Смысл и назначение истории. Пер с нем

 всех людей.
То, что они не воспринимают, 
не имеет особых шансов сохраниться. Делом аристократии духа 
будет, как всегда, все высокое и творческое. Однако его основа 
и то простое, с чем соотносится все, созданное духом, должно 
стать действительностью в сознании большинства или идти навст­
речу его невысказанным желаниям. 
При этом сегодня, больше чем когда-либо, решающим будет, 
чт
о
люди, умеющие читать и писать (до этого они не более чем 
дремлющие, бездеятельные массы), действительно читают. Долгое 
время Библия была настольной книгой каждого читающего чело­
века с детских лет до глубокой старости. В наши дни этот вид 
традиции и воспитания как будто теряет свое значение для широ­
ких кругов населения и заменяется случайным чтением. Газеты, 
действительно необходимые современным людям, в том числе 
и такие, которые отличаются высоким духовным уровнем и в кото­
рых печатаются умнейшие люди нашего времени, могут оказать 
дурное воздействие там, где они являются единственным, быстро 
забываемым чтением. Трудно предвидеть, какое значение будет 
иметь в будущем для воспитания человека заполняющее его жизнь 
чтение. 
Усилия, объектом которых является все население страны, 
предпочтительнее в деле определения будущего, поскольку они 
имеют в виду всех людей, но только в том случае, если им удается 
действительно найти отзвук в сердцах людей, а не просто создать 
искусственные построения. В противном случае они сразу же ока­
жутся бесплодными, как только разразится настоящая катастро­
фа, что и произошло с фашистскими лжетеориями, которые 
утверждались с барабанным боем, широко распространялись и 
235 

---

внедрялись в жизнь людей. Никому не дано знать, что может при­
нести обновление
 церкви.
Перед нашим взором возникают, правда, 
силы, коренящиеся в церковной вере, которые в своем индивиду­
альном облике поражают нас своей непреложностью. Однако 
какого-либо значительного, оказывающего всеохватывающее воз­
действие явления мы теперь не обнаруживаем. 
Церковная вера находит свое выражение в представлениях, 
мыслях, догматах и становится исповеданием. Она может, отор­
вавшись от своих истоков, идентифицироваться с этим особым со­
держанием и с этими объективациями и тогда неизбежно осла­
бевает. Однако для сохранения традиции ей необходима эта 
опора. 
Большинство людей, вероятно, еще связано в своей вере со 
своего рода осязаемой действительностью. Поэтому мудрые 
учреждения, целью которых является власть над людьми и вместе 
с тем оказание всем помощи, всегда исходят — если все остальное 
оказывается безуспешным — из желания людей обладать чувст­
венной реальностью и определенными догматами веры. 
Этому противостоит совершающееся вне церкви преобразова­
ние веры. Человек, внутренне свободный, не дает своей вере отчет­
ливо выраженного всеобщего содержания; он тверд в своей исто­
ричности, в решениях проблем своей личной жизни, он контроли­
рует себя, сохраняет открытость и основывается на авторитете 
общей исторической традиции. Возникает вопрос, не создаст ли 
эпоха, впервые научившая целые народы читать и писать и, быть 
может, воспитавшая б
о
льшую дисциплину мышления, уже одним 
этим фактом новые возможности для свободной, не требующей 
твердого определения веры, которая при этом сохранит всю свою 
серьезность и непреложность. До сих пор подобная вера не встре­
чала сочувствия в массе населения. 
Поэтому функционеры догматической, доктринерской и инсти­
туционализированной веры, ощущающие свою силу в качестве 
звеньев мощных образований, воздействующих на мир, подчас 
всемогущих в широких сферах, презирают эту веру, считая ее 
частной и слабой. Однако поскольку в конечном счете массы 
состоят из отдельных людей, другими словами, частный характер 
повсюду находит свое выражение — для хода вещей является 
определяющим, содержится ли в этой осязаемой помощи (пусть 
она даже принимает форму суеверия) то, что может быть обнару­
жено и в высоких духовных феноменах и связано с истоками чело­
века как индивидуума, с тем, как он непосредственно живет 
в Боге. 
* * * 
Если сомнение в значимости современной церкви и ее способ­
ности к метаморфозе и порождает — быть может, без достаточно­
го основания — отрицательный прогноз ее дальнейшей судьбы, 
то это сомнение совсем не обязательно должно распространиться 
236 

---

на библейскую религию. Вполне вероятно, что будущая вера 
воспримет основные позиции и категории осевого времени, к кото­
рому относится и библейская религия. Это объясняется тем, что 
для целостного понимания истории духовное превосходство этой 
эпохи истоков человеческой культуры остается непревзойденным; 
тем, что наука и техника с возникающими на их основе новыми 
идеями не выдерживают сравнения с высокой верой и человеч­
ностью той эпохи истоков; тем, что распад современного мышле­
ния не мог быть приостановлен собственными силами этого мыш­
ления; тем, что нет больше простоты и глубины того времени, 
которые воплотились бы в новом образе, а если этот новый образ 
когда-нибудь и возникнет, то для того, чтобы устоять, он неиз­
бежно должен будет сохранить прежнее содержание. 
Поэтому наиболее вероятным для нашего времени остается 
восстановление преобразованной библейской религии. 
Тенденциям нашей эпохи к разделению, изолированности, 
фанатизму групп (в соответствии с замыкающими границами, 
свойственными тотальному планированию) противостоят тенден­
ции объединения на основе простых великих истин. 
Впрочем, кому дано в каждом отдельном случае понять, что 
теперь уже, по существу, отмерло, что обозначают напрасные по­
пытки держаться отошедшего в прошлое и что исконно и что жиз­
неспособно? 
Однако отношение нашей веры к библейской религии в ко­
нечном счете решает вопрос о будущем людей Запада — это пред­
ставляется нам несомненным. 
Если допустить возможность того, что преобразование биб­
лейской религии не удастся, что она отомрет в застывших кон­
фессиональных религиях (вместо того, чтобы, защитившись новым 
обличьем, пройти через века, сохранив свою жизненность) и может 
просто исчезнуть в грядущих политических катастрофах, то, 
поскольку человек никогда не перестанет быть человеком, следует 
ждать появления чего-то в корне иного. Это новое, что мы еще не 
можем себе даже представить, устранило бы библейскую религию, 
превратив ее в простое воспоминание, подобное тому, которое мы 
сохраняем о греческих мифах, а быть может, она перестанет быть 
для нас даже воспоминанием. Эта религия долгое время сохраня­
ла свое значение, так же как конфуцианство (которое в настоящее 
время находится в таком же положении и так же ставится под 
вопрос), однако не столь долго, как религия египтян. 
Новое, о котором идет речь, не обретет жизнь в установлении, 
обладающем в качестве коррелята насильственной мировой импе­
рии лишь внешними возможностями. Действительно взволновать 
человека могло бы только нечто вроде нового осевого времени. 
Тогда брожение среди людей показало бы, к чему ведет коммуни­
кация в духовной борьбе, в напряжении нравственной непоколе­
бимости, в блаженном ожидании нового откровения божества. 
Можно вообразить и следующее: быть может, в грядущие 
века появятся люди, способные, черпая силы в истоках осевого 
237 

---

времени, провозгласить истины, и эти истины, преисполненные 
знания и опыта нашей эпохи, станут основой веры и жизни людей. 
Тогда человек вновь познает все глубокое значение того, что Бог 
есть, и ощутит присутствие духа, переполняющего жизнь. 
Однако напрасно стали бы мы ждать, что все это будет нам 
дано в новом откровении Бога. Понятие откровения принадлежит 
только библейской религии. Откровение свершилось, оно заверше­
но. Идея откровения нерасторжимо связана с библейской рели­
гией. В ярком свете нашего мира пророчество, притязающее на 
ожидание нового божественного откровения, было бы, вероятно, 
воспринято как безумие или лжепророчество, как суеверие, исче­
зающее перед лицом единственно великого, истинного пророчества, 
данного человечеству несколько тысячелетий тому назад. Впрочем, 
как знать? 
Подобное новое откровение неизбежно стало бы неистинным 
в своей вновь узурпированной насильственной исключительности. 
Ибо тот факт, что истина веры в многообразии ее исторического 
проявления находит свое выражение в единении этого многообра­
зия посредством все более глубокой коммуникации, этот факт 
и этот опыт нового времени не могут быть устранены. Этот опыт 
не может быть ложным в своих истоках. 
Перед лицом возможного установления тоталитарной мировой 
империи и соответствующей ему тоталитарной истины в вере от­
дельному человеку, бесчисленным отдельным людям, которые с 
осевого времени до наших дней живут на территории от Китая до 
Запада, остается лишь надежда сохранить сферу философского 
мышления, какой бы узкой она ни становилась. Тогда последним 
прибежищем человека, соотносящего свою жизнь с трансцендент­
ностью, будет его глубокая внутренняя независимость от госу­
дарства и от церкви, свобода его души, черпающей силу в великих 
традициях п р о ш л о г о , — все это уже неоднократно случалось в 
мрачные переходные периоды истории. 
Тем, кто считает маловероятным возникновение единого мира 
без единой веры, я осмелюсь возразить следующее: обязательный 
для всех единый мировой порядок (в отличие от мировой империи) 
возможен именно в том случае, если многочисленные верования 
останутся свободными в своей исторической коммуникации, не 
составляя единого объективного общезначимого содержания веры. 
Общей чертой всех верований в их отношении к мировому порядку 
может быть только то, что все они будут стремиться к такой струк­
туре и основам мирового сообщества, в котором каждая вера обре­
тет возможность раскрыться с помощью мирных духовных средств. 
Итак, мы ждем не нового божественного откровения, не исклю­
чительности благой вести, значимой для всего человечества. Воз­
можно совсем другое. Быть может, нам дозволено ждать чего-то, 
подобно откровению в пророчестве, которое может завоевать до­
верие современных людей (пользуясь словом «пророчество», мы 
неправомерно говорим о будущем в категориях прошлого), пред­
станет им в своем многообразии или с помощью мудрецов и зако-
238 

---

нодателей (мы опять пользуемся категориями осевого времени) 
возвысит людей до уровня смелой, самоотверженной, проникновен­
но чистой человечности. Мы все время ощущаем какую-то неудов­
летворенность, нечто подобное ожиданию и готовности. Филосо­
фия наша не завершена и должна сознавать это, если она не хочет 
стать ложной. Мы бредем во тьме, направляемся в будущее, обо­
роняясь от врагов истины, неспособные отказаться от своего, 
основанного на незнании мышления во имя покорного следования 
предписанному знанию, но прежде всего готовые слышать и ви­
деть, если глубокие символы и проникновенные мысли вновь осве­
тят наш жизненный путь. 
Философствование во всяком случае будет при этом иметь су­
щественное значение; стоит приложить все усилия, чтобы противо­
действовать в своем мышлении абсурдности, фальсификации, 
искажению, претензии на исключительность в обладании исто­
рической истиной и слепой нетерпимости. И это приведет нас на 
путь, где любовь обретает свою глубину в подлинной коммуника­
ции. Тогда в этой любви, в этой состоявшейся коммуникации са­
мые разъединенные по своим историческим истокам люди узрят 
объединяющую нас истину. 
В настоящее время это чувство знакомо лишь единицам. Тот, 
кто хочет жить в незамкнутом, неорганизованном и не допускаю­
щем организации сообществе подлинных людей — раньше это на­
зывали невидимой ц е р к о в ь ю , — тот фактически живет в наши дни 
как единица, связанная с другими рассеянными по земному шару 
единицами в союзе, который устоит в любой катастрофе, в доверии, 
которое не зафиксировано в договорах и не гарантируется выпол­
нением каких-либо определенных требований. Такой человек 
живет в глубокой неудовлетворенности, но эта неудовлетворен­
ность разделяется другими, и все они упорно ищут правильный 
путь — в посюстороннем мире, а не вне его. Эти люди встречаются 
друг с другом, вселяют друг в друга бодрость и мужество. Они 
отвергают распространенное в наши дни сочетание эксцентричной 
веры с практикой нигилистического реализма. Они знают, что чело­
веку надлежит осуществить в этом мире то, что соответствует его 
возможностям, и что такая возможность никогда не бывает един­
ственной. Однако каждый человек должен отчетливо сознавать, 
какова его позиция и во имя чего он действует. Каждый человек 
как будто предназначен божеством жить и действовать во имя 
беспредельной открытости, подлинного разума, истины, любви и 
верности вне того насилия, которое свойственно государству 
и церкви, под гнетом которого мы вынуждены жить и которому 
хотим противостоять. 

---