|
библейская религия.
Три следую
щих мотива, заставляющие исследование стремиться к своим пос
ледним пределам, как будто коренятся в ней.
1.
Этос
библейской религии требует истинности любой ценой.
Она довела это требование до последних пределов и развернула
всю его проблематику. Требуемая Богом истинность заставляет
видеть в познании не игру, не благородное занятие для досуга, а
серьезное дело, профессию, являющую собой самое важное для
человека.
2. Мир
сотворен Богом.
Греки познают космос как нечто со
вершенное и упорядоченное, разумное и закономерное, как вечно
108
существующее. Все остальное для них ничто, материя, непозна
ваемая и не стоящая познания. Если же мир сотворен Богом, то
все существующее, будучи творением Бога, является достойным
познания, и нет ничего, чего не д
о
лжно было бы узнать и познать.
Познание — как бы следование мыслям Бога. Ведь Бог, будучи
творцом, присутствует, по словам Лютера *, и во внутренностях
вши. Греки не выходят за пределы завершенных картин мира,
красоты созданного их мыслью космоса, логической прозрачности
мыслимого ими целого; они либо группируют все в схемы, сос
тоящие из ступеней и структур, либо объединяют то, что они мыс
лят, посредством силлогизмов в систему связей, либо постигают
вечную закономерность в происходящих событиях. Не только
Аристотель и Демокрит, но и Фома Аквинский и Декарт (13) сле
дуют этому стремлению создать замкнутый образ.
Совсем иным по своему характеру является новый импульс,
беспредельно открытый сотворенному универсуму. Он направляет
познание в сторону именно той действительности, которая не
укладывается в рамки открытых ранее структур и законов. В са
мом логосе возникает стремление постоянно доводить себя до кру
шения, но не для того, чтобы отказаться от себя, а чтобы вновь
обрести себя в новом, расширенном и более полном образе, и
продолжать этот процесс, не завершая его, до бесконечности.
Эта наука возникает из логоса, который не замыкается в себе,
но, будучи открыт алогону *, сам проникает в него, вследствие
того, что он ему подчиняется. Постоянное, никогда не прекра
щающееся взаимодействие между теоретической конструкцией
и экспериментальным исследованием является простым и гран
диозным примером и символом этого универсального процесса,
возникающего из вспышки противоречия между логосом и ало-
гоном.
Для нового познавательного импульса мир не является толь
ко прекрасным. Это познание направлено на прекрасное и на без
образное, на доброе и дурное. Правда, в конечном итоге omne ens
est bonum
1
, ибо оно создано Богом. Однако это благо — уже
не зримая самоудовлетворенная красота греков, оно присуще толь
ко любви ко всему сущему, сотворенному Богом, следователь
но, и вере в смысл научного исследования; знание того, что все
мирское есть творение Божье, придает спокойствие перед развер
зающимися пропастями действительности в беспокойном, беско
нечно сомневающемся и именно поэтому движущемся вперед ис
следовании.
Однако познанное и познаваемое бытие мира, будучи сот
воренным, является тем самым все-таки бытием второго ранга.
Поэтому мир сам по себе бездонно глубок, ибо основа его в не
коем другом, в Творце; мир, как таковой, не замкнут и, следова
тельно, не может быть замкнут в качестве объекта познания.
Бытие мира никогда не может быть постигнуто как окончатель-
1
Все сущее есть благо (
лат.
)
.
109
ная, абсолютная действительность, оно всегда указывает на не
что другое.
Идея сотворения мира делает все сотворенное достойным
любви в качестве творения Божьего и создает тем самым неве
домую ранее близость к действительности, однако вместе с тем
и наибольшую дистанцию по отношению к бытию, которое ведь
есть лишь сотворенное бытие, не Бог.
3. Действительность мира полна для человека ужаса и стра
ха. Его воля к истине с неизбежностью устанавливает: «Все это
действительно так». Однако если Бог — творец мира, то Он
как бы
несет ответственность
за свое творение. Вопрос об оправдании
Бога превращается в книге Иова в борение за Божество при зна
нии о действительности мира *. Это — борение с Богом за Бога.
Бытие Бога не ставится под сомнение. Именно эта несомненность
усиливает борение. Оно бы прекратилось, если бы вера погасла.
Этот Бог с его непреклонным требованием истины не хочет
быть постигнутым посредством иллюзий. Он отворачивается от
теологов, пытающихся утешать и наставлять Иова с помощью
софистических построений. Этот Бог требует знания, содержание
которого как будто все время выдвигает обвинение против Него
самого. Отсюда и дерзостность познания, требование познания
безусловного и вместе с тем страх перед ним. Создается поляр
ность; человек будто слышит: Божья воля есть неограничен
ное исследование, исследование есть служение Богу и одновремен
но — оно посягает на тайну божественных свершений, и потому не
д
о
лжно снимать все покровы.
Этому борению сопутствует борение исследователя с тем, что
для него есть самое сокровенно-личное, любимое и желанное, с
собственными идеалами и принципами. Все это должно быть про
верено, подтверждено или преобразовано. Подобно тому
как
ис
тинная вера в Бога невозможна без ответа на вопросы, вырастаю
щие из реальной действительности; подобно тому, как поиски Бога
неизбежно связаны с мучительным отказом от иллюзий, так и
подлинная воля исследователя является борением с собственны
ми желаниями и ожиданиями.
Это борение находит свое глубочайшее выражение в борьбе
исследователя со своими собственными установками: решающим
признаком человека науки стало то, что в исследовании он ищет
своих противников, и прежде всего тех, кто ставит все под вопрос
с помощью конкретных и определенных идей. Здесь продуктив
ным становится как будто нечто саморазрушающее. И наоборот,
признаком упадка науки является стремление избежать дискус
сий или — в еще большей степени — полностью устранить их,
стремление ограничить свое мышление кругом единомышленни
ков, а вовне направить всеразрушающую агрессивность, опери
рующую неопределенными общими местами.
110
Do'stlaringiz bilan baham: |
