С. В. Иванова з. З. Чанышева лингвокультурология: проблемы, поиски, решения монография

1.4.2. Проводники этнокультурой информации в языке
Как мы отметили выше, следует иметь в виду два главных аспекта, выделяемых в данной проблеме: во-первых, речь идёт о конкретных носителях этнокультурной информации в языке и, во- вторых, о способах привязки этнокультурной информации к языку.
В отношении проблемы носителей культурной информации многие исследователи, как правило, видят свою задачу в установлении особой категории единиц, выполняющих эту роль, причём они выделяются либо в векторе «культура -- язык», либо в векторе «язык -- культура», ср. культурема - совокупность определённых знаков культуры, имеющих выражение в языковом знаке, представляющем связь формальной (M) и содержательной (S) сторон и соотносящемся с определённым элементом действительности для выражения и обозначения некоторой реалии - предмета или ситуации (R) [Гак 1998: 142]; лингвокультурема - комплексная межуровневая единица, представляющая собой диалектическое единство лингвистического и
экстралингвистического (внеязыкового) содержания, причём под первым (лингвистическим) следует понимать общепринятое в языковом коллективе, социально обусловленное значение, в то время как последнее (экстралингвистическое) отражает понятие, то есть является научным и культурологическим отражением соответствующего предмета [Воробьёв 1997: 45].
Ряд учёных полагает, что экспонентом культуры в языковом знаке является некоторое промежуточное образование, которое относится и к языку и культуре одновременно, ср. это такой промежуточный элемент, обеспечивающий онтологическое единство языка и культуры, входящий в язык в виде значения языковых знаков и существующий в культуре в форме предметов культуры [Тарасов 2000]. Подобный взгляд высказал в своё время
Р. Ладо, который считал, что эту роль выполняет значение, которое представляет собой часть культуры народа и часть лингвистического значения.
По мнению В.Н. Телия, в качестве способа, обеспечивающего воплощение культуры в языковом знаке, выступает культурная коннотация, возникающая как результат интерпретации денотативного или образно мотивированного, квазиденотативного, аспекта значения в категориях культуры, то есть концептов, стереотипов, эталонов, символов, мифологем и других знаков национальной и шире - общечеловеческой культуры [Телия 1998: 214]. На основе этой гипотезы применительно к фразеологизмам

2. 
   Н. Телия рассматривает в качестве средства воплощения культурно-национальной специфики информации закреплённое в них образное основание, а в качестве способа указания на эту специфику выступает интерпретация образного основания в знаковом культурно-национальном пространстве данного языкового сообщества. Таким образом, содержание культурно-национальной коннотации устанавливается через соотнесение языковых значений с тем или иным культурным кодом.
   

Судя по трактовке В.В. Красных, предмет исследования данной науки ограничен изучением отражения в языке и дискурсе лишь одной из составляющих этноса, а именно культуры, рассмотренной сквозь призму языка, текста и культурного фона коммуникативного пространства [Красных 2002: 12]. Следовательно, проводниками культурной информации считаются разнородные сущности, связанные как с единицами языка и текста (дискурса), так и фоновыми признаками, обеспечивающими возможность успешной коммуникации. Однако, хотя, как явствует из определения предмета данной науки, культура мыслится достаточно широко, включая этнокультуру и коммуникативное пространство, формирующееся в пределах этнического пространства, тем не менее, вне поля зрения остаются другие не менее важные компоненты культурно-этнических смыслов (ср. лицо кавказской национальности, русский негр, чеченские отморозки, русская мафия и т.д.).
Согласно лингвокультурологической концепции

2. 
   В. Ивановой, связь языка и культуры осуществляется за счёт приведения в действие культурологической компоненты создаваемого языковой единицей информативного поля, понимаемой как культурно-ценностная информация, совмещённая с языковым значением и локализованная в единицах языковой системы [Иванова 2004: 45].
   

Как видно из приведённых высказываний, на вопрос о том, что является носителем культурной информации в языке, предложены разные по сути ответы: 1) это - комплексная межуровневая единица, в содержании которой совмещается лингвистическое и экстралингвистическое содержание, причём последнее по объёму не должно приравниваться культурологическому содержанию, поскольку не исчерпывается им;

2. 
   это - выраженный в языке знак культуры, в котором языковой знак (M + S) является обозначающим, а реалия (R) - обозначаемым;
   
3. 
   это - категория единиц, имеющих как непременное условие какое-либо ассоциативно-образное основание, выражающих некий символ и т.д., например, ФЕ; 4) это - любой языковой знак лингвокультурного кода, обладающий культурологической маркированностью, которая окрашивает языковые явления в национальные тона; 5) это - фоновые знания, отражающиеся в фоне языковых единиц.
   

Таким образом, рассмотрение содержания языковых единиц в аспекте оязыковления культурной информации ведёт к разделению семантики на внутреннюю, то есть семантику языкового знака или внутрилингвистическое языковое значение, и внешнюю, то есть семантику вещи, знака культуры, реалии, а также связанное с ней дальнейшее значение слова. Интерпретация внутренней семантики определяется знанием языка, которое интерпретируется достаточно широко, включая как нижний предел значения, определяющий в терминах А.А. Потебни ближайшее значение слова, так и объём знания в общенациональном стандарте. Она является некой средней величиной, что в принципе обеспечивает «культурную сердцевину», по А.А. Леонтьеву, необходимую и достаточную для успешной коммуникации в данной этнокультурной среде. В то же время этих условий явно недостаточно для более или менее полного и адекватного толкования внешней семантики, так как для последнего требуется знание оформленных в концепты результатов культурного опыта осмысления мира, «совместно вытесанного» отдельной личностью и лингвокультурным сообществом, специфики осуществления практической деятельности в нём и понятийно­предметного отражения мира в национальном сознании народа. Наибольшие различия между разными подходами наблюдаются в отношении внешней семантики, поскольку сюда можно отнести и сам предмет, и представление о нём или образ предмета, культурно - ценностную информацию, накопленную о предмете в данном коллективе, то есть всё то, что связано с его восприятием, оценкой и преломлением в национальном сознании народа.
Второй аспект проблемы связи языка и культуры требует поисков ответа на вопрос о том, как осуществляется эта связь. Разумеется, эта проблема не ставилась вовсе во многих соцоиолингвистических концепциях языка, которые исходили из признания механической привязки языка к культуре, а культуры к языку (И.К. Белодед, В.М Жирмунский, А.М. Селищев, Р.О. Шор, Ж. Вандриес, К.Л. Пайк, А. Соммерфельт и др.).
В лингвокультурологических моделях языка решение данной проблемы напрямую соотносится со средствами осуществления смычки языка и культуры. Основная трудность заключается в локализации носителей внешней семантики и уяснении характера её соотношения с внутренней семантикой. Этот вопрос не менее сложен, чем предыдущий, и, поскольку оба тесно связаны друг с другом, то можно увидеть определённую корреляцию в способах их решения в пределах указанных выше направлений. Сторонники одного из лингвокультурологических направлений пытаются найти ответ на данный вопрос, исходя из более сложной содержательной структуры лингвокультурем, у которых по сравнению с собственно языковыми единицами имеется культурно-понятийный компонент как внеязыковое содержание [Воробьёв 1997]. На самом деле, речь идёт о сосуществовании в слове языкового и внеязыкового содержания, связанного с культурным смыслом, причём культурный фон «омывает» языковой знак, погружает слова в культуру.
Основное расхождение в разных подходах сводится, таким образом, к вопросу о месте локализации этой смычки, так как не всегда ясно, где происходит данное сопряжение: в самом языке, то есть содержательной стороне языковых единиц, что позволяет выявлять культурную составляющую в языковой семантике, либо в прагматике языкового знака, охватывающей всю совокупность отношений, существующих между языком и его пользователями, в том числе, обусловленных их этнокультурной принадлежностью, либо в тексте / дискурсе, в процессе речемыслительной деятельности, либо в фоновых знаниях и культурной памяти языковой личности как представителя определённого этноса.
Думается, что сопряжение культурно-специфических смыслов и языкового значения представляет собой столь сложный многоаспектный феномен, что на самом деле оно должно изучаться с разных сторон. Национально-культурная информация, относящаяся к области внешней семантики и определяемая внеязыковым культурным опытом народа, частично отражается в значении, закрепляющем часть знаний о мире. Культурная семантика может основываться на выделении и осмыслении таких признаков предмета, которые входят в лексическую коннотацию слова. Кроме того, культурная семантика может быть связана с культурными знаками и культурной символикой, которой обладают единицы определённого культурного кода в данном социокультурном социуме. Во всех трёх случаях важно наличие одного условия для актуализации культурной семантики, связанного с человеческим фактором. Она может быть «считана» адекватно и в полном объёме «средним» представителем данного этнокультурного сообщества при условии совмещения трёх составляющих: лексической матрицы языка, матрицы языковой/речевой личности, а также языковой картины мира как матрицы национальной ментальности.

5. 
   Проблема культурного значения языковых единиц
   

Решение проблемы, связанной с этнокультурным содержанием, выдвигает перед исследователями ряд частных вопросов:

1. 
   что представляет собой этнокультурное содержание по своему
   

статусу, то есть является ли оно значением, выраженным в языке, либо существует в виде некоторого культурного смысла, то есть определённых ассоциаций, представлений, коннотаций и т.д., либо присутствует в форме фоновых знаний у носителей языка?

2. 
   Если этнокультурное содержание выражено в языковой единице,
   

то каким образом оно встраивается в её смысловую структуру, как осуществляется его связь с языковым значением?

3. 
   Обусловливается ли этнокультурное значение отношением
   

субъекта культуры к определённому денотату, отражённым в общественном сознании, которое можно обнаружить лишь при сравнении культур в межъязыковом плане, либо оно является ингерентным свойством языковой единицы, обнаруживающимся в рамках данной языковой системы и не предполагающим для своего выявления межъязыковых сопоставлений?
Несмотря на пестроту подходов к толкованию культурного значения, выделению разнообразных единиц анализа, определению границ культурной лексики и пр. возможно в целом выделить три основных взгляда на обозначенные проблемы:

• 
  культурное значение следует рассматривать как сугубо лингвистическую категорию, существующую на уровне языковых единиц, преимущественно лексической «культуроносной» семантики;
  
• 
  культурное значение необходимо понимать как знание культурных реалий, элементов культурного фона и, следовательно, отождествлять его с фоновыми знаниями, выводя за рамки собственно языковых данных;
  
• 
  культурное значение целесообразно толковать как культурный смысл, что, с одной стороны, предполагает речевое произведение, обладающее определенным вложенным в него культурным смыслом, и, с другой стороны, наличие интерпретатора, способного распознать и осмыслить выраженный в тексте смысл.
  

В недрах первого направления существует несколько концепций культурного значения, которые ограничивают его исследование рамками языка, но тем не менее обнаруживают при этом значительные расхождения в его толковании. Показателен в этом отношении и разброс терминов, используемых разными авторами при описании культурного значения, ср. «культурная значимость языковой единицы» (В.А. Маслова), «лингвокультурема» (В.В. Воробьев), «логоэпистема» (Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров), «культурема» (В.Г. Гак), «культурная коннотация» (В.Н. Телия), «культурная компонента» (С.В. Иванова) и др. Несмотря на различие в используемом метаязыке авторов перечисленных выше концепций объединяет стремление вычленить культурную составляющую в содержании языковых единиц. Причём это делается либо в отношении ограниченных групп лексики (так называемой «культуроносной»), либо на разных уровнях системы языка. Так, например, создатели лингвострановедческой теории слова рассматривают все уровни языка, включая фонетику, словообразование, морфологию и синтаксис, в роли носителей и источников национально-культурной информации [Верещагин, Костомаров 1983]. Однако, как считают авторы указанной книги, реляционные единицы самостоятельно не обнаруживают связи с внеязыковой действительностью изначально, и такая связь реализуется только в речи, то есть в тексте (например, в виде активных речевых процессов, нарушающих норму). По признанию многих исследователей, культурные семантические признаки являются трудноуловимыми, способ и механизм закрепления за языковой единицей культурной информации, а также место локализации культурного компонента в содержательной структуре плохо изучены, поэтому в настоящее время используются различные процедуры и приемы ее выявления и описания.
Мысли о лингвокультурной специфике единиц разных уровней, порождённой «вчувствованием» в язык, восходят к идеям В. Гумбольдта о воплощении в языке «духа нации», определяющем внутреннюю форму языка как выражение индивидуального миросозерцания народа, что сказывается в специфической категоризации конкретным языком реального мира.
В этой связи Дж. Лайонз пишет о произвольности проводимых каждым языком границ в реальном мире, их несовпадении и неопределенности в силу бесконечности числа и природы разграничений, которые проводятся между разными объектами даже в пределах ограниченных пространств. Например, классификация пространства цветообозначений осуществляется в разных языках с учетом разных принципов: светлости, освещенности, влажности, сухости и т.д. [Лайонз 1978]
Рассмотрение национально-культурной семантики по отношению к разным ярусам языковой системы, во-первых, позволяет расширить контекст, в который помещается категория культурной информации, которая на самом деле имеет для языка принципиальное значение, фокусируя в себе конечный результат взаимодействия человека (народа), окружающей действительности, сознания человека как особого взгляда на мир, закрепленного в языковой картине мира. Во-вторых, данная трактовка культурного значения позволяет вынести его за пределы культуроспецифичных слов-реалий, которые традиционно в первую очередь относились к культурной лексике, хотя нередко они являются обозначением не культурных, а скорее природных естественно-биологических и географических объектов и явлений, связанных с условиями бытования этноса, ср. флора, фауна, климатические условия и т.д., которые на самом деле не имеют прямого отношения к рукотворной культурной среде. В этом отношении целесообразно проводить различие между безэквивалентной лексикой с более широким спектром обозначаемых явлений и культурной лексикой, обозначающей объекты из области культуры в отличие от явлений натуры - природы.
Второе направление рассмотрения культурного значения выводит его за рамки сугубо языковых сущностей, помещая анализ отношений языка и культуры в контекст более широкой проблемы «человек и культура». Так называемое культурное значение практически отождествляется с фоновыми знаниями человека и поэтому, как считает Е.Ф. Тарасов, для конструирования содержания и смысла речевых высказываний необходимы, помимо знаний определенной совокупности языковых знаков и системы грамматических правил, также знания о мире, фоновые знания [Тарасов 2000]. По мнению психологов и представителей психолингвистики, знания о языке и мире исчерпывают содержание сознания, которое формируется в процессе присвоения культуры (инкультурации человека), происходящей параллельно с его социализацией, благодаря чему у человека развивается способность путем рекомбинации старых образов сознания, понимаемых как совокупность знаний о конкретном явлении реального мира, порождать безграничные объемы новых знаний. Полемизируя с учеными, представляющими язык в виде сокровищницы знаний, коллективной памяти народа, Е.Ф. Тарасов приходит к выводу, расходящемуся с бытующим мнением, о том, что язык не транслирует культуру, не хранит и не передает никаких знаний, поскольку «знания ...могут хранить только сами люди в своем теле...» [Там же: 52]. Автор подчёркивает, что факт отображения в языке, а точнее - в теле языкового знака, - образа сознания происходит не прямо, а превращенно, допуская некоторые искажения. Вывод автора о том, что язык не является средством трансляции культуры, не является бесспорным, поскольку утверждение об отображении языковыми знаками умственной части образов сознания есть не что иное как признание закрепления за ними определенного содержания, то есть значения, заключающего в себе определённое знание. А тот факт, что любое значение есть в конечном счете знание, опредмеченное в языке, касается разных видов значения, включая как внутрилингвистические, так и экстралингвистические, то есть явления «внешней семантики».
Третье направление исследования проблем, связанных с пониманием и определением культурного значения, можно сблизить со вторым направлением в том плане, что и здесь культурное значение, определяемое как смысл, выносится за рамки языка, но не в область фоновых знаний человека, а в область речи. Это, с одной стороны, предполагает полное освобождение содержания языковых единиц от каких-либо следов культурной специфики, и, с другой стороны, определяет условия порождения и передачи культурного смысла от одного коммуниканта к другому на основе общих фоновых знаний. Тем самым последовательно выстраиваются звенья цепи «речевое сообщение, выражающее определенное значение и смысл, = интерпретатор, владеющий правилами семантической инференции», то есть понимания значения и толкования смысла, в том числе культурного. Субъект понимания смысла сообщения не только должен владеть теми же механизмами смыслового синтеза, которые использует автор при конструировании текста, но и проявлять при этом способность, которая представляет собой аспект культуры и формируется благодаря социокультурной преемственности [Текст.,.1989].
Очевидно, о культурно-специфичных смыслах можно говорить в отношении семантического представления говорящего, высказывания и слушающего, по схеме А.Е. Кибрика, поскольку здесь помимо узкой семантики, т.е. того, что относится к содержанию сообщения, в семантическом представлении участвуют модальный, дейктический, иллокутивный, упаковочный, эмоциональный и другие компоненты, обладающие нелинейным смыслом.
Обозначенные выше направления в рассмотрении культурного значения никоим образом не исчерпывают всего многообразия существующих взглядов по проблеме, но способны дать некоторое представление о сложности объекта изучения и его многоаспектности. Перспективные линии исследований открываются, на наш взгляд, в ряде новых концепций, разрабатываемых в достаточно далеко отстоящих друг от друга лингвистических дисциплинах, но тем не менее сближающихся в формулировке основных идей по этому вопросу.
В недрах психолингвистики (см. труды А.А. Залевской, А.А. Леонтьева, Р.М. Фрумкиной, М.Г. Ярошевского) и в рамках кросс-культурных исследований (Л.П. Крысина, Е.Ф. Тарасова,
Н.В. Уфимцевой) в последние годы наблюдается стремление выйти за пределы индивидуально-личностного видения мира человеком, опосредованного личностно-смысловыми образованиями, в область стереотипов, которые становятся необходимой опорой при изучении значения. Как полагает Н.В. Уфимцева, «в значениях, в отличие от личностного смысла, фиксируется некий культурный стереотип, инвариантный образ данного фрагмента мира, присущий тому или иному этносу» [Уфимцева 2002: 155]. Практически это же самое имеет в виду А.А. Леонтьев, когда он выделяет наряду с текучими, индивидуальными характеристиками этих образований нечто более или менее постоянное, устойчивое, повторяющееся, что определяется им как «некоторая культурная ‘сердцевина’, единая для всех членов социальной группы или общности и фиксируемая в понятии значения в отличие от личностного смысла» [Леонтьев 2003: 273]. С этой точки зрения слово предстаёт как «культурная рамка», которая накладывается на индивидуальный опыт человека, прошедшего социализацию и инкультурацию в определённой этносреде [Уфимцева

2002. 
      . Вместе с тем, не умаляется роль и личностного смысла, лежащего в основе смысловой природы образа мира, поскольку между образом мира как частью сознания личности, по А.Н. Леонтьеву, и реальными поступками стоит личность «как сгусток жизни, продукт ее кристаллизации в форме субъекта,...несущего в себе свою историю, свою реальную биографию» [Леонтьев 2003].
      

В лингвистических трудах традиционно проводится достаточно строгое противопоставление значения и смысла, в том числе и с учётом этнокультурного содержания. В рамках концепции лингвистической семантики, разрабатываемой И.М. Кобозевой, обосновывается возможность рассмотрения культурной информации по отношению к двум выделенным категориям содержания: «значение» и «смысл» на уровне слова, фразы, текста [Кобозева 2000,

2002. 
      . Автор закрепляет за значением, с учетом особенностей его реализации на упомянутых выше уровнях, инвариантное, общепринятое содержание, знание которого обусловлено только знанием конвенций данного языка, в то время как смысл является нефиксированным, не полностью конвенционализированным содержанием, требующим учета экстралингвистической и конситуативной информации. Судя по приведенным определениям, смысл предполагает вариативность интерпретаций значения, субъективное его понимание, зависящее от многих факторов, включая культурные коннотации, знание о мире и т.д. Следует подчеркнуть, что «национальную принадлежность» содержания автор выделяет как в значении, так и в смысле единиц, анализируя характер используемых при них прилагательных со значением национальной принадлежности. Однако, по мнению И.М. Кобозевой, характер данного признака неодинаков в указанных категориях: в отношении значения речь идет о принадлежности языкового выражения определенному национальному языку, в то время как в случае смысла имеются в виду его национально-специфичные оценочные и пр. коннотации, оценочно нейтральные представления о типовых свойствах явлений или типовых сценариях и т. д.
      

Развивая идеи А.Ф. Лосева о том «смысловом свете», который падает от предмета номинации по отношению к знакам вторичной номинации, Н.А. Алефиренко выделяет следующие компоненты этнокультурного содержания означаемого знака: 1) не объективированная в знаке часть концепта - когнитивного субстрата значения; 2) экстралингвистические знания, расширяющие и углубляющие первичные представления об объекте познания; 3) этноязыковые смыслы, косвенно исходящие от знаков первичной номинации; 4) коммуникативно-прагматические смыслы, рожденные в процессе взаимодействия языковых значений в речевых и ситуативных контекстах [Алефиренко 2002: 47]. Предложенный подход к пониманию содержания с позиций языка, сознания и культуры позволяет выйти за рамки языкового значения, включив в него неязыковые компоненты и объединив разные виды смыслов.
Итак, завершая обсуждение данного вопроса, отметим ряд базовых положений, касающихся этнокультурного содержания, которые будут учтены при толковании этнокультурных смыслов:

1. 
   сама природа языка как важнейшего семиотического кода культуры, в котором слова обладают, по своеобразному молчаливому соглашению, не только общественно обязательным значением (В.И. Абаев, Ж. Вандриес, Э. Бенвенист, Ю.Д. Дешериев, Р. Ладо, Ж. Мунен, Е.Д. Поливанов), но и особой культурологической значимостью, определяет как его социально- обусловленный характер, так и национально-культурную специфику, создаваемую культуроносностью сознания и связанную с накоплением в семантике языковых единиц социокультурной информации. Смысловое поле этнокультуры представлено как языковыми, так и иными невербализованными (когнитивными) содержательными структурами, отражающими результаты когниции. Этнокультурное своеобразие семантического пространства языка формируется в результате многофакторного взаимодействия национального языка, этнокультурного сознания, культуры и этнических особенностей. Исследование семантики может быть направлено на установление определенных аспектов универсальных философских концептов (свобода, воля, истина), понятий, специальным образом выделенных в языковой картине мира (душа, судьба), уникальных национальных концептов (тоска, совесть) [Булыгина, Шмелев 1997]. Следовательно, поскольку между любыми двумя лингвокультурными сообществами имеется определенная область совпадения культур, это обусловливает совпадения и сходства между соответствующими языками. Это общечеловеческое содержание обеспечивает вход в совпадающие семантические структуры разных языков, что далее дает возможность выявлять расхождения и различия между ними. Другими словами, исследование этнокультурного содержания предполагает поиск уникального и неповторимого в универсальном, частного и специфичного в общем.
   
2. 
   Этнокультурное содержание представляет собой исключительно сложное для исследователя явление. Оно многомерно по своей сути, разнообразно по своим носителям, локализации в единицах языка и речи, формам и характеру экспликации, неодинаково по степени зависимости авторизации от национально-культурного прототипа носителя конкретного языка и т.д. Признание необходимости проведения лингвокультурологического анализа в двух направлениях, а именно от единицы языка к единице культуры и от единицы культуры к единице языка, означает, что речь должна идти не только об интерпретации некоторой эксплицитно выраженной и имплицированной информации, включающей культурную, но также и о выявлении предпочтительных в данном языке способов ее индикации, определяемых спецификой данной языковой системы, явных и скрытых указаний на одобренные данным социо­культурным коллективом правила, предписания, конвенции и другие особенности речевого поведения.
   

3. Изучение культурной семантики предполагает выделение в ней ценностной составляющей, поскольку во всех явлениях культуры всегда можно найти воплощение какой-либо признанной человеком ценности, что позволяет отличить культурные процессы от природных. В лингвокультурологии культурные ценности принято понимать как культурно значимые отношения человека к окружающему миру, служащие его ценностными ориентирами [Алефиренко 2002]. Рассматривая «очеловеченную» картину мира сквозь призму ее оценки человеком, Н.Д. Арутюнова видит в ней отражение отношения человека к миру, определяемое «устремленностью всего к добру» [Арутюнова 1999: 181]. Ценностная составляющая культурной семантики является ключевой для её характеристики, поскольку она применима даже к естественным классам с достаточно размытыми границами, к которым можно подойти с позиций их ценности для человека, то есть применяя в качестве критерия утилитарную оценку. Утилитарные классы, рассмотренные с позиций особой таксономии, «навязанной» природе человеком и образующей «вторичную» картину мира, так же как иные ценностные критерии, учитывают интересы человека и его реакции на внешние раздражители.
Таким образом, изучение форм взаимодействия семантического пространства языка и смыслового пространства культуры предполагает решение ряда вопросов о том, как культурная составляющая «встраивается» в содержание той или иной единицы, получая языковой статус, в какой части семантической структуры она локализуется, каковы принципы ее структурирования, является ли она принадлежностью самой реалии или языкового знака и т. д. Подход к их решению определяется новыми методологическими установками, связанными с отказом от принципа «методологического ригоризма» в лингвистике, в том числе при исследовании проблем семантики, признанием сложности такого феномена, каким является значение языкового знака, с позиций человека, пользующегося языком и интерпретирующего его, разработкой понятийного аппарата, свзяанного с когнитивными единицами, призванными отразить всю область взаимодействия человека, языка, культуры, сознания, включающих этническую составляющую. Вместе с тем, изменилось отношение ученых к
исходной точке исследования в ономасиологии - понятию, поскольку обиходное понятие, отражающееся в естественном языке, в отличие от научных понятий, имеет нежесткий характер, что особенно проявляется в нечеткости его периферии (по В.Г. Гаку), формирующейся вокруг твердого ядра. Это обстоятельство также не могло не отразиться на принципах исследования языковой семантики. В связи с появлением антропоцентрической парадигмы, приведшей к психологизации многих понятий, учету роли аксиологических, ценностных, прагматических и др. факторов, этнокультурное содержание также следует рассматривать в новом ракурсе. В завершение подчеркнем, что несомое языковой единицей этнокультурное содержание является единым для всех членов данного лингвокультурного сообщества этноязыковым и смысловым образованием, получившим языковое оформление и актуализируемым в сознании этнокультурной языковой личности на базе знаний о мире и знаний о языке.

5. 
   Параметры этнокультурного измерения лексической системы языка
   

Идеи исследования всей системы языка с этнокультурных позиций, как было показано выше, необходимо связывать с именами Гердера и Гумбольдта, Сепира и Уорфа. В контексте обсуждаемой проблемы важно подчеркнуть одно положение, в соответствии с которым, в отличие от соссюровского утверждения о том, что каждый язык налагает специфическую форму на априорно недифференцированную субстанцию плана содержания, признается различие субстанций, так как «миры, в которых живут различные общества, - это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками» [Сепир 2001: 261]. Таким образом, можно констатировать, что в данном подходе намечается подход с этнокультурных позиций к семантике языка, уподобляемого матрице, которая налагается целиком на культурный опыт народа и помогает распутывать культурную историю народа.
Взгляд на язык как на лексическую сетку, соотносящуюся с понятийной сеткой, отражающей важные с точки зрения культуры данного общества разграничения, приводит к выводу о том, что значения, в которых классифицируется опыт народа, являются «культурно детерминированными и поэтому они существенно варьируют от культуры к культуре» [Ладо 1989]. Данная точка зрения представляет словарный состав языка в целом как культурно связанный феномен, как своего рода лексическую сетку координат, предлагаемую конкретным языком, которая зависит от степени релевантности той или иной понятийной категории для носителей данного языка.
В последние годы в связи с возрождением интереса к связям языка и культуры идеи, связанные с параметрами этнокультурного измерения лексики, развиваются в трудах А. Вежбицкой, которой удалось преодолеть некоторые ограничения американских лингвистов и подтвердить возможность сопоставимости разных языков, отражающих различный образ жизни и способ мышления. Для этих целей в частности она разрабатывает язык «семантических примитивов», который может служить общим основанием для подобных описаний ключевых концептов культуры. Несмотря на глубокие различия между языками и связанными с ними концептуальными системами, считает А.Вежбицкая, «.когда мы пытаемся сказать что-то о ‘человеческих мыслях’, нам следует тщательно взвешивать свои слова и стараться зацепить их за языковые и концептуальные универсалии» [Вежбицкая 1999: 293]. По мнению
А. Вежбицкой, наличие единого метаязыка описания, не связанного с каким-либо конкретным языком, позволяет исследовать словарь более глубоко, более строго и в более широкой теоретической перспективе, выявляя идентифицируемые «подлинные» значения лексических единиц как чувствительных показателей культуры народа.
История разработки проблемы этнокультурной параметризации лексической семантики показывает наличие крайностей в её решении. Знаменитый соссюровский тезис «язык в самом себе и для себя» означал среди прочего стремление отсечь при изучении структуры языка любые внешние по отношению к нему факторы, сосредоточив внимание на внутриязыковых явлениях, свойства которых определяются не их материальной природой, а семиотическими различиями, структурными соотношениями знаков, их иерархией и ценностью. Известно, что в своих крайних проявлениях структурализм «изгнал» категорию значения из лингвистического обихода, вынеся тем самым за пределы лингвистического анализа семантику вследствие недоступности ее верификации (Л. Ельмслев, В. Брёндаль и др). Вследствие антименталистской направленности структурной лингвистики вопрос об этнокультурной специфике содержания языковых единиц и, следовательно, об их культуроносности не ставился вовсе и однозначно выносился за рамки научного обсуждения.
Впервые мысль о необходимости создания особого аппарата понятий, который мог бы быть использован как в лингвистической теории, с одной стороны, так и в теории культуры, с другой, была высказана акад. Ю.С. Степановым, который для этих целей разработал основные единицы описания, позволяющие соотносить данные языка и данные культуры в рамках единой теории: понятие «константа культуры», определяемое как концепт, обладающий способностью «к презентации коллективно осознанного духовного, социального или «вещного» культурного достояния того или иного сообщества, с одной стороны, а с другой стороны, способностью . «описывать действительность, но действительность особого рода - ментальную» [Степанов 1997: 54].
Сопоставление различных вариантов систематизации лексической семантики с учётом фактора её национально-культурной специфики показывает, что она описывается на разных основаниях, но общим является опора на праметры, выводящие исследователя за пределы узко языкового значения в область поверхностной и глубинной семантики. Это позволяет принимать во внимание национально-культурные глубинные смыслы, отражающие знания, образы и представления народа об обозначаемом данной единицей предмете на фоне всего объема культурно-исторического наследия.
Думается, что этнокультурные основания лексической системы закладываются в ходе сложного процесса взаимодействия человека с окружающим миром, когда в главных культурных областях

• 
  познании, нравственности, искусстве - выбирается определенная точка зрения на тот или иной объект и закрепляется в языке. Выбранная точка зрения может быть универсальной, регионально и этнически обусловленной, локально отмеченной, социально и узкопрофессионально ограниченной. Как универсальные характеристики, так и указанные различия встраиваются в структуру значения, определяя его неповторимую специфику, этнокультурное своеобразие, которое явно обнаруживает себя при сопоставлении разных языков, культур, менталитетов.
  

Предлагаемый нами взгляд на этнокультурное содержание лексической семантики как на характеристику, выводимую из анализа различных уровней его существования, расходится с широко распространенным пониманием его в виде некоего особого компонента в лексическом значении, именуемого этнокультурным/культурно-национальным/культурным. Идентификация этого компонента, как правило, ограничивается материалом достаточно закрытых групп лексики - слов-реалий, экзотизмов и т.д., и не имеет силы классификационного параметра на уровне лексико-семантической системы языка в целом. Следует также признать, что новейшие методики имеют ограниченные возможности, например, язык семантических примитивов, созданный автором как методологический инструмент описания общих для всего сообщества значений, которые составляют «основу коммуникации и оплот культуры» и «являются средством трансмиссии культуры» [Вежбицкая 1999: 31]. Однако, практика работы с семантическими примитивами показывает, что с учётом этноцентричности лексического значения, как одной из его характеристик, можно усмотреть этнокультурную специфику даже в единицах, отнесенных автором к семантическим примитивам, которые на самом деле не являются однозначно универсальными, не зависящими от конкретной культуры инструментами анализа, принадлежащими универсальному «алфавиту человеческой мысли». На самом деле, сравнение стереотипных национально-культурных представлений, связанных с единицами из списка семантических примитивов, выявляет сложную картину взаимоотношений между соотносимыми словами, квалифицируемыми как эквиваленты в разных языках. Так, по свидетельству В.Г. Гака, это своеобразие проявляется даже в местоимении «Я», поскольку для русских это указание на первое лицо оценивается как проявление эгоцентризма, что противоречит духу коллективизма, стремлению отойти на задний план, в то время как для французов данное местоимение является обычной формой самовыражения, поскольку во Франции исторически больше развился индивидуализм, обособленность людей друг от друга [Гак 2000]. Аналогичная картина наблюдается и в английском языке, как проявление менталитета англичан. Указанное этнокультурное своеобразие данного местоимения обусловливает его употребление в речи, ср., по наблюдениям В. Матезиуса, высокую частотность английского «I» в любых, в том числе научных текстах, и тенденцию использовать вместо «я» местоимение «мы» в аналогичных позициях в русском языке.
Из сказанного выше следует, что до сравнительно недавнего времени проблема этнокультурной параметризации лексической системы понималась достаточно узко: основное внимание уделялось методологии исследования национально-культурной специфики лексических особенностей разных языков. Это в конечном итоге привело к некоторой «узкой специализации» исследователей и размежеванию «территорий»: общее и универсальное изучалось в лингвистических типологиях; особое, неповторимое, своеобразное стало первоначально главным предметом исследования в лингвострановедении. Постановка проблемы этнокультурного измерения лексической семантики требует пересмотра сложившегося положения, так как допускает возможность определения единого основания для системного изучения лексической семантики в целом. До сих пор подобные попытки предпринимались в рамках лингвострановедения, причём использовались разные признаки. Чаще других применялся признак, отражающий степень уникальности обозначенного референта, понимаемого как предмет мысли, с которым соотносится соответствующее языковое выражение (классификации С. Влахова и С. Флорина, В.П. Конецкой,
Н.Г. Комлева, Г.Д. Томахина). На основании этого признака устанавливались универсалии, языковые реалии и квазиреалии. Дальнейшее использование данной классификации сводилось в основном к подробной разработке реалий, результаты чего отражались в лингвострановедческих словарях. Что касается двух других категорий единиц, они, как правило, оставались вне поля зрения исследователей в рамках данного подхода.
Вторая классификация лексической системы также разработана в рамках лингвострановедческой модели языка Е.М. Верещагиным и В.Г. Костомаровым, но по иным признакам, в соответствии с чем выделяются эквиваленты, выражающие межъязыковые понятия, фоновые (неполноэквивалентные) слова и безэквивалентные слова [Верещагин, Костомаров 1983]. Выше мы отметили определенные недостатки данной классификации как в методологическом, так и в практическом плане.
Этнокультурная параметризация лексической семантики впервые начинает разрабатываться в отечественном языкознании в конце 90-х годов. Наиболее известная классификация, разработанная
В.В. Кабакчи, была построена применительно к лексике английского языка на основании признака её ориентации на иноязычную (русскую) культуру [Кабакчи 1998]. Данный подход, позволяющий оценить роль лексики с позиций учёта отражения в ней элементов внутренней (т.е. собственной) и внешней (т.е. иноязычной) культур, даёт возможность по-новому взглянуть на лексику в аспекте связи языка и культуры. Автор использует термин «культуронимы» в качестве общего понятия для языковых единиц разных языков, закрепляющих элементы разных культур, которые могут быть либо универсальными (полионимы), либо специфическими (идионимы и ксенонимы), причём идионимы ориентированы на внутреннюю культуру, а ксенонимы обозначают специфические элементы внешних культур. Предложенная классификация, безусловно, имеет высокую теоретическую и практическую значимость, вместе с тем необходимо высказать ряд замечаний: во-первых, непонятны критерии отнесения крупных пластов лексики (большая часть прилагательных, глаголов и значительная часть существительных) к нейтральной группе в своей культурной ориентации. Так, в качестве примера такой лексики приводится среди прочих слово happiness, которое, как убедительно показано в [Воркачёв 2004], имеет национально-культурную специфику на уровне всех составляющих компонентов. Во-вторых, не совсем понятно различие между нейтральной лексикой и универсальными культуронимами, поскольку и те, и другие могут в равной степени участвовать при описании различных культур народов мира. Наконец, в-третьих, не уточняется, что понимается под культурной ориентацией, какова методика её идентификации, параметры описания её маркеров. Например, возникает вопрос, на каком основании слова типа школа - school отнесены к универсальным культуронимам, так как их ориентация на мир культур различных народов не может одновременно не вызывать в сознании различий (ср. в лингвострановедческой классификации эти слова квалифицируются как фоновые). Вместе с тем, по сравнению с предыдущими классификациями этот подход имеет ряд достоинств. В классификации В.В. Кабакчи структурируется значительный пласт лексики, недифференцированно именуемой реалиями в других описаниях, что позволяет показать использование своего языка для описания реалий чужого языка и чужой культуры. Предложенная идея классификации словаря была успешно использована автором в качестве методологической базы при составлении англо-английского словаря русской культурной терминологии [Кабакчи 2002]. Как явствует из названия словаря и его словника, автор создал лексикографическое издание, целиком ориентированное на ксенонимы

• 
  русизмы, то есть исторические, географические, искусствоведческие, спортивные, бытовые и пр. элементы русской культуры, традиционно относимые к реалиям или безэквивалентной лексике.
  

Наиболее успешной попыткой представления лексической системы языка в ракурсе этнокультуры является, на наш взгляд, классификация культурологической семантики, предложенная Р.М. Фрумкиной [Фрумкина 1999]. В основу культурологического подхода к лексике положен тезис: «Каждый язык отражает культурные реалии того социума, где язык функционирует, и при этом адекватно обслуживает его культуру» [там же: 3]. Это означает, по мнению автора, что при изучении семантики недостаточно уделять внимание лишь сугубо языковым явлениям, но необходимо покидать мир языка и обращаться к миру действительности. В этом ключе формулируется требование направлять интерпретацию семантических явлений не на абстрактно понимаемый смысл, а на культурный феномен, который существует в человеке и для человека. При этом речь может идти об одном языке и разных субкультурах или же о разных языках при наличии культурно-сопоставимых смыслов. В качестве инструментария может использоваться метод интроспекции, метод свободных ассоциаций носителей разных языков. Разработанная Р.М. Фрумкиной классификация опирается на эвристический приём А. Вежбицкой, позволяющий противопоставлять разные уровни владения значением слова: на уровне концепта-максимума и концепта- минимума, что позволяет учитывать когнитивные следствия различий в степени культурной специфичности концептов. Таким образом, автор располагает изучаемые концепты на шкале универсальность - культурная специфичность, ограничивая их изучение только синхронией и только реализуемыми в прямых значениях словами. В результате получается, что часть концептов тяготеет к полюсу «универсальность» (вода, голова, верх, спать, земля), часть - к полюсу «культурная специфичность» (отчизна, свобода, душа, приятель). Между этими крайними полюсами располагается большое количество слов, в значении которых имеются одновременно черты универсальности и культурной специфичности (любовь, ненависть, гнев).
В предлагаемой в настоящем исследовании классификации лексической системы языка на этнокультурном основании использован критерий оценки характера этнокультурной информации, либо закрепленной за единицей на разных уровнях содержательной структуры, либо активизируемой ею в сознании этнокультурной языковой личности. Понятие этнокультурная информация определяется как достаточно широкая содержательная категория, охватывающая не только те особенности содержания языковых единиц, которые формируются, развиваются и изменяются под влиянием этнических и культурных факторов, но также и явления, выходящие за рамки языкового значения в более широкий относительно независимый от языка контекст, образуемый системой концептов, идей, знаний, ассоциаций. До изложения принципов данной классификации, целесообразно представить в системном виде, на каких уровнях и в каких способах существования проявляется этнокультурное содержание лексических единиц, понимаемое как многомерное «значенческое» и смысловое пространство:

1. 
   на уровне языкового значения единицы, проявляясь с разной степенью эксплицитности. Этнокультурное содержание в наиболее явном виде присуще языковым обозначениям атрибутов этноса и социокультурных явлений, традиционно изучаемых под рубрикой реалий. Взгляд на языковые реалии с этнокультурных позиций открывает новые перспективы в осмыслении этой лексики. Во- первых, их количество оказывается значительно большим, чем представлялось, поскольку сюда относятся не только обозначения явлений природы, фауны, флоры, объектов материальной культуры, но и понятия из области абстрактной лексики (ср. в английском языке ключевые слова включают такие понятия, как privacy - the (desirable) state of being away from other people, so that they cannot see or hear what one is doing, interest themselves in one’s affairs, etc. In many Western countries, this is usu given particular value and people expect to have their privacy respected by others (LDELC). В англоязычном мире бизнеса ценится понятие, обозначенное словом good will - the value of the popularity, the regular customers, etc of a business calculated as part of its worth when being sold (ibid). Во- вторых, заметно раздвигаются границы смыслового пространства этой лексики, так как в фокус внимания попадают не только производные значения, но и культурные смыслы, ср. реалия русского языка подворотня развивает сочетания с отрицательной культурной коннотацией - торчать в подворотне, околачиваться по подворотням, в то время как соответствующая реалия английского языка имеет положительную оценку в производном значении, ср. gateway - an opening in a fence, wall, etc across which a gate may be put, fig the way of reaching or gaining something (esp something desirable), e.g. a gateway to success.
   
2. 
   На уровне аспекта языкового значения, формирующегося в значительной степени под влиянием мировоззренческого фактора, связанного с разным видением одного и того же явления действительности, а также отражающего идиоэтническую специфику номинаций, своеобразие сложившейся системы лексических связей на парадигматическом, синтагматическом и деривационно-эпидигматическом уровнях. Сюда относятся, например, оценочные номинативные единицы, выражающие межэтнические отношения, ср. houtie, Afro-Saxon, terr, boot, beige, boogie (об афро-американцах); alf, Aussie, Groper, digger/dig, Balt (о жителях Австралии); beaner, Chicano, beefeater, bug, bohunk (об иммигрантах из стран Центральной и Восточной Европы) и т.д.
   

Этнокультурное своеобразие не столь очевидно в содержании соотносимых единиц, которые не принадлежат к категории языковых реалий и нередко по словарным данным рассматриваются как эквивалентные соответствия, ср. career woman - работающая женщина, canvasser -- агитатор. Нередко этнокультурная специфика языкового значения не дана в непосредственном наблюдении, принимая форму скрытых компонентов и обнаруживаясь в деривационных, сочетаемостных и иных признаках, напр., buxom - (of a woman) attractively fat and healthy- looking, esp having large breasts.

3. 
   На уровне этно- и социо-культурных смыслов, понимаемых как культурно-усреднённые представления членов некоторого социума об обозначенном явлении. Эти смыслы носят коллективный характер, являясь своего рода меткой принадлежности к «своим». Эта смысловая область практически закрыта для «чужих» и нуждается в особых приемах экспликации в словарях. Подобно другим лингвокультурологическим образованиям, культурные смыслы связаны с ценностными установками, которые не являются универсальными и для разных групп внутри лингвокультурного сообщества, обнаруживает внутрикультурную вариативность и подвержены динамике даже на протяжении жизни одного поколения (ср. младореформаторы, новые русские, корпоративные интересы, marginal man, yuppy). Культурные смыслы подобного рода образуют часть фоновых знаний, которые формируют достаточно фиксированный слой в рамках константной зоны смысла. Эти фоновые знания лежат в основе этнокультурных пресуппозиций. Так, например, в английском языке слово marginal, означающее находящийся на грани чего-либо, обладает культурным смыслом в сочетании marginal man (человек, усвоивший ценности доминантной культуры и отвергаемый своей собственной). Известный в английском языке лозунг We shall overcome, первоначально воспринимавшийся в контексте гимна борцов за гражданские права, позднее приобрел смысл протеста против любого насилия над свободой личности.
   
4. 
   На уровне этно- и социо-культурных ассоциаций, символов и образов, которые, в отличие от предыдущей группы, не обладают непременным атрибутом принадлежности к константной смысловой сфере единицы и образуют более текучие зоны смысла. Эта специфика единицы локализуется на периферии образуемого ею смыслового пространства, но влияет на особенности функционирования единицы в речи. Так, например, после известных событий 19-20 августа 1991 года название месяца стало ассоциироваться с произошедшим в те дни путчем, ср. Август перевернул нормальный ход истории /Август нанес удар по консервативным силам. Появившееся в английском языке в начале 80-х слово yappy (богатая, образованная, занятая бизнесом молодежь, идеалом которой является успех, деньги, власть) имеет чаще всего иронический оттенок (культурно-усредненный смысл), но вызываемый им культурный образ типичного представителя
   

(ассоциации) может разниться относительно возраста, средней цифры дохода молодого человека и т.д.
Таким образом, в основу предлгаемой классификации положено лингвокультурологическое понимание содержательного пространства, в соответствии с которым происходит расширение синхронно-системного описания семантики «за счет «приращений» культурно-маркированных смыслов к концептуальной экстенсии значения» [Телия 2002: 96]. Несомое языковой единицей этнокультурное содержание, а также актуализируемые ею культурно - усредненные смыслы использованы в работе в качестве принципов классификации лексико-фразеологической системы языка на двух уровнях: на уровне языкового значения (поверхностный уровень) и на уровне концептуальной семантики (глубинный уровень). Выделение уровня концептуального содержания позволяет учитывать этнокультурные и когнитивные факторы формирования глубинной семантики языковых единиц.
На основании предложенного принципа определены три разряда единиц: общекультурная лексика/глубинная семантика, специфично-культурная лексика/глубинная семантика, уникально­культурная лексика/глубинная семантика. На уровне языкового значения характер культурной отмеченности устанавливается в отношении лексических, фразеологических и паремиологических единиц, понимаемых как носители общепринятого в языковом коллективе, социально-обусловленного инвариантного содержания, закрепленного за языковой единицей. Одновременно они выступают как языковые средства активации некоторой этнокультурной информации. На уровне глубинной семантики этнокультурная составляющая определяется в пределах концептуально-смысловых зон, образуемых отдельными значениями единиц. Результаты исследования единиц лексико-фразеологической системы на указанных уровнях не коррелируют друг с другом, поскольку их содержание функционирует в различных плоскостях. В содержании соотносимых единиц, устанавливаемых в статусе межъязыковых эквивалентов с учетом поверхностного «значенческого» уровня, могут быть выявлены на разной глубине концептуальной семантики элементы общекультурного, специфично-культурного и уникально­культурного осмысления опыта.
Общекультурное содержание соотносимых единиц определяется сходством в референциальном аспекте, то есть отнесенностью к сходным объектам действительности (предметный ряд), в одинаковом наборе компонентов и их организации в сигнификативно-денотативном блоке, сходных лексических коннотациях (семантический уровень), схожем взгляде на объект и его оценке (этнокультурный параметр). Границы общекультурной лексики целесообразно определять с учетом полевой организации лексической системы языка. Очевидно, что она совпадает с лексическим ядром языка, которое образуется основными значениями знаменательных частей речи, оцениваемыми по вышеуказанным параметрам. Специфично-культурная лексика формируется на уровне не­основных значений соотносимых в двух языках единиц, которые лежат за пределами лексического ядра и обнаруживают расхождения по одному или нескольким из перечисленных выше параметров. Уникально-культурная лексика представлена либо языковыми реалиями, либо не совпадающими значениями лексических соответствий, образующих периферию систем.
На уровне глубинной семантики, локализованной в концептуально-смысловых зонах в пределах отдельных значений соотносимых единиц, могут быть обнаружены черты полного или частичного сходства, а также случаи отсутствия сопоставимого сходства. Общекультурные смыслы могут быть локализованы на глубинном уровне содержания разных категорий единиц, включая так называемые закрытые объединения типа терминов родства. Так, например, сопоставление слов мать - mother на этом уровне показывает ряд сходств, а именно общекультурные смыслы (ср. дружески, всякая женщина в летах чествуется матерью - infrm used when speaking to an old woman), схожие культурные ассоциации и образы (ср. свойственный матери, такой как у матери - like or typical of a good mother: материнская любовь -- mother love; о том, что является родным, близким, дорогим: мать (сыра) земля, Родина- мать - regarded as having maturnal authority: mother-earth), культурные коннотации (в чем мать родила - mother naked).
Специфично-культурные смыслы также формируются на глубинном уровне отдельными значениями, но в отличие от общекультурных они обладают определенной спецификой, ср. специфично-культурные смыслы (крёстная мать - god-mother), культурно-ценностные ассоциации и образы (тещин язык - mother-in- law’s tongue), культурные коннотации (всасывать с молоком матери - to learn at one’s mother’s breast).
Уникально-культурные смыслы присущи либо глубинной семантике языковых реалий, либо уникальным элементам образуемых соотносимыми в двух языках значениями концептуально-смысловых зон, которые обладают неповторимым этнокультурным своеобразием, ср. уникальные культурные смыслы (в русском языке мать - одиночка, мать - героиня, многодетная мать, матери Беслана - и в
английском языке Mother’s Day, mother country, every mother’s son, mother and toddler group), уникальные культурные ассоциации и образы (мать родная не узнает, по матери ругаться - Want is the mother of industry, Mother Hubbard), уникальные культурные коннотации (катись к едреной матери, показать кузькину мать - the Mother of Presidents, the Mother of States, the Mother of Parliaments).
Таким образом, обсуждаемая нами классификация лексики лишний раз подтверждает важность исследования многоуровневой содержательной структуры слова, учитывая отношение к нему в культуре и роль слова в культуре, так как в нём на самом деле отражается «всё сущее». Выделение уровня концептуальной глубинной семантики позволяет получить более объемное знание об обозначаемом культурном феномене, чем поверхностный уровень семантики отражательной. На уровне глубинной семантики выделяются содержательные структуры, которые могут быть невербализованы, но они без труда активизируются, поскольку хранятся в нашем этнокультурном сознании. Более того, из глубин концептуальной семантики могут извлекаться этнокультурные смыслы, которые не входят в «светлое поле» сознания и связаны с «коллективным бессознательным». Не только многосмысловые, но и простые слова нередко понять трудно, поскольку необходимо, помимо понимания, ещё и осмысление как его очевидных (поверхностных), так и более глубинных, и, значит, менее очевидных смыслов, формирующихся на разных уровнях этнокультурного сознания. На самом деле, есть удивительный парадокс в том, что, на первый взгляд, слово кажется знакомым, доступным и открытым, но как часто его употребляют, особенно в межкультурном общении, не понимая его глубинных смыслов.
Литература