Смысл и назначение истории. Пер с нем

Ш е с т а я ч а с т ь 
КАКИМ МОЖЕТ СТАТЬ ЧЕЛОВЕК 
1. Анонимные силы 
Вопрос об анонимных силах не является вопросом о неизвест­
ном, которое мы находим и узнаем, чтобы вновь в тех же поисках 
противостоять новому неизвестному. Лишь за пределом неизвест­
ного и в различении с ним человек наталкивается на непостижи­
мое, которое есть не еще неизвестное, а существенно анонимное. 
Анонимное, доступное постижению, вообще никогда не было бы 
таковым. 
Анонимное — это и
 подлинное бытие человека,
угрожающее 
исчезновением в рассеянии, и
 подлинное небытие,
притязающее 
как будто на всю сферу существования. Вопрос об анонимных 
силах — это вопрос о бытии самого человека. 
Попытка описать анонимность уничтожила бы ее, если бы 
описание стало познанием. Но здесь описание — не установле­
ние, а апеллирующая возможность. 
И с к а ж е н и е с в о б о д ы . Следует напомнить о ряде прояв­
лений современной софистики. Различные замаскированные фор­
мы
 неясности,
возмущения, мнимой правдивости, неуверенности 
мнения и воления должны были служить сохранению определен­
ной структуры существования или отрицанию ее в удобной прямо­
линейности. Они создали такую атмосферу, которая вносит
 соб­
лазн
в существование индивида, побуждая его
 бежать от самого 
себя,
приняв
 признанный
образ деятельности, необходимый
 для 
всеобщего блага.
В структуре существования это всеобщее благо 
как будто со всех сторон идет мне навстречу, чтобы освободить 
меня от самого себя как притязания на самобытие. 
Деловитость,
осмысленная лишь в ограниченных ситуациях, 
становится в своей абсолютизации в «новую деловитость» маской. 
Ею можно заслонить собственное ничтожество; значение челове­
ка — в выполнении функции, и это значение растет вместе с ви­
димостью безграничной трезвости. Люди боятся слов, желаний 
и чувств, отвергают как пошлость не только то, что придает обман­
чивость содержанию, но называют пошлостью и все то, в чем не 
нуждается больше лишенная всех облачений вещь. Людям, соб­
ственно говоря, сказать больше нечего. Существуют лишь вопросы 
техники; после их решения остается немота — не глубина молча­
ния, а выражение пустоты. Человек стремится отказаться от себя, 
устремиться в работу, чтобы забыться, не быть свободным, вновь 
390 

---

стать природой, будто природа идентична технически осваивае­
мой вещи. 
Нежелание принимать решения
стало формой мира, требуе­
мой общим интересом структуры существования. Между волей, 
ищущей решение о своем бытии, и волей, отказывающейся от 
борьбы и стремящейся лишь продолжать утвердившееся сущест­
вование как таковое, идет тайная борьба. Воля, отказывающая­
ся от борьбы, не препятствовала бы и тому, чтобы существование 
соскользнуло в болото, где исчезает всякая возможность челове­
ческого бытия. Порядок существования дает человеку чистую 
совесть, уверенность в том, что все совершаемое им и его бытие 
правильны, при условии, что его поведение никогда не потребует 
принятия подлинных решений. 
Однако человек не может отказаться от себя. В качестве 
возможности свободы он либо ее истинное осуществление, либо 
ее
 искажение,
которое не дает ему покоя. Человек, исказивший 
себя как свободу, становится
 в своем корне неразличимым.
Он 
отгорожен формами общения и оборотами речи. 
В своем искажении
он
 противостоит свободе.
При тайной 
любви к бытию, возможностью которого он был, он вынужден 
уничтожать бытие повсюду, где оно ему встречается. Его скры­
тое благоговение превращается в глубокую ненависть. Он поль­
зуется структурами существования, чтобы ложно используемыми 
аргументами свободы уничтожить ее мощью аппарата. Сущность 
свободы — борьба; она стремится не к успокоению, а к обостре­
нию, не к невмешательству, а к очевидности. Однако анонимная 
враждебность к свободе превращает духовную борьбу в искажен­
ную духовность