Почему вообще верность так важна для
нас?
Как уже было сказано в начале главы, измена –
синоним предательства. И это неудивительно, учитывая
культурные предпосылки: почти любая книга, начиная с
Библии и заканчивая бульварным романом в мягкой
обложке, почти любой фильм говорят нам о разрушающей
силе измен.
Секс на стороне – это, безусловно, обман партнера
(если не было предварительной договоренности о
свободных отношениях). Но есть еще много смыслов,
которые подразумеваются по умолчанию: это неуважение,
удар по самооценке, безразличие к партнеру. Сексуальная
неверность – причина 90 % разводов в Америке
[122]
. Мы
еще поговорим о том, может ли физическая связь с кем-то,
кроме основного партнера, не быть синонимом конца
отношений, но перед этим стоит вспомнить, почему
сексуальная верность вообще стала моральной категорией.
Справедливости ради признаем: обжорство тоже
входит в список смертных грехов. Даже нерелигиозные
люди порой склонны порицать тех, кто не может
удержаться от лишнего хот-дога или торта со взбитыми
сливками:
усиленное
внимание
к
простейшим
физиологическим потребностям может ассоциироваться
со слабой волей или низким уровнем развития. Но ни
одному кандидату в президенты не грозит провал на
выборах, если какой-нибудь бдительный папарацци
заметит, как он по ночам наведывается к холодильнику.
Если же он начнет наведываться к другой женщине,
будучи женатым, это очень легко может стать концом его
политической карьеры. Как может добропорядочный
избиратель доверять этому лгуну и изменнику? Открытое
признание в полигамии тоже не спасет ситуацию –
распутнику избиратель доверять тоже не может. Но как так
вышло, что один из базовых инстинктов оказался зажат в
рамках этических категорий?
Все основные монотеистические религии в том или
ином виде проповедуют воздержанность в сексе и
ограничение числа партнеров (можно спорить о том, что
Коран дает несправедливое преимущество мужчинам, но и
у них там не то чтобы полный карт-бланш). Поскольку
религии (как и нерелигиозные этические системы)
работают как идеологическая подстраховка общественно
полезного поведения (это научно-популярная книга, так
что здесь мы будем рассматривать их исключительно как
социокультурные институты, абстрагировавшись от
метафизических споров) – значит, вдумчивый выбор
половых партнеров выгоден для социума. Или, по крайней
мере, был выгоден раньше.
Тех, кто верит, что в античные времена люди
наслаждались бесконечными оргиями и только строгие
моралисты-христиане все испортили, ждет большой
сюрприз: древние греки по вполне философским
соображениям полагали, что заниматься сексом только с
законными супругами – это хорошо и уменьшает
количество энтропии в мире. Для женщин условия были
строже, но и мужьям постепенно закручивали гайки – уже
в IVIII веках до н. э. мужчинам настоятельно не
рекомендовалось приводить в дом наложниц, а в более
поздние времена и связь на стороне стала считаться делом
нехорошим. И вообще поощрялась некоторая сексуальная
самодисциплина – совокупление воспринималось как
занятие
потенциально
вредное
для
здоровья
(перевозбуждение
и
растрата
энергии;
впрочем,
воздерживаться
современники
Галена
тоже
не
рекомендовали: просто все должно быть в меру). Римский
философ Сенека в одном из писем выступал за симметрию
в отношениях: «Ты знаешь, что дружбу нужно чтить свято,
но не делаешь этого. Знаешь, и что бесчестно требовать от
жены целомудрия, а самому совращать чужих жен.
Знаешь, и что ни ей нельзя иметь дело с любовником, ни
тебе – с наложницей, – а сам не поступаешь так».
Конечно,
римскую
историю
сложно
назвать
целомудренной, но, по крайней мере, идею о том, что
верность – это хорошо и правильно, первые христиане
взяли не с потолка, а из античной философии.
Тем не менее это еще не объясняет, как зародилась эта
идея.
Бытие всегда сильно влияет на сознание, а около 10
000 лет назад материальная сторона жизни человечества
изменилась радикально. Именно в это время возникло
сельское хозяйство. И, хорошо это или плохо, его
появление повлияло на сексуальные отношения людей. До
этого
наши
предки,
промышлявшие
охотой
и
собирательством, жили в обществе, где необходимость
делиться была ключом к выживанию
[123]
. Сегодня кабана
убил один охотник, завтра другой, и каждый из них
должен разделить добычу с племенем: как иначе
гарантировать, что, когда ты ничего не добудешь, тебе все
равно перепадет кусок? Для того чтобы найти новых
бизонов и новые ягодные поля, древние люди могли
проходить пешком сотни километров в месяц, и личная
собственность в племенах сводилась к минимуму – в
таких условиях довольно сложно уследить, где чьи дети.
Да и какая разница?
Сельское хозяйство принципиально изменило эти
взгляды. Внезапно стало невероятно важно, где
заканчивается твое возделанное поле и начинается поле
соседа, чтобы передать частную собственность своему
потомству. Эта мысль отлично выражена в 10-й заповеди:
«Не возжелай дома ближнего твоего; не возжелай жены
ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его,
ни осла его, ничего, что у ближнего твоего». Жена попала
в этот список где-то между домом и ослом неслучайно:
она стала довольно ценным видом собственности,
рожающим (в случае крестьянских семей) новые рабочие
руки и во всех случаях – наследников всего того, что
удалось вырастить, собрать и накопить. Никому не
хотелось передавать ослов и дома чужим детям. Так и
произошел этот не самый романтичный переход к
моногамии.
Есть и другой важный фактор – заболевания,
передающиеся половым путем
[124]
. Двое ученых,
математик Крис Бауч и антрополог Ричард Макэлрет,
совместно подсчитали, что в те времена, когда люди жили
небольшими полигамными группками, вспышки ИППП
(то есть инфекций, передающихся половым путем) не
причиняли серьезного вреда популяции. Но с началом
оседлой жизни сообщества живущих по соседству людей
выросли в размерах. Тут-то ИППП и начали вызывать
настоящие эпидемии, если соседи жили по принципам
полигамии. Способность к рождению детей в таких
сообществах естественным образом снижалась из-за
болезней репродуктивных органов, в то время как
моногамным группам удавалось более эффективно
плодиться и размножаться. Когда односельчанам
удавалось заметить связь между болезнями, смертями и
полигамией, моногамные отношения набирали в рейтинге
дополнительные очки.
Появление сельского хозяйства не единственный
момент в истории, когда формат отношений изменился
вместе с экономическими реалиями. Следующий скачок
произошел при переходе от традиционного общества к
индустриальному: там, где раньше для выживания
требовался труд и опыт нескольких поколений, стало
вполне достаточно двух пар взрослых рук. Важным
фактором оказалась также урбанизация – молодожены
получили возможность отселяться в отдельные жилища.
Это сделало сексуальную жизнь намного интимнее – в
какой-нибудь крестьянской избе просто не было
возможности уединиться. Одновременно с этим впервые в
широкой повестке появилось сексуальное образование. До
этого дети из низших слоев общества получали
информацию непосредственно из наблюдений, а в высших
была серьезная гендерная пропасть – если для молодого
дворянина считалось нормальным удовлетворить свой
интерес
с
проституткой,
то
юные
барышни
довольствовались
очень
обтекаемыми
описаниями
процесса со слов женщин постарше и наблюдениями за
тем, как спариваются животные.
Любовь в браке в том виде, в каком мы ее знаем сейчас
(с одновременно высоким уровнем эмоциональной
привязанности и сексуального влечения – ну хотя бы в
идеале), в западном обществе возникла как массовая
тенденция лишь в конце XIX – начале XX века, когда
молодые люди получили, наконец, возможность выбирать
себе супругов, руководствуясь симпатией, а не мнением
родителей,
а
женская
эмансипация
позволила
воспринимать жену не только как сексуальный объект и
бесплатную прислугу, но и как равного партнера, с
которым можно полноценно общаться и увлекательно
обмениваться мыслями и эмоциями. До этого основную
роль в браке играли всякие статусно-экономические
факторы, а верность стоило поддерживать не ради
эксклюзивности чувств, а из совершенно других
соображений. Когда новобрачные получили возможность
стать отдельной ячейкой общества, а не продолжением
большой патриархальной семьи, гармония личных
взаимоотношений пары вдруг оказалась в приоритете, что
породило спрос на семейную психологию и бесконечные
советы о том, как завязать, подправить или освежить
отношения.
Для выживания в современном цивилизованном мире
вообще не обязательно иметь пару: один человек в
состоянии сам себя обеспечить, а все бытовые вопросы
типа глажки и уборки можно отдать на аутсорс. Более
раскрепощенная мораль позволяет получать сексуальное
удовлетворение из разных источников – помимо
случайных связей и «секс-онли»-отношений, в нашем
распоряжении есть порно, проституция и разнообразные
секс-гаджеты.
От
отношений
стали
ждать
и
эмоциональной близости, и приятных впечатлений, и
насыщенного общения, удовлетворения потребности в
принятии, понимании и самореализации. И тут возникла
загвоздка: оказалось, что один и тот же человек крайне
редко
может
оказаться
хорошим
источником
романтических
эмоций,
надежным
другом,
ненадоедающим любовником и всегда интересным
собратом по саморазвитию. Поэтому дополнительных
очков популярности набрала «серийная» разновидность
моногамии: люди по несколько лет живут с одним и тем
же партнером, храня ему верность (или по крайней мере
декларируя это), а потом отношения постепенно изживают
себя и участники расходятся в поисках новых партнеров.
Кроме того, глобализация и мобильность привели к тому,
что даже муж и жена не всегда живут не только в одном
доме, но и в одном городе или стране. Современные
технологии позволяют поддерживать и душевное, и
сексуальное общение на расстоянии, но многим людям
дистанционных отношений становится мало: отсюда
возникают многоугольные конструкции с временными
«командировочными»
партнерами.
Являются
ли
географические
препятствия
смягчающим
обстоятельством для измены – вопрос дискуссионный, но
тем не менее образ жизни не может не влиять на
представления о норме.
Некоторые ученые полагают, что новые технологии во
многом меняют сам смысл измены. Фрэнк Питтман, автор
книги «Сокровенная ложь: неверность и предательство в
интимной жизни» (Private Lies: Infidelity and the Betrayal of
Intimacy), считает, что значимость секса снижается, а
важность искренности растет. Интернет, создавая
ощущение безопасности и анонимности, вовсе не мешает
появлению чувства близости между людьми. И иногда
рассказать о своей боли куда проще «любовнику» из
другой части света, чем мужу, сидящему на кухне.
«Сегодня все говорят по мобильным, и отношения
эволюционируют, потому что вы становитесь все дальше
от тех, кого вы обманываете, и все ближе к тем, кому
говорите правду», – писал Питтман в 1989 году. С тех пор
возможностей стать ближе к людям, которые находятся
очень, очень далеко, появилось гораздо больше.
И тем не менее существование людей, склонных к
промискуитету, может угрожать нашим собственным
сексуальным стратегиям: если мы в браке, наличие
легкодоступных вариантов для нашего партнера вводит
его в искушение, а если мы свободны, то же наличие
легкодоступного секса снижает энтузиазм нашего
потенциального партнера по поводу долгосрочных
отношений с обязательствами. Что касается женщин в
поиске
идеального
принца,
обилие
ненадежных
донжуанов еще и сбивает с толку. То есть с
прагматической точки зрения чужой промискуитет может
угрожать нашим интересам, поэтому большинство людей
относятся к нему с осуждением. Все остальные
культурные и моральные ценности наслаиваются поверх
этой простой истины, и далеко не каждый человек, фыркая
на легкомысленную кокетку или бабника, анализирует
причины своего отношения. Поэтому, как ни грустно,
привычка к «слат-шеймингу» (осуждению за большое
число сексуальных партнеров) может до конца не
исчезнуть по мере роста толерантности в обществе, ведь
любая толерантность склонна заканчиваться там, где
появляется прямая угроза нашим личным интересам.
Do'stlaringiz bilan baham: |