Смысл и назначение истории. Пер с нем

ПРИМЕЧАНИЯ 
(1) Непреходящее значение для философии истории имеют работы Вико, 
Монтескье, Лессинга, Канта, Гердера, Фихте, Гегеля, Маркса и Макса Вебера. 
Обзор литературы дан в следующих работах:
 Thyssen J.
Geschichte der 
Geschichtsphilosophie. В., 1936;
 Rocholl R.
Die Philosophie der Geschichte. Bd 1. 
Göttingen, 1878. 
(2)
 Spengler O.
Der Untergang des Abendlandes. München, 1923;
 Weber A. 
Kulturgeschichte als Kultursozioiogie. Leiden, 1935;
 Weber A.
Das Tragische und 
die Geschichte. Hamburg, 1943;
 Weber A.
Abschied von der bisherigen Geschichte. 
Hamburg, 1946;
 Toynbee A.
A study of history. L., 1935. 
280 

---

(3)
 Тойнби
осторожен в своих прогнозах. Он прорывает или обволакивает 
нарисованную им картину христианским воззрением. В принципе, согласно 
его теории, культура может продолжать существовать, не приближаясь к гибели. 
На нее не распространяется слепая необходимость биологического старения 
и смерти. То, что произойдет, зависит отчасти от свободы человека. Иногда 
помогает Бог. 
Шпенглер
настаивает на том, что он первый, по его мнению, методически 
разработал исторический прогноз с достоверностью астронома. Многие находят 
в его концепции аргументы, подтверждающие то, что они уже смутно ощущали 
сами. Его проникновенной картине, где переливающиеся в игре своих граней 
отношения колеблются между произвольными построениями и убедительностью, 
его диктаторской убежденности можно противопоставить два принципиальных 
возражения: 
Во-первых, интерпретация с помощью символов, сравнений и аналогий 
действительно в ряде случаев помогает характеризовать «дух», общее настроение; 
однако ей, как и всякому определению с помощью физиогномического метода, 
свойствен тот недостаток, что в ней реальность не методически познается, а интер­
претируется в своей бесконечности на основе возможностей. Тем самым нару­
шается столь претенциозно выдвинутая идея «необходимости» того, что происхо­
дит. Смена морфологических форм постигается в рамках каузальности, смысло­
вая очевидность — как реальная необходимость развития. Там, где Шпенглер 
дает больше чем характеристику явлений, он методологически несостоятелен. 
Если в его аналогиях подчас заключены подлинные проблемы, то ясность они 
обретают не в физиогномическом в
и
дении как таковом, а лишь в том случае, если 
данное утверждение может быть проверено исследованием каузальных связей 
и конкретных свойств явления. Интуиция, якобы позволяющая всегда ухватить 
в особенном целое, должна быть превращена в определенность, которая может 
быть обоснована, а при этом приходится отказываться от проникновения в целое. 
Тогда прекращается субстанциализация и гипостазирование культурных це-
лостностей. Существуют лишь идеи относительного духовного целого и схемы 
подобных идей в идеально-типических конструкциях. Посредством этих идей 
и схем можно, опираясь на определенные принципы, установить связь между 
многообразными явлениями. Однако сами эти идеи всегда остаются внутри 
всеобъемлющей целостности и не могут полностью ощутить эту целостность как 
некое тело. 
Во-вторых, в противовес шпенглеровскому абсолютному делению на изоли­
рованные, параллельно существующие культуры следует указать на их эмпири­
чески выявляемые соприкосновения, влияния, заимствования (буддизм в Китае, 
христианство на Западе), которые, по Шпенглеру, ведут только к нарушениям 
и псевдоморфозам, а в действительности указывают на лежащую в их основе 
общность. 
Правда, понять, что такое эта общность о с н о в ы , — задача бесконечная как 
в аспекте познания, так и практического осуществления. Каждое определенным 
образом выявленное единство — например биологический тип, общезначимое рас­
судочное мышление, общие черты человеческой природы — не есть единство как та­
ковое. Предположение, что человек потенциально повсюду один и тот же, столь 
же верно, как и противоположное, — что человек повсюду различен, что он диффе­
ренцирован вплоть до особенностей отдельных индивидуумов. 
Единство обязательно должно быть связано со способностью понимать 
друг друга. Шпенглер это отрицает: различные культуры, утверждает он, в корне 
различны, друг для друга непостижимы. Мы, например, не понимаем древних 
греков. 
Этому параллельному существованию вечно чуждого друг другу противо­
стоит возможность и отчасти реальность взаимного понимания и заимствования. 
Все, что люди мыслят, делают и создают, все это затрагивает всех, в конечном 
счете речь идет об одном и том же. 
(4)