
Македонский
, 
чтобы
сдерживать
натиск
“
диких
” 
народов
. 
Представления
об
этой
стене
, 
месте
ее
сооружения
и
окружающих
народах
менялись
на
протяжении
веков
. 
См
.: 
Бертелъс
Е
. 
Э
. 
Роман
об
Александре
и
его
главные
версии
на
Востоке
. M. –
Л
., 1948, 
Низами
Гянджеви
. 
Искандар
-
наме
Т
. I-II 
Баку
, 1963. 
Кызыл
Алан
(
см
об
этом
названии
у
Вамбери
ниже
), 
вероятно
, 
представлял
собой
остатки
оборонительных
сооружений
, 
воздвигнутых
в
период
правления
в
Иране
династии
Сасанидов
(III-VI 
вв
н
. 
э
.) 
для
защиты
северо
-
западных
рубежей
Ирана
. 
Кызыл
Алан
описывается
и
упоминается
также
другими
путешественниками
XIX 
в
, 
в
частности
К
. 
Боде
. 
См
.: 
Боде
К
. 
Очерки
туркменской
земли
и
юго
-
восточного
прибрежья
Каспийского
моря
. 
Отечественные
записки
. 
Т
. CVII 
СПб
, 1856, 
с
. 186 
и
сл
. 
всегда проходила по самым возвышенным местам равнины, то и в 
наши дни самый надежный путь во всякое время года лежит вблизи 
развалин стены. По этой же причине большинство юрт можно 
встретить именно в этих местах; достаточно пройти пешком всего 
четверть часа, и наткнешься на большую или меньшую группу юрт. 
Мне не довелось увидеть западного края этого древнего 
сооружения, и я не очень-то доверяю сказкам, которыми меня 
потчевали. На востоке, как я действительно обнаружил, стена имеет 
два исходных пункта: один - у Гёмюштепе, где на ее начало указывают 
развалины крепости на самом берегу моря, другой - приблизительно 
в 20 английских милях к югу от реки Этрек, тоже вблизи моря; обе эти 
линии соединяются чуть выше Алтын-Токмака. Что касается линии, 
идущей от Гёмюштепе, то я точно проследил ее в течение двух дней 
на протяжении 10 географических миль с запада на северо-восток. Ее 
можно отчетливо заметить по возвышению в два-три фута над землей; 
погребению остатков крепостной стены в значительной мере 
способствовали свойства местной почвы. Все вместе весьма 
напоминает длинную линию укреплений, между которыми на 
расстоянии 1000 шагов друг от друга возвышаются развалины бывших 
башен, видимо, одинаковых по размеру. Кроме того, вдоль этой стены 
видны также другие большие земляные насыпи, исследование 
которых [51] я предпочитаю предоставить специалистам, не считая 
себя компетентным строить какие-либо предположения на этот счет. 
Несколько земляных курганов поменьше было вскрыто туркменами, 
и, как мне рассказывали, в одном четырехугольном сооружении 
нашли огромный, тонкий, как бумага, горшок с голубоватым пеплом, 
несколькими золотыми монетами и другими драгоценностями, 
поэтому они называют всю эту местность, включая стену, Кызылалан, 
т.е. “Золотое поле”. Вышеупомянутые возвышения следует, однако, 
отличать от йоска (холмиков), которые туркмены насыпают в память о 
своих выдающихся покойниках. 
Кызыл Ахунда, моего ученого сотоварища по поездке, очень 
удивляло, что я так интересуюсь Седди Искандер, т.е. валом 
Александра, который, должно быть, построили джинны (духи) по 
приказанию великого властителя. (История великого македонца 
облачена жителями Востока в религиозно-мифические покровы, и, 
хотя некоторые историки на Востоке отделяют Искандера Зуль 

---

32 
Карнейна (двурогого Александра), героя их сказания, от Искандера 
Румы, греческого Александра, я все же обнаружил, что эти две 
личности повсюду принимают за одну.) По его мнению, Александр 
был более благочестивым мусульманином, чем мы, поэтому ему 
подчинялись все подземные духи bon grй mal grй.
70
Он уже собрался 
рассказать мне известную басню о том, как Александр отправился в 
царство тьмы, но замолчал, увидев, что я изо всех сил стараюсь 
вырвать из кладки один кирпич. Ярко-красные кирпичи казались 
крепко спаянными друг с другом, их легче было разломить надвое, 
чем отделить от общей массы. Впрочем, вся эта местность 
представляет, должно быть, большой интерес для наших археологов, 
так как здесь можно найти не только множество остатков греческого 
владычества, но и сокрытые памятники древнеиранской культуры, а 
арабские историки немало рассказывают нам о значении Гёргена, 
нынешних развалинах Шехри-Джорджана. Кстати, и Кумбези Каус, 
т.е. купол Кауса, развалины, о которых я лишь слышал рассказы, 
заслуживает, возможно, большего внимания, нежели то, которое 
уделяли ему проезжавшие мимо англичане. 
Меня поразило, что у Кызыл Ахунда, которого я считал 
человеком ученым, но не богатым, в разных местах оказались юрты, 
жены и дети, - все это имело отношение к его семье, образовавшейся в 
результате трех браков. И лишь познакомившись в нескольких местах 
с его женами и детьми, я начал понимать, что его круговая поездка 
преследует, помимо юридических, еще и семейные цели. Впрочем, 
принимали нас в его собственных юртах или в чужих - разница была 
невелика. Мулла, как его называли par excellence,
71
в каждой 
туркменской кибитке, даже у враждебных племен, был полным 
хозяином, и ему не только оказывали почести, но и осыпали его 
подарками; благодаря этому мне, поскольку я разыгрывал роль его 
ученика, [52] достались несколько войлочных молитвенных ковриков 
(намаз - джай
72
), туркменская верхняя одежда и большая меховая 
шапка - национальный головной убор этих кочевников. Я сразу надел 
70
Волей
-
неволей
(
фр
) 
71
По
преимуществу
, 
в
особенности
(
фр
) 
72
В
современном
туркменском
языке
молитвенный
коврик
называется
“
намазлык
”, 
а
“
намаз
джайи
” 
означает
место
, 
где
совершается
намаз
эту шапку, вокруг повязал еще легкий тюрбан и превратился в 
туркменского муллу. 
Когда я вернулся в Гёмюштепе, мои спутники, не одобрявшие 
такого рода выезды, были уж очень встревожены моим отсутствием. Я 
осведомился о здоровье каждого в отдельности, и мне рассказали, что 
Хаджи Салих блестяще ведет дела на поприще медицины, а у Хаджи 
Кари Масуда, который квартировал в мечети, т.е. в юрте, служившей 
для этой цели, неприятность - его обокрали. Сначала долго повсюду 
искали пропажу, но поскольку ничего не нашли, ишан (шейх) 
объявил, что он проклянет вора, если тот не возвратит украденное. Не 
прошло и суток, как объявился раскаявшийся преступник; он принес 
не только украденные вещи, но и подарок в знак примирения. Я 
думаю, что нашей парижской или лондонской полиции едва ли 
можно рекомендовать такой метод работы. Относительно каравана в 
Хиву я также получил хорошие известия. Мои друзья рассказали, что 
хивинский хан, которому врачи посоветовали для поддержания 
здоровья пить буйволиное молоко, срочно прислал сюда своего 
керванбаши (Керванбаши, предводителем или главой каравана, 
называют человека, назначенного на эту должность ханом. Так как это 
люди, по большей части хорошо знающие только определенные 
дороги, на всяком караванном пути есть свой керванбаши, к имени 
которого в виде эпитета прибавляется название данного пути.) для 
покупки двух пар буйволов, которых в его стране не разводят. Этот 
керванбаши уже уехал в Астрабад, и, как только он вернется, надо 
будет отправляться в путь; у нас есть полная гарантия в успехе, ибо 
поведет нас человек, лучше всех знающий пустыню. 
Меня очень удивило, что многим моим спутникам, несмотря на 
благородное гостеприимство, которым они, беднейшие из бедных, 
пользовались, туркмены уже перестали нравиться. По их мнению, ни 
один человек не может бесчувственно смотреть, как жестоко 
обращаются они здесь с несчастными персидскими рабами. “Правда, 
персы - еретики, и они страшно мучили нас, когда мы проходили по 
их земле, но то, что выносят эти несчастные здесь, превосходит всякую 
меру”. Сострадание моих спутников из Китайской Татарии, где нет 
торговли людьми, и проклятия, которыми они осыпали каракчи 
(разбойников), могут лучше всего передать степень мучений, которые 
выпадают на долю несчастных пленников. Представьте себе чувства 

---

33 
перса, пусть даже последнего бедняка, когда его во время ночного 
налета вырывают из родного семейства и доставляют сюда, зачастую 
еще и тяжело израненного. Взамен его одежды ему дают старые 
лохмотья, прикрывающие только определенные части тела, и, 
обремененный тяжелыми цепями, растирающими [53] лодыжки и 
причиняющими чудовищную боль при каждом шаге, должен он 
провести первые дни, а бывает и недели, своей жизни в плену, 
получая самую скудную пищу. Во избежание попытки к побегу на 
ночь ему надевают на шею карабогра, железное кольцо, 
прикрепленное цепью к большому столбу, так что бряцание цепи 
выдает его малейшее движение. Его муки кончаются лишь тогда, 
когда его выкупают родные или если его отправляют на продажу в 
Хиву или Бухару. 
Я так и не смог привыкнуть к бряцанию цепей, которое 
раздается 
в 
юрте 
любого 
туркмена, 
хоть 
сколько-нибудь 
претендующего на уважение. У нашего Ханджана тоже было два раба, 
к тому же оба молодые - 18 и 20 лет, и вид цветущих юношей, 
закованных в цепи, внушал мне бесконечную жалость. Вдобавок на 
людях мне приходилось поносить этих несчастных и проклинать их, 
так как малейшее проявление сострадания возбудило бы подозрения, 
тем более что они очень часто заговаривали со мной, поскольку я знал 
персидский язык. Младший из наших домашних рабов, красивый, с 
темными вьющимися волосами иранец, просил меня написать письмо 
его родителям, заклиная их именем бога продать овец и дом, чтобы 
выкупить его. Его просьбу я выполнил. Как-то раз я думал, что мы 
совсем одни, и хотел дать ему напиться чаю, но, к несчастью, когда он 
протягивал руку за чаем, кто-то вошел в юрту. Тогда я сделал вид, что 
просто хотел подразнить его, и вместо чая он получил несколько 
легких ударов. 
Во время моего пребывания в Гёмюштепе не проходило ни 
одной ночи, когда бы выстрелы, доносившиеся с берега моря, не 
возвещали о прибытии судна с добычею. На другое утро я 
отправлялся к героям с требованием десятины, полагающейся 
дервишу, а лучше сказать, для того, чтобы увидеть бедных персов в 
первые минуты приключившегося с ними несчастья, и сердце мое 
истекало кровью при виде этого ужасного зрелища. И, таким образом, 
мне пришлось понемногу привыкать к разительным противоречиям 
между добродетелью и пороком, любовью к человеку и тиранией, 
скрупулезной порядочностью и коварным мошенничеством, которые 
встречаешь на Востоке повсюду. 
Стоило мне пробыть там лишь две недели, как я, подобно моим 
друзьям, начал испытывать отвращение к этому месту, с невыразимой 
тоской обращая свой взор к горам, в сторону Персии. Расстояние 
между ними измеряется всего несколькими часами пути, а нравы, 
обычаи и образ мыслей здесь, у туркмен, совершенно иные, как будто 
эти страны разделяют тысячи миль. Да, поистине удивительно 
влияние на людей религии и истории их народа! Я не могу 
удержаться от смеха при мысли, что те же самые туркмены все время 
задавали пиршества “лиллах”, т.е. в благочестивых целях, причем на 
них присутствовала вся наша компания дервишей. Приглашения 
такого рода повторялись несколько раз в течение дня; я был склонен 
принимать только [54] первое и второе, от третьего я собирался 
отказываться, но приглашавший, с силой подталкивая меня под 
ребра, заставлял выйти из юрты, следуя правилу туркменского 
этикета: “Чем сильнее толчки, тем сердечнее приглашение”. По 
такому торжественному случаю перед юртой хозяина выкладывали 
несколько войлочных кошм, а если гнались за роскошью, то даже 
ковер, где и рассаживались кружками приглашенные, по пять-шесть 
человек в кружок; каждой группе подавалась большая деревянная 
миска, наполненная в соответствии с числом и возрастом едоков, в нее 
погружали широко раскрытую ладонь и опорожняли дочиста, не 
пользуясь никакими иными орудиями для еды. Я думаю, что качество 
и приготовление сервировавшихся блюд не очень-то заинтересует 
наших гастрономов, замечу только мимоходом, что обычно подавали 
конину и верблюжатину, о других сортах мяса я лучше умолчу. 
Во время моего пребывания у Ханджана я был свидетелем 
сговора его двенадцатилетнего сына и десятилетней девочки; за 
сговором последовал семейный обед, от которого мы, его гости, не 
имели права отказаться. Когда мы вошли в юрту будущей жены, она 
ткала шаль и, казалось, была полностью поглощена этим занятием, 
делая вид, будто совсем не заметила нас; в течение двух часов, 
которые мы там провели, я только раз приметил, что она украдкой 
взглянула в сторону нашей компании. За обедом, который в мою 
честь состоял из сваренного в молоке риса, Ханджан сказал, что это 

---

34 
торжество должно было бы, собственно говоря, состояться только 
следующей осенью, но он захотел воспользоваться нашим 
присутствием, чтобы приобщиться к святой благодати. Чтобы не 
забыть, упомяну еще о празднике, который устроил для нас один 
каракчи; этот разбойник один, пеший, не только взял в плен трех 
персов, но и гнал их впереди себя в неволю восемь миль, тоже 
совершенно один. Он отдал нам предписываемую религией десятую