Смысл и назначение истории. Пер с нем

 героизм человека
сегодня лишен в деятельности 
блеска, в воздействии — славы. Он остается без признания, 
если, не уступая повседневности, обладает силой самостояния. 
Он не ведает чар неверных ожиданий и ложного, отстраняющего 
его от самого себя отклика. Он отвергает облегчение, которого 
можно достичь, действуя, как все, получая общее одобрение, и не 
дает поколебать себя сопротивлением и непризнанием. Ему свой-
395 

---

ственна уверенность в продолжении своего пути. Этот путь — 
смелое приятие одиночества, невзирая на то что пересуды, согла­
сно которым подобное притязание на своеволие действительно 
заслуживает одиночества, едва ли не принуждает следовать тому, 
чего хотят все. Сохранять при этом без упрямства и слабости 
выбранное направление, не поддаваться ни на мгновение обману, 
даже при усталости и слабеющем рассудке сохранять верность 
решению — такова задача, которая заставляет едва ли не каж­
дого иногда оступиться. В невозможности когда-либо быть до­
вольным собой бытие человека в своей невидимости может на­
деяться обрести неверифицированное подтверждение только 
перед лицом своей трансценденции. 
Если человек в качестве героя характеризуется тем, что утверж­
дает себя перед превосходством силы, которая, будучи свойст­
венна каждой эпохе, достигает, противостоя ему, цели, к которой 
она слепо стремится, то сегодня он утверждает себя перед неося­
заемой массой. Индивид не смеет сегодня ставить ее под ради­
кальное сомнение, если он хочет жить в мире; он должен молча 
терпеть и участвовать в ее действиях или стать мучеником, ока­
заться во власти этого деспота, уничтожающего тихо и незамет­
но. Подобную власть мы обнаруживаем в тех индивидах, которые 
в качестве функционеров группы власти в рамках всеобщности 
на мгновение осуществляют волю массы так, как они ее понимают, 
чтобы после завершения своей функции — в их понимании — 
вновь впасть в ничтожество. Поэтому они и не могут быть постиг­
нуты как индивиды. Современный герой, становясь
 мучеником, 
не увидел бы своего противника и сам остался бы невидимым 
в качестве того, что он в действительности есть. 
В скепсисе нашего времени массовые проявления суеверия 
служат как бы вызванными отчаянием случайными фанатиче­
скими связями.
 Пророки
всех видов достигают успехов. Для 
независимости же остается только один путь — никогда не отка­
зываться от скепсиса по отношению ко всему объективно фикси­
рованному. Человек, выражающий в нем истинное бытие, ради­
кально отличен от прежних пророков. 
Прежде всего он не признан пророком, он действует скрытно; 
в противном случае он превратился бы в демагога, в эфемерно 
обожествляемого, затем отвергнутого вождя массы или в течение 
некоторого времени в самого себя — возвеличивающего предста­
вителя культа в какой-либо группе. Поэтому он отказывается 
быть пророком; он отталкивает тех, кто хочет ему следовать, 
ибо его сущность отвергает подчинение; он видим лишь незави­
симым, которые, проникая взором в его сущность, приходят к 
самим себе. Он ищет не последователей, а соратников. Стре­
миться к тому, чтобы ему следовали, он может только в государ­
ственной жизни как общей судьбе существования; лишь здесь 
он становится в качестве демагога вождем, совершает в создан­
ной им понятной форме для всех то, что, по существу, понимают 
лишь немногие, и остается при этом скрытым в качестве самого 
396 

---

себя. Его сущность воздействует косвенно; он не становится 
пластическим образом, не провозглашает законов. Не погружаясь 
в деятельность приходящих и уходящих кумиров существующего 
порядка, он пребывает в качестве самобытия для самобытия, 
ибо он создает жизнь как требование посредством действия 
в другом, исходя из его собственных истоков, не превращаясь 
для него в идола в своем противопоставлении ему. 
Он не предсказывает будущего, но говорит то, что есть. Это 
он постигает в его полноте как явление бытия, не абсолютизируя 
его в очередной миф. 
Его образ можно спутать с другим, его объективная деятель­
ность может быть незаметной, его знание — как бы двойственным. 
Его сущность — очевидная тайна. Открытость безграничного 
желания видеть превращается у него в молчание — не для того, 
чтобы умолчать о том, что он знает и мог бы сказать, но чтобы 
не внести в высказанное то, что посредством ошибочности стало 
бы в экзистенции неясным самому себе. Такая неустранимая 
анонимность — его признак. Каждый должен быть готов услышать 
в своем мире ее призыв, не делая ее вновь невидимой для себя 
из-за ложного утверждения о причастности и ожидания. 
Б о р ь б а б е з ф р о н т а . Анонимное есть
 подлинное бытие, 
открытость которому единственно и создает уверенность в том, 
что не существует ничто. Но анонимное — одновременно и
 суще­
ствование небытия,
чья сила ни с чем не сравнима и не может быть 
постигнута, хотя она и грозит всему уничтожением. Оно есть то, 
единение с чем возвышает меня, и есть то, с чем я должен бороть­
ся, когда ищу бытие. Но и эта борьба своеобразна. Существование 
небытия кажется то исчезнувшим, то внезапно господствует над 
всем. В нем сосредоточено нечто зловещее, связанное с беспокой­
ством вследствие неуверенности в том, против чего и за что идет 
борьба. В нем как будто не остается ничего, кроме жестокой 
борьбы за существование в ее постоянной эгоцентричности. Но 
и само это понимание дано им, ибо оно покрывает все пеленой 
небытия, потому что само есть ничто. 
Подобно тому как примитивный человек противостоял демо­
нам, полагая, что, назвав их имя, он станет их господином, совре­
менный человек противостоит этому непостижимому, путающему 
его расчеты: если только мне удастся познать его, полагает он, 
я заставлю его служить мне. Аналогом демонов являются аноним­
ные силы ничто в разбожествленном мире. 
Борьба, в которой ясно, с кем имеешь дело, открыта. В совре­
менном же существовании после минутного прояснения человек 
теряется от
 путаницы в фронтах борьбы.
Тот, кто только что 
казался противником, оказывается союзником. Кто по объектив­
ному желаемому должен был быть противником, выступает на 
твоей стороне; то, что, собственно говоря, кажется антагонистич­
ным, отказывается от борьбы, а представлявшееся единым фрон­
том оборачивается против самого себя. И все это в вихревой 
неразберихе и изменяемости. Это может превратить меня в про-
397 

---

тивника того, кто казался ближайшим, и в союзника самого да­
лекого человека. 
Можно было бы вообразить, что этот образ возник вследст­
вие борьбы двух эпох, происходящей сегодня, причем таким об­
разом, что отдельный человек не знает, где он находится, и никто 
не может знать, что же действительно старое и что, собственно 
говоря, будущее; эпоха еще неясна в своей сущности; поэтому 
без понимания себя и ситуации люди борются, быть может, про­
тив подлинного смысла. Однако единства нет ни в прошедшей, 
ни в будущей эпохе. Существо человека в его истории всегда про­
межуточно, это — беспокойство его всегда незавершенного суще­
ствования во времени. Ему не поможет попытка обнаружить 
единство наступающей эпохи, разве только никогда не прекра­
щающиеся попытки снять пелену с анонимных сил, стоящих 
поперек дороги как порядку существования, так и самобытию. 
Минуя случайные и нежеланные фронты борьбы, человек 
стремится попасть на подлинные и желаемые. Пусть падут фронты, 
оказывающиеся подступами, ибо в них нет идентичной воли, пусть 
увидят друг друга подлинные противники.
Все то, что встает 
между ними как непостижимое, туманит ясность, парализует волю, 
препятствует достижению цели, пусть оно выйдет наружу. Лишь 
тогда, когда я и другой поймем друг друга в борьбе, она ста­
нет осмысленной. Я хочу сознания, хочу видеть противника. 
Пусть он не прячется за моей спиной и не исчезает, когда я обо­
рачиваюсь; пусть он смотрит мне в глаза, говорит со мной и отве­
чает мне. Однако анонимные силы ускользают и меняют свой 
облик. Если я на мгновение как будто ухватил их, они уже не 
то, чем были. В некоторых образах они перестают быть силой, 
если им не противиться и просто не обращать на них внимания; 
однако неожиданно они вновь появляются в другом образе. Они 
выступают с одинаковым успехом как противники и как друзья, 
становятся двойственными как одним, так и другим. Каждый, 
кому когда-либо нечто было безусловно важно, должен был столк­
нуться с этой путаницей. Она прорывает наше планомерное 
существование и опустошает самобытие человека. Или же человек 
должен сам принимать участие в этой путанице, ничего не ведая 
о ней. 
Подлинные противники выступают там, где в существовании 
бытие противостоит бытию в продуктивной борьбе.
 Нет противни­
ков
там, где бытие борется за существование с небытием. Может 
случиться, что небытие незаметно предательски достигнет в каче­
стве существования триумфа в неуловимых образах софистики.