— Когда ты успел его купить? — спросила она.
— Вчера, когда мы уходили с причала и ты помчалась вперед, не
обращая на меня внимания. Я
щедро заплатил художнице, и она сказала,
что я могу взять этот рисунок: клиент от него отказался, а ей он не нужен.
— Почему ты это сделал?
— Я подумал, что тебе будет приятно — ты так долго его
рассматривала.
— Нет, я хочу знать правду: почему ты его купил? — настаивала
Джулия.
Энтони присел на диван, не сводя глаз с дочери:
— Потому что нам нужно поговорить. Я надеялся, что нам никогда не
придется обсуждать эту тему, и, признаться, долго колебался,
прежде чем
затронуть ее. Впрочем, я совершенно не предвидел, что наше путешествие
рискует испортить наши отношения, ибо я заранее знаю, какова будет твоя
реакция, но, поскольку
знаки, как ты выражаешься, направляют меня на
этот путь… я должен тебе кое-что сообщить.
— Кончай кривляться и говори прямо, в чем дело, — резко приказала
ему дочь.
— Джулия, я думаю, что Томас не совсем мертв.
* * *
Адам кипел от ярости. Он
уехал налегке, без багажа, надеясь как можно
скорее выбраться из аэропорта, но все пропускные пункты плотно осадила
толпа пассажиров с «боинга-747», прибывшего из Японии. Он взглянул на
часы. Стоявшая перед ним очередь грозила задержать его не меньше чем
на двадцать минут, так что он не скоро сможет сесть в такси.
«Sumimasen!» Это слово всплыло в его памяти неожиданно, словно там
щелкнул выключатель. Корреспондент Адама, работавший в одном
японском издательстве,
употреблял его так часто, что он привык считать
это «извините!» национальной традицией. «Sumimasen, прошу извинить!»
— повторил он раз десять, протискиваясь между пассажирами рейса
«Japan-Al»; еще десяток «Sumimasen!», и Адаму удалось предъявить
паспорт офицеру канадской пограничной службы, который поставил в него
штамп и тотчас вернул владельцу. Наплевав на запрещение пользоваться
мобильниками до зоны выдачи багажа, он выудил свой телефон из кармана
пиджака, включил и набрал номер Джулии.
* * *
— Мне кажется, я слышу твой телефон — ты, наверно, оставила его в
спальне, — сдавленно пробормотал Энтони.
— Не отвлекайся. Что значит «не совсем мертв»?
— Ну, можно выразиться иначе —
например, «жив»…
— Томас жив? — повторила Джулия, едва не теряя сознание.
Энтони утвердительно кивнул.
— Откуда ты знаешь?
— Из его письма; обычно люди, покинувшие этот мир, писать уже не
могут. С одной оговоркой: если не считать меня… Я об этом как-то не
подумал, а ведь на самом деле интереснейший сюжет…
— Что за письмо? — спросила Джулия.
— То, которое ты получила через полгода после той ужасной
катастрофы. На нем стоял берлинский штемпель, а на обороте значилась
его фамилия.
— Я никогда не получала от Томаса никаких писем. Скажи, что это
неправда!!!
— Как ты могла его получить,
если сбежала из дома, а я не мог тебе его
переслать, поскольку ты не оставила адреса. Тем не менее предвижу, что
этот факт станет еще одним веским мотивом, который ты включишь в свой
список.
— В какой еще список?
— В список причин, по которым ты меня ненавидела.
Джулия встала и оттолкнула столик с завтраком.
— Если помнишь, мы договорились не употреблять в разговорах
прошедшее время. Так вот, эти последние слова ты мог бы произнести в
настоящем времени! — крикнула она, выбегая из гостиной.
Дверь, ведущая в ее спальню, оглушительно хлопнула; оставшись в
одиночестве,
Энтони сел на то место, которое только что занимала дочь.
— Сколько добра пропадает! — прошептал он, обращаясь к корзинке с
выпечкой.
Do'stlaringiz bilan baham: