Те слова, что мы не сказали друг другу

утро я была первой американской студенткой, вошедшей в эту часть
города, а если не первой, то уж во всяком случае самой счастливой.
Знаешь, я ведь сдержала свое обещание. Помнишь то темное кафе, где
ты заставил меня поклясться, что, если когда-нибудь судьба разлучит

---

нас, я должна быть счастлива несмотря ни на что? Я хорошо понимала,
почему ты это сказал: иногда моя любовь слишком угнетала тебя, ты
ведь так настрадался от недостатка свободы, что тебе было трудно
решиться связать свою жизнь с моей. И я сдержала эту клятву, хотя
тогда и рассердилась на тебя — ведь этими словами ты омрачил мое
счастье.
Я собираюсь выйти замуж, Томас, вернее, я должна была выйти
замуж в прошлую субботу, но свадьбу пришлось отложить. Это длинная
история, но именно она привела меня сюда. И, может быть, привела
именно затем, чтобы я последний раз смогла увидеть твое лицо. Поцелуй
от меня свою бабушку там, на небесах.
* * *
— Джулия, это же просто нелепо! Видела бы ты себя со стороны —
точь-в-точь твой отец на батарейках с истекшим сроком годности! Целую
четверть часа торчишь как вкопанная перед этими рисунками, да еще
бормочешь невесть что…
Вместо ответа Джулия быстро пошла вперед. Энтони Уолш ускорил
шаг, чтобы догнать ее.
— Могу я в конце концов узнать, что случилось? — настойчиво
спросил он, поравнявшись с ней.
Но Джулия замкнулась в упрямом молчании.
— Взгляни-ка, — продолжал Энтони, показывая дочери свой
портрет, — ведь здорово получилось! Держи, я дарю его тебе, — весело
добавил он.
Джулия никак не отреагировала.
— Ну ладно, я тебе преподнесу его позже. Видно, ты сейчас не в
настроении.
И поскольку Джулия по-прежнему молчала, Энтони заговорил сам:
— Скажи, почему тот портрет, который ты так внимательно
разглядывала, кого-то мне напоминает? Не этим ли объясняется твое
странное поведение там, на набережной? Не могу понять, в чем дело, но
это лицо мне явно знакомо, просто дежавю какое-то!
Еще бы незнакомо — ведь на это лицо обрушился твой кулак в тот
день, когда ты примчался за мной в Берлин. И это было лицо человека,
которого я любила, когда мне было восемнадцать лет, и с которым ты меня
разлучил, насильно отправив в Нью-Йорк!

---

11
Ресторан был почти полон. Услужливый официант тотчас принес им
два бокала шампанского. Энтони к своему не притронулся, Джулия же
выпила шампанское залпом, после чего осушила бокал отца и знаком
велела официанту налить еще. К тому времени как им подали меню, она
уже захмелела.
— Не пора ли тебе остановиться? — посоветовал Энтони, когда она
заказала четвертый бокал.
— С какой стати? Смотри, сколько в нем пузырьков, и вкус
бесподобный!..
— Ты пьяна.
— Ну нет, до этого еще далеко! — ответила Джулия, хихикая.
— Все же могла бы сдержать себя. Неужели ты хочешь испортить наш
первый совместный ужин? Вовсе не обязательно напиваться до тошноты,
просто скажи откровенно, что хочешь уйти, и все.
— Ни за что! Я хочу есть!
— Можно заказать ужин в номер, если тебе угодно.
— А по этому поводу скажу вот что: по-моему, я уже вышла из того
возраста, когда слушаются чужих советов.
— Девочкой ты вела себя точно так же, когда пыталась вывести меня из
терпения. Но ты права, Джулия, мы оба уже вышли из этого возраста — и
ты и я.
— Если вдуматься, это был единственный выбор, который ты не сделал
вместо меня.
— Какой выбор?
— Томас!
— Нет, он был не единственным, а первым, и впоследствии, если
помнишь, ты сделала много других.
— А ты всегда стремился контролировать мою жизнь.
— Что ж, этой болезнью страдают многие отцы, однако ты
непоследовательна, ведь ты упрекнула меня в том, что я почти всегда
отсутствовал.
— Я бы предпочла, чтобы ты отсутствовал, но ты ограничивался тем,
что тебя не было со мной!
— Джулия, ты пьяна и слишком громко говоришь, это неприлично.

---

— Ах, неприлично? А прилично было врываться без предупреждения в
ту квартиру в Берлине? Прилично было орать во всю глотку, до смерти
напугав бабушку человека, которого я любила, и допытываться у нее, куда
мы подевались? Прилично было взломать дверь комнаты, где мы спали, и
свернуть Томасу челюсть? Может, это было прилично?
— Ну, скажем, это было чересчур, тут я с тобой согласен.
— Ах, согласен?! А прилично было тащить меня за волосы к машине,
которая ждала перед домом? Прилично было провести через зал аэропорта,
вцепившись мне в плечо и встряхивая, как тряпичную куклу? Прилично
было пристегнуть меня ремнем к креслу, чтобы я не выпрыгнула из
самолета в воздухе? Прилично было привезти меня в Нью-Йорк, швырнуть
в мою комнату, как преступницу в камеру, и запереть дверь на ключ?
— Знаешь, бывают минуты, когда я говорю себе, что правильно сделал,
умерев на прошлой неделе.
— Ой, только не надо опять этих громких слов, я уже сыта ими по
горло.
— Нет, это не имеет никакого отношения к твоему блестящему
монологу, я думал совсем о другом.
— Интересно о чем?
— О твоем поведении с того момента, как ты увидела портрет,
напомнивший Томаса.
Джулия изумленно вытаращила глаза:
— А какая тут связь с твоей смертью?
— Забавно звучит эта фраза, не правда ли? Ответ таков: я невольно, без
всякого злого умысла помешал тебе выйти замуж в прошлую субботу, —
объявил Энтони Уолш с широкой улыбкой.
— И тебя это так сильно радует?
— То, что тебе пришлось отложить свадьбу? Еще минуту назад меня
это искренне огорчало, но теперь — совсем другое дело…
Смущенный поведением этих бурно споривших клиентов, официант
вмешался, предложив взять у них заказ. Джулия попросила принести мяса.
— Как прикажете зажарить?
— Лучше всего с кровью! — ответил Энтони Уолш.
— А для месье?
— У вас не найдется для месье свежих батареек? — осведомилась
Джулия.
Увидев, что официант лишился дара речи, Энтони Уолш поспешил
сказать, что ужинать не будет.
— Одно дело свадьба, — продолжал он, обращаясь к дочери, — и

---

совсем другое, уж ты мне поверь, делить всю свою жизнь с другим
человеком. Для этого требуется много любви, много пространства для
любви. Эту территорию обустраивают вдвоем, и на ней не должно быть
тесно ни одному из вас.
— Да кто ты такой, чтобы судить о моих чувствах к Адаму? Ты же
ровно ничего не знаешь о нем.
— Я говорю не об Адаме, а о тебе, о том пространстве, которое ты
будешь в силах подарить ему; но если ваши отношения омрачит память о
другом человеке, вряд ли вам удастся сделать свою супружескую жизнь
такой уж безоблачной.
— О, я вижу, ты кое-что смыслишь в супружеской жизни!
— Твоя мать умерла, Джулия, и я тут ни при чем, хотя ты упорно
винишь меня в этом.
— Томас тоже умер, но даже если ты и тут ни при чем, я вечно буду
винить тебя в этом. Так что, как видишь, мы с Адамом располагаем
неограниченным пространством для жизни.
Энтони Уолш кашлянул, и на его лбу выступили капельки пота.
— Ты потеешь? — удивленно спросила Джулия.
— О, это просто легкая технологическая дисфункция, без которой я бы
прекрасно обошелся, — сказал он, аккуратно промокая салфеткой
взмокший лоб. — Тебе было всего восемнадцать лет, Джулия, и ты
вздумала связать свою жизнь с коммунистом, которого знала всего
несколько недель.
— Четыре месяца!
— Значит, шестнадцать недель.
— И он был восточногерманским немцем, но вовсе не коммунистом.
— Ну и слава богу!
— Но вот чего я никогда не забуду, так это причину, по которой я
иногда смертельно тебя ненавидела!
— Мы, кажется, решили обходиться без прошедшего времени, ты не
забыла? Не бойся, говори со мной в настоящем — даже мертвый, я все еще
твой отец… или то, что от него осталось…
Официант принес Джулии заказ. Она попросила наполнить ее бокал. Но
Энтони Уолш прикрыл его ладонью:
— Я полагаю, нам еще нужно многое сказать друг другу.
Официант понял и безмолвно удалился.
— Ты жила в Восточном Берлине и несколько месяцев ничего не
сообщала о себе. Каким был бы следующий этап твоего путешествия, уж
не в Москву ли?

---

— Как ты меня разыскал?
—
По
той
статейке,
которую
ты
опубликовала
в
одной
западногерманской газете. Нашелся человек, который позаботился сделать
для меня копию.
— Кто?
— Уоллес. Вероятно, ища оправдания за то, что у меня за спиной помог
тебе уехать из Соединенных Штатов.
— Значит, ты и об этом знал?
— А может, он тоже боялся за тебя и счел, что пора положить конец
твоим эскападам, пока ты не угодила в какую-нибудь опасную передрягу.
— Мне ничто не угрожало, я любила Томаса.
— До определенного возраста человек опьяняется любовью к другому,
но на самом деле это чаще всего любовь к самому себе. Тебе предстояло
учиться на юридическом факультете в Нью-Йорке, ты же все бросила и
поехала в Париж, в Школу изобразительных искусств; оказавшись в
Париже, ты через какое-то время отправилась в Берлин, втюрилась в
первого встречного и, как по мановению волшебной палочки, напрочь
забыла о рисовании и решила заделаться журналисткой. Если память мне
не изменяет, он ведь тоже мечтал стать журналистом? Странное
совпадение, верно?
— А какое тебе было дело до всего этого?
— Это я велел Уоллесу отдать тебе твой паспорт в тот день, когда ты
придешь за ним, Джулия, и, пока ты рылась в ящиках моего стола,
разыскивая его, я сидел в соседней комнате.
— Не понимаю, зачем все эти ухищрения? Почему не отдать мне его
самому?
— Потому что тогда, если помнишь, наши отношения оставляли желать
лучшего. И, сделай я это, ты не получила бы такого удовольствия от своей
авантюры. Так что, позволив тебе сбежать после бурного скандала со мной,
я придал твоему отъезду пикантный привкус мятежа, не правда ли?
— Так, значит, ты совершил это вполне сознательно?
— Я сообщил Уоллесу, где лежат твои документы, а сам действительно
сидел рядом, в гостиной; впрочем, может быть, во всей этой истории мною
руководило еще и чувство уязвленного самолюбия.
— Уязвленного — у тебя-то?!
— А как быть с Адамом?
— Адам здесь совершенно ни при чем!
— Хочу напомнить, что, если бы я не умер — как ни странно мне
самому говорить тебе это, — ты сейчас уже была бы его женой. Ну

---

хорошо, я попытаюсь сформулировать свой вопрос иначе, но сначала
попрошу тебя закрыть глаза.
Не понимая, чего добивается отец, Джулия помедлила, но он настаивал,
и она выполнила его просьбу.
— Закрой глаза как можно крепче. Мне нужно, чтобы ты почувствовала
себя в кромешной тьме.
— Что это еще за фокусы?
— Выполни хоть раз мою просьбу, это займет всего несколько секунд.
Джулия старательно зажмурилась, и ей почудилось, будто она тонет в
непроницаемом мраке.
— Теперь нащупай свою вилку и ешь.
Увлекшись этой игрой, она попыталась сделать то, что он просил. Ее
рука пошарила по скатерти и наконец наткнулась на искомый предмет.
Затем она неуверенным движением попыталась наколоть на вилку кусочек
мяса в тарелке и приоткрыла рот, совершенно не представляя, что сейчас
там окажется.
— Скажи мне, изменился ли вкус мяса оттого, что ты его не видишь?
— Возможно, — ответила она, не открывая глаз.
— Тогда сделай для меня еще кое-что, но, главное, с закрытыми
глазами.
— Говори, — глухо произнесла Джулия.
— Вспомни какое-нибудь счастливое мгновение своей жизни.
И Энтони умолк, пристально вглядываясь в лицо дочери.