С. В. Иванова з. З. Чанышева лингвокультурология: проблемы, поиски, решения монография

Langacker 1991 - Langacker R.W. Concept, Image, and Symbol: the cognitive basis of grammar. - Berlin, New York: Mouton de Gruyter, 1991.

• 
  X, 395 p.
  

Linguistics Encyclopedia 1995 - The Linguistics Encyclopedia / Ed. by K. Malmkjaer. - London and New York: Routledge, 1995. - [XX], 575 p. O’Callaghan 1990 - O’Callaghan. An Illustrated History of the USA. - Longman Group UK Ltd, 1990. - 144 p.
O’Sullivan T. et al 1994 - O’Sullivan T. et al. Key Concepts in Communication and Cultural Studies / O’Sullivan T., Hartley J., Saunders

4. 
   , Montgomery M., Fiske J. - Routledge, 1994. - XIV, 367 p.
   

Scollon & Scollon 1995 - Scollon R., Scollon S.W. Intercultural communication. A discourse approach. - Oxford UK & Cambridge USA: Blackwell, 1995. - VIII, 271 p.
Smith 2005 - Smith M. The Adventures of a Foreign Student // Moscow News. - 2005. - #44. - P. 16.
ГЛАВА 4. ОПИСАНИЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ЯЗЫКА И КУЛЬТУРЫ В СОВРЕМЕННЫХ ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
Все вышеизложенное с очевидностью свидетельствует о том, что фронт ЛК исследований характеризуется широтой и неоднородностью. Множественность толкований этнолингвистики, возможность существования различных интерпретаций в ее рамках уже становились предметом особого рассмотрения лингвистов. Исходя из различного истолкования существа и неоднозначного характера лингво­культурных связей [Иванова 2004: 14-17], с одной стороны, а также всех указанных выше факторов, связанных с развитием лингвистической мысли, исследование лингво-культурной специфики представляется возможным проводить в самых разных направлениях.

1. 
   Фразеологический фонд как объект лингвокультурологического анализа
   

Фразеологизмы как «зеркало национальной культуры, психологии и философии» [Толстой 1991: 5] стабильно занимают главенствующее место в качестве объекта лингвокультурологического анализа. Вместе с тем вопрос о природе и проявлении этнокультурной специфики, характерной для названной группы лексических единиц, представляется далеко не самоочевидным. В связи с этим представляется целесообразным выстроить одну из возможных стратегий экспликации этнокультурной специфики фразеологической единицы. Материалом исследования служат извлеченные из толковых словарей в результате сплошной выборки 427 фразеологизмов современного английского языка с соматическим компонентом в своем составе.
Исследование этнокультурной специфики указанной группы языковых единиц с целью выведения ее во внешний план предполагает, во-первых, дефинирование самого понятия «этнокультурная специфика», во-вторых, определение источников и маркеров культуроносности фразеологизма, в-третьих, анализ обозначенной выше группы фразеологических единиц на предмет выделения доминирующих языковых средств реализации культурологической информации.
Имеющийся у нас опыт ЛК исследований убеждает, что при всей простоте и самоочевидности термина «этнокультурная специфика», он не обладает необходимой однозначностью. Кажущаяся прозрачность обсуждаемого термина так же, как и зачастую используемый при проведении ЛК исследований метод интроспекции (см. об этом [Иванова 2005: 63-64]) не содействуют соблюдению «стандартов строгости и последовательности» [Вежбицкая 1999: 11]. Соответствующим результатом является теоретическая и практическая уязвимость некоторой части ЛК исследований, что небезосновательно стало подвергаться суровой, но в определенной мере справедливой критике.
Принимая во внимание множественные подходы к именованию, определению и интерпретации понятия «этнокультурная специфика» (см. об этом в [Иванова 2004: 17-18]), во избежание неоднозначности понимания и перегруженности обсуждаемого термина, предлагаем использовать в рамках ЛК исследования, исходя из самого названия дисциплины, соотносящиеся понятия «культурологическая маркированность» и «культурологическая компонента».
Культурологическая маркированность предполагает отмеченность в рамках языковой единицы культурно-языковых связей. Эта отмеченность осуществляется посредством соотнесенности содержания и/или формы языковой единицы с одной из трех составляющих культуры. В этом плане необходимо напомнить, что культура находит свое выражение, во-первых, в форме материализованных предметов материальной и духовной деятельности человека; во-вторых, в форме носителей культуры; в-третьих, в форме институциональных связей, которые переводят субъективную деятельность индивидов в объективный план [Драч 1996: 236-237]. Таким образом, можно выделить цивилизационную, социально­психологическую и модусную, или деятельностную, составляющие культуры. Цивилизационная составляющая культуры предполагает результаты хозяйственной деятельности людей в соответствии с прохождением различных ступеней технического и технологического развития данного сообщества. Социально-психологическая составляющая включает национальный характер, менталитет, проявления нравственности. И, наконец, модусная, или деятельностная, составляющая указывает на способы освоения действительности, восприятия и передачи информации. Соответственно, обращение к одной из трех составляющих культуры при семантизации³⁰ фразеологизма является показателем его культурологической маркированности.
Обращение к трем составляющим культуры дает возможность выйти за пределы интуитивного понимания этнокультурной специфики посредством выведения во внешний план связей культуры и языка. Четкое определение культуры и выделение ее составляющих, наряду с анализом изучаемого языкового материала позволяет сделать вывод о том, что культурологическая маркированность фразеологизма зачастую связана с характером передачи информации этой языковой единицей. Образная основа ФЕ есть тот особый способ вербального освоения окружающей действительности тем или иным ЛКС и дальнейшей передачи этой информации. Таким образом, деятельностная, или модусная составляющая культуры отвечают за специфический способ пакетирования информации. Кроме того, при наличии в своем лексическом составе слов-реалий ФЕ может соотноситься с цивилизационной составляющей: King’s head (= a stamp with a King depicted on it); pudding face (=a fat, stupid face or expression on your face). Отследить соотнесенность с психологической составляющей культуры можно в тех фразеологизмах, которые прямо или косвенно отсылают к ценностям лингвокультурного сообщества. Так, использование во фразеологизме open one’s mouth too wide (=to demand too much) усиливающей частицы too, указывающей на недопустимое в рамках данной лингвокультуры нарушение поведенческой нормы, является свидетельством того, что слишком большие требования к окружающим не поощряются в англоязычном ЛКС.
Наряду с источниками культурологической маркированности считаем возможным говорить о маркерах, или показателях культурологической маркированности. Эти показатели могут касаться как содержания, так и формы выражения фразеологизма. На содержательном уровне к указанным маркерам относятся: (1) образ, положенный в основу фразеологизма; (2) концепт, то есть понятие, имеющее особую интерпретацию в рамках данного ЛКС³¹. Изучение плана выражения ФЕ позволяет выделить такой показатель культурологической маркированности, как использование (3) реалии, относящейся к жизнедеятельности данного ЛКС.
Анализ указанного выше эмпирического материала свидетельствует об особой значимости образности как культурологического маркера: 415 из 427 фразеологических единиц с соматическим компонентом современного английского языка, то есть 97 % исследованных единиц, содержат тот или иной образ. При этом образность понимается в соответствие с достижениями современной когнитивной лингвистики - как способ познания мира. Исходя из этого положения, совершенно естественным является понимание метафорических и метонимических моделей, положенных в основу образных ФЕ, как свидетельствующих об особенностях процесса познания и закрепления результатов этого процесса средствами языка в той или иной лингвокультуре.
Культурологическая компонента представляет собой информацию культурно-ценностного плана, восходящую к одной из сфер культуры и заключающуюся в рамках языковой единицы. Информация культурно-ценностного плана предполагает посредством изучения языковых моделей выход на культурные модели данного ЛКС. «Языковая модель понимается как концептуальный коррелят, соответствующий области отношений, обозначенный той или иной языковой единицей или их сочетанием. Культурная модель предполагает определенные правила поведенческого кода, связанные с активацией той или иной языковой единицы» [Иванова 2007: 123]. Исходя из трехчастности языкового знака, культурологическая компонента может быть локализована посредством анализа его семантики, синтактики или прагматики. Соответственно, культурологическая маркированность, имеющая культурологическую компоненту в качестве своего носителя, характеризуется разноформатностью своей манифестации.
Фразеологические единицы понимаются как «словосочетание, в котором семантическая монолитность (цельность номинации) довлеет над структурной раздельностью составляющих его элементов (выделение признаков предмета подчинено его целостному обозначению), вследствие чего оно функционирует в составе предложения как эквивалент отдельного слова» [Ахманова 1969: 503­504]. В связи с этим вполне закономерен анализ семантики, синтактики и прагматики фразеологической единицы с целью локализации культурологической компоненты, то есть информации культурно­ценностного плана.
Культурологическая компонента может содержаться в семантике фразеологической единицы. Образность как культурологический маркер позволяет обратить внимание на фразеологизм to pay lip service to smth (= to express loyalty, respect, or support for smth insincerely). В данном фразеологизме содержится отрицательная оценка вербализуемого явления, на что в дефиниции данного ФЕ указывает наречие insincerely. Таким образом, культурная модель, обозначаемая приведенным выше ФЕ, подвергается осуждению, что и закодировано языковыми средствами в данном фразеологизме. Аналогично можно провести анализ фразеологизма to have a foot in both camps (= to support or belong to two different groups). В данном случае отрицательная оценка заложена в коннотации ФЕ. Соответственно, культурологическая компонента локализуется в этой части значения.
Культурологическая компонента может быть связана с синтактикой, то есть сочетанием компонентов ФЕ: neck and neck (= exactly even, esp. in a race or a contest). В данном случае речь идет о своеобразии языковой модели, которая имеет источником совершенно конкретную практическую ситуацию: этимологически данное ФЕ восходит к спорту.
Наконец, культурологическая компонента может локализоваться в прагматике ФЕ. Образность как культурологический маркер позволяет говорить о культурологической маркированности фразеологизма can’t make head or tail of it (= to be unable to understand someone or smth), содержащего в своем прагматическом компоненте отрицательную оценку говорящим того, о чем он отзывается. Культурологически маркировано и другое образное ФЕ - with your tail between your legs (= ashamed or upset because you have been defeated), содержащее в словаре помету informal, что накладывает ограничение на употребление данной единицы в определенных коммуникативных обстоятельствах.
Таким образом, ЛК анализ фразеологизмов позволяет идентифицировать культурологические маркеры и локализовать культурологическую компоненту этих языковых единиц. Предлагаемая в данной статье терминология и сам ход исследования не претендуют на окончательность и бесспорность. Это еще одна скромная (по объему и собственной оценке) попытка (наряду с работами известнейших отечественных фразеологов, а также своих собственных изысканий [Иванова 2004б; 2005]) проведения ЛК исследования фразеологического фонда языка, которую мы хотели осуществить последовательно в системе ЛК терминов и руководствуясь исключительно лингвистической традицией.

Языковая модель понимается как концептуальный коррелят, соответствующий области отношений, обозначенный той или иной языковой единицей или их сочетанием. Культурная модель предполагает определенные правила поведенческого кода, связанные с активацией той или иной языковой единицы. Взаимосвязь языковых и культурных моделей детерминируется существованием лингво - культурного кода, который понимается нами как некое сращение, «система культурно-языковых соответствий, обслуживающих коммуникативные нужды членов ЛКС» [Иванова 2002: 22].
В связи с существованием лингво-культурного кода обращают на себя внимание некоторые явления языковой жизни современного российского общества. Под воздействием английского языка в русский язык достаточно активно проникают сочетания, типа агрессивная рекламная кампания, агрессивный дизайн автомобиля. Такого рода характеристиками изобилует современный дискурс масс-медиа, что вызывает закономерное удивление носителя русского языка. Ведь признак агрессивный на русском языке имеет явно отрицательный характер. Свидетельством этому является семантика данного слова. Согласно академическому толковому словарю русского языка (БТСР, 28) данное слово имеет значения «готовый к нападению», «враждебный», что подтверждается приведенными примерами: агрессивная политика, агрессивный военный блок, агрессивные цели, замыслы, агрессивный человек, агрессивный выпад, агрессивный стиль в хоккее. Вместе с тем в английском языке семантика соответствующего слова носит совершенно другой характер. Так, словарь современного английского языка издательства Longman выделяет три значения этого слова, два их которых положительны: 1 behaving in an angry, threatening way, as if you want to fight or attack someone: The men were drunk, aggressive and looking for a fight. 2 someone who is aggressive is very determined to succeed or get what they want: A successive businessman has to be aggressive. 3 an aggressive action or plan is intended to achieve the right result: an aggressive marketing campaign (LDCE: 26). Оксфордский словарь выделяет два лексико­семантических варианта данного слова, одно из которых имеет помету approving, что свидетельствует о положительной коннотации: 1 (of people or animals) ready or likely to attack or quarrel: dogs trained to be aggressive. His aggressive behaviour frightens me sometimes. 2 (approv) forceful; promoting an idea, product, etc strongly: an aggressive advertising campaign. A good salesman has to be aggressive if he wants to succeed (OALD: 23-24). Профессиональный переводчик П. Палажченко

отмечает, что по сравнению с русским языком в английском языке анализируемое слово в основном употребляется в положительном смысле [Палажченко 2002: 142]. Многочисленные примеры словоупотреблений данной единицы также подтверждают высказанное замечание. Так, президент Буш, характеризуя антитеррористические действия своей страны, подчеркивает: We have to be aggressive, we have to be pro-active. Он говорит о необходимости aggressive strong policy в борьбе с терроризмом (из телевизионной передачи). Контекстуальное использование данной лексемы, ее непосредственное сочетание с другими прилагательными положительное семантики лишь подчеркивает положительную коннотацию, отмеченную в лексикографическом источнике.
Однако широко используемый на русском языке образ агрессивного субъекта или объекта навязывает аудитории если не негодную, то весьма спорную идею приемлемости агрессивного, а отнюдь не активного поведения, что предполагает непосредственная замена английского слова его русским коррелятом.
Сходный перенос положительной коннотации с соответствующей английской лексемы наблюдается в случае русского слова амбициозный. Словарь (БТСР: 37) определяет амбициозный как «наполненный самомнением, полный амбиций. Покинуть зал заседаний по амбициозным соображениям. Из амбициозных соображений делать что-л.». Далее амбиция толкуется как «1. обостренное самомнение, чрезмерное самомнение. Доказывать, спорить с амбицией. Без амбиций кто-л. 2. обычно мн. Неодобр. Претензии, притязания на что-л. Оставить в стороне свои политические амбиции. ◊ Вломиться (удариться) в амбицию. Проявить крайнюю обидчивость, обидевшись, рассердиться». Английское ambition предполагает сильное желание достижений того или иного рода: успеха, славы, денег, что подтверждается словарной дефиницей данного слова: a strong desire to achieve smth; the desire to be successful, famous, rich (OALD: 35). Ambitious, соответственно, значит 1. determined to be successful, rich, famous; 2. an ambitious plan, aim, attempt is difficult and will need a lot of effort to succeed (MED: 41). Использование русского слова в положительном контексте позволяет рассматривать наличие завышенных претензий, притязаний человека как чего-то обоснованного, вполне позитивного. Думается, что именно такая культурная модель навязывается через необдуманное и необоснованное смешение семантических структур единиц лексикона разных языков. В этом смысле требуется большая осторожность как при переводе, так и в процессе заимствований.
Другим заслуживающим внимания примером навязывания чуждой культурной модели является именование российских политиков по именам при игнорировании русской традиции использования отчества: Борис Ельцин, Владимир Путин. Дело в том, что в русском языке отчество несет в себе культурно-ценностную информацию, оно передает отношение уважительности, с одной стороны, а с другой, показывает, что человека, которого называют по отчеству, приняли в круг «своих». Именно поэтому намеренно создавался образ В.И. Ленина как Ильича. Это имя было понятно для народа и автоматически включало его в круг «своих». Более того, образ «своего» вождя поддерживался использованием отчества в сочетании с местоимением «наш»: наш Ильич. В устной речи обращение по отчеству часто сопровождается суперсегментными морфемами со значением почтительности, уважения. Глобализм и про-европейская позиция СМИ не должны вести к игнорированию укоренившейся в сознании русской языковой личности не просто языковой, но культурной модели, несущей в себе совершенно определенную культурологическую информацию.
Еще одним ярким примером различий языковых и культурных моделей может служить известная сочинительная конструкция типа «мы с товарищем». Чрезвычайно распространенная в русском языке, эта языковая модель неприемлема для английского языка. Представляется, что языковое различие обусловлено различием в культурном восприятии членов соответствующих ЛКС. Справедливость данного утверждения можно подкрепить метким замечанием Дж. Гринберга о том, что “порядок элементов в языке параллелен порядку в практической деятельности или в процессе познания” [Гринберг 1970: 150].
Анализ английской сочинительной конструкции my friend and I, соответствующей русскому словосочетанию я с другом / мы с другом, дает основания сделать вывод о том, что в английской сочинительной конструкции строятся отношения равнозначности обоих членов. В ней проявляется и определенное видение ситуации, когда оба члена становятся равнозначными субъектами ситуации и никто не теряет своего суверенного статуса в отличие от русского соответствия.
В русских словосочетаниях, подчинительных по форме, отношения между говорящим и другом видятся в несколько ином ракурсе. В случае я с другом очевидными являются иерархически подчинительные отношения. В случае мы с другом слово «друг» оказывается в личном пространстве говорящего и, таким образом, теряет самостоятельность. Порядок следования элементов в данном случае отражает видение отношений с позиции говорящего в практической деятельности. Выражение я с другом - это тоже выражение «широты русской души». Друг помещается в личное поле говорящего, на него экстраполируется личность говорящего. Друг теряет черты суверенности, индивидуальности и самостоятельности. Он становится как бы частью говорящего, вступает с говорящим в отношения зависимости. И эта зависимость, выраженная в языковой форме, переносится и на понимание реальной ситуации. Очень ярким примером поставленного во главу угла Я как центра воссоздаваемой журналистским пером действительности представляется книга Е. Трегубовой «Байки кремлевского диггера». Весьма характерным для автора является выпячивание собственной роли и подчеркивание своей значимости. А потому весьма типичны для автора упомянутой книги разговорные конструкции: «Странно, но каким-то шестым чувством именно в те дни я и мои друзья-журналисты почувствовали, что ...» (Е. Трегубова).
Конструкция мы с товарищем в этом отношении предполагает большую паритетность отношений. Классическим примером подобного рода являются знакомые с детства строки С. Михалкова: «Мы с товарищем вдвоем очень весело живем». Однако и она не эквивалентна английскому my friend and I. Доказательством могут стать следующие за приведенными уже выше строками: «Мы такие с ним друзья - куда он, туда и я». Это мы делает нас неким единым целым.
Соответствующие английские конструкции несколько иначе представляют взаимоотношения объединенных сочинительной связью субъектов. Ср.: For the last week Japp and I have been busy - <... > (A. Christie). Или: Mother and I have always tried to see that all you children had maximum freedom, both of movement and of expression, within the limits of our concern for your welfare (K. Allsop). Понимание равноправности и равнозначности, независимости и несводимости одного к другому является логическим следствием сочинительной связи.
Приведенные примеры являются неопровержимым доказательством неразрывной связи языка и культуры. Эта связь, поддержанная взаимным нахождением языка и культуры в общем семиотическом пространстве, еще раз подтверждает существование лингво-культурного кода. Нарушение этого кода ведет к полному сбою в коммуникации либо к передаче искаженной информации. Кроме того, изменения этого кода в любой из его частей (языковой или культурной) могут повлечь за собой определенные последствия, и далеко не всегда позитивного свойства.

При осуществлении руководства целым рядом работ (см. [Аникина 2004; Губик 2006; Никитина 2006; Ожгихина 2006; Щипицына 2006; Якушина 2003]) и оппонировании или рецензировании диссертационных исследований по дискурсу СМИ (см. [Декленко 2004; Захарчук 2007; Южакова 2007]) нельзя было не заметить существования прочных связей между лингво-культурным пространством и пространством масс-медиа. Представляется, что назрела настоятельная необходимость обобщить результаты проведенных исследований, поставив во главу угла ЛК потенциал масс-медийного дискурса политической направленности.
Интерес ЛК к дискурсу масс-медиа обусловлен несколькими весомыми причинами. Как известно, ЛК предполагает исследование и описание культурного пространства того или иного ЛКС сквозь призму языка. Масс-медийный дискурс, в свою очередь, понимается как речь участников масс-медийного общения. Таким образом, дискурс СМИ представляет собой сиюминутный срез языкового и культурного состояния общества, поскольку в силу своей природы отражает как языковое, так и культурное статус-кво социума. Отдавая отчет в том, что дискурс масс-медиа разнопланов и многообразен, объектом исследования данной статьи является медиа-дискурс политической направленности, который понимается как совокупность медиа-текстов, относящихся к политической сфере общества.
Дискурс, по замечанию М.Л. Макарова, воспроизводит социальные институты, культурные схемы, системы ценностей социума [Макаров 2003: 41]. Соответственно, дискурс масс-медиа
33
предполагает процесс порождения соответствующих текстов³² в определенном культурном контексте. Культурный контекст понимается как совокупность институциональных, ролевых, ценностных, когнитивных условий реализации событий или фактов, с одной стороны, и совокупность выразительных средств, используемых людьми в этих обстоятельствах, с другой [Орлова 2004: 465]. Это означает, что в тексте масс-медиа будут реализованы имеющиеся в том или ином ЛКС установки и требования к созданию речевого продукта, соответствующего внешним условиям ситуации порождения данного продукта. Тот факт, что масс-медийный текст является своеобразной проекцией культурного пространства, имеет целый ряд следствий в

плане особенностей структуры, содержания и языкового наполнения данного вида текста.
Исследователи подчеркивают, что структура текста масс- медиа последовательно отражает тенденцию к сохранению стандарта. Так, по мнению Т.А. ван Дейка, структура медиа-текста не имеет произвольного характера, а является результатом сложившейся в определенных институционалистских условиях социальной и профессиональной практики журналистской деятельности [Дейк 1989: 230]. Следовательно, можно говорить о структуре масс-медийного текста как культурно детерминированной сущности. Совершенно естественным является предположение о том, что выявленная рядом авторов иерархия тематических структур в медиа-тексте [Дейк 1989; Bell 2001: 249-250] не является унифицированной и общепринятой в любом лингво-культурном сообществе, а требует уточнения применительно к тому или иному ЛКС. Таким образом, культурная специфика отражается как в иерархии тематических структур текста, так и более широко - в тематике самих обсуждаемых материалов. Тематика масс-медийных текстов обусловлена социальными факторами, с одной стороны, но, с другой, испытывает влияние культурных традиций, что объясняет существование предпочтительных или, наоборот, табуированных или же нежелательных тем для обсуждения.
Кроме структуры масс-медийного текста, ЛК анализу может быть подвергнута его содержательная сторона. Общеизвестно, что текст является информационной структурой, то есть несет информацию того или иного плана. Как известно, по прагматическому назначению И.Р. Гальперин предложил различать содержательно- фактуальную («передний план» текста), содержательно-подтекстовую («второй план») и содержательно-концептуальную (глубинный смысл) информацию текста [Гальперин 1981: 26-50]. Наибольший интерес в данном случае вызывает содержательно-концептуальная информация текста, ибо она является контентообразующей, то есть относящейся к основной идее, замыслу текста. Исследования показывают, что контентообразование современного медиа-текста политической направленности в настоящий момент обнаруживает свойство технологичности. Речь в данном случае идет о технологиях, посредством которых автор целенаправленно воздействует на адресата и внедряет в его сознание ту или иную концептуальную информацию. Данные контент-технологии понимаются как информационная система использования совокупности языковых средств речевой манипуляции для целенаправленного управления восприятием действительности массовой аудиторией. Таким образом понимаемые контент-технологии предполагают порождение текстов, содержательно-концептуальная информация которых сводится к некоторому набору идей. Так, К.В. Никитина сумела выявить ряд оппозиций философского, аксиологического, социокультурного характера, при помощи которых происходит контентообразование политического медиа-текста. Набор этих оппозиций включает «хорошо/плохо», «свои/чужие», «комическое/трагическое», «герой/антигерой», «истина/не-истина» [Никитина 2006: 14-20]. Выявление данных оппозиций производится за счет определенной процедуры анализа. На первом этапе происходит выделение содержательно-концептуальной информации, то есть анализу подвергается создаваемое мнение об обсуждаемом объекте. На втором этапе идентифицируется информационное ядро, то есть та часть концептуальной информации, которая инвариантна для большого количества текстов. Полагаем, что данный список может пополниться за счет новых или еще неидентифицированных контент-технологий. В плане ЛК анализа было бы интересно проследить, какие оппозиции наиболее привлекательны для того или иного ЛКС. В конечном итоге, результаты подобного исследования позволят в той или иной степени проникнуть в ментальность нации. Ведь, по справедливому замечанию
В.А. Масловой, ЛК анализ представляет собой «путь, по которому мы проникаем в <...> ментальность нации» [Маслова 2001: 3].
Наряду с ЛК анализом структурного и содержательного аспектов медиа-текста, изучению с позиций ЛК может быть подвергнута и его прагматическая сторона. Поскольку для политического текста характерна «пропаганда тех или иных идей, эмотивное воздействие на граждан страны и побуждение их к политическим действиям, выработка общественного консенсуса, принятие и обоснование социально-политических решений в условиях множественности точек зрения в обществе» [Чудинов www], манипулятивность представляет собой прагматический эффект политического текста масс-медиа и, по мнению исследователей, представляет собой конститутивное свойство текстов такого рода [Никитина 2006: 5]. Ориентация на целенаправленное управление восприятием адресата достигается посредством дискурсивных практик, то есть систем действий в рамках дискурса, направленных на реализацию избранной стратегии. В данном случае речь идет об используемых метафорических моделях, стереотипах данного ЛКС, структурном своеобразии текстов масс-медийного дискурса, системе номинативных, аксиологических, риторических средств.
Следующий пласт, который может быть подвергнут ЛК анализу в рамках политического медиа-дискурса, представляет собой непосредственную языковую составляющую. Речь идет о ЛК подходе к изучению языковых средств, отобранных для описания/ представления того или иного события. Языковой срез позволяет составить картину функционирования, по истине, современного языка в данный конкретный момент его развития: выявить изменения в семантике, прагматике, синтактике языковых единиц, проследить за образованием
34
новых единиц, заметить исчезновение существовавших доныне³³. Масс-медийный дискурс особо чувствителен к такого рода языковым и культурным влияниям и мгновенно реагирует на них. Это связано с тем, что масс-медийный дискурс, как дискурс любого типа, несет на себе печать генерирующего его лингво-культурного кода, который понимается нами как «система культурно-языковых соответствий, обслуживающих коммуникативные нужды членов ЛКС» [Иванова 2003: 22], а, следовательно, отмечен культурологической маркированностью. Безусловно, культурологическая маркированность текстов медиа-дискурса, то есть детерминированность в выборе языковых средств факторами этнокультурного порядка, прежде всего, является следствием наполняющих текст языковых единиц. Лингвокультурная специфика реализуется в семантике, синтактике, прагматике языкового знака [Иванова 2003: 26]. Таким образом, создается культуроносное полотно текста, которое предполагает дополнительный квант текстовой информации. Так, исследование экономического медиа-дискурса, проведенное С.В. Губик, показало, что даже терминосистемы испытывают влияние лингво-культурных факторов, что обусловливает культурологическую маркированность и этого, на первый взгляд, нейтрального пласта лексической системы [Губик 2006: 19].
Социально-культурные установки общества отражаются и в другом аспекте выбора лексического наполнения масс-медийных текстов. В данном случае речь идет о феномене так называемой политкорректности. Политкорректность как отражение установки на толерантность массово-информационного дискурса США (см. [Южакова 2007]) в настоящее время можно отнести к сфере техники безопасности работы в данном сегменте журналистики.
Еще одним интересным языковым следствием институциональных установок является своеобразное функционирование категории оценки в новостном жанре текстов масс- медийного дискурса политической направленности. Известно, в англоязычных странах существует законодательный запрет на выражение оценки в новостных материалах. Тем не менее, исследования показывают, что и это не освобождает данные материалы от оценивания их автором. Однако в силу указанных обстоятельств оценка в новостном дискурсе СМИ меняет свой характер и становится опосредованной. Так, в работе А.А. Щипицыной было выявлено, что при подобном оценивании авторы прибегают к использованию кавычек (из двух знаков, одного знака), дают оценку в цитатах лиц, комментирующих данный материал, в самой постановке проблемы [Щипицына 2006: 15, 17, 19].
Таким образом, ЛК исследование масс-медийного дискурса политической направленности можно проводить в трех плоскостях: структуры, семантики и прагматики текстового целого, ибо текст, репрезентируя дискурс, представляет собой его продукт. Представляется возможным анализировать языковую составляющую медиа-дискурса, преследуя цель обнаружить культуроносные единицы языковой системы, то есть те единицы языка, в которых представлена культурная информация. Вместе с тем, можно предположить, что ЛК анализ масс-медийного дискурса требует обращения не только и не столько к отдельным культурологически маркированным текстообразующим и языковым единицам, как анализа своеобразия, возникающего в результате языковой реализации ЛК категорий. В данном случае речь идет о смене «системы координат» при проведении исследования - от языковой к лингвокультурологической. Такого рода непосредственный ЛК анализ становится возможным в связи с дальнейшим развитием и упрочением позиций ЛК как самостоятельного направления лингвистических исследований.
ЛК параметризация текста проходит по тем направлениям, которые задаются при реализации лингвокультурологических категорий. Под ЛК категорией понимаются особые категории, которые посредством последовательного выражения при помощи различных языковых средств несут культурную информацию, характеризующую определенное ЛКС [Иванова 2007: 17]. К таким категориям относятся категории «свой-чужой», прецедентность и ценностность.
Дискурс масс-медиа в целом, не говоря уже о такой его разновидности, как политический медиа-дискурс, per definitionem, не может быть свободен от разграничения адресата на принадлежащих кругу своих и «иных», чуждых, или чужих. Дейктичная суть данной ЛК категории связана с ее указательно-отношенческой природой: окружающий мир параметрируется с точки зрения соотнесенности тех или иных объектов окружающей действительности с личным пространством говорящего лица, что служит идентификации адресанта и адресата с позиции принадлежности к своим или чужим.
Необходимо отметить, что в политическом медиа-дискурсе прецедентность и ценностность подчинены категории «свой-чужой» и одновременно направлены на ее реализацию, так как весь вопрос политики состоит в разделении на своих и чужих. Прецедентность понимается как воспроизводимость явлений культуры в языковой форме, своего рода интертекстуализация культурных феноменов. Естественно, что текст масс-медийного дискурса как проекция порождающего его лингво-культурного пространства содержит упоминания разного рода реалий, исторических событий, ключевых
35
слов той или иной исторической эпохи³⁴, которые и «привязывают» текст к генерирующему его лингво-культурному пространству и делают его понятным «здесь и сейчас». Лингво-культурное пространство понимается как совокупность оязыковленных культурных феноменов, широко известных в данном ЛКС и составляющих культурную грамотность среднего его представителя. Соответственно, использование прецедентных феноменов повышает степень аутентичности высказывания, способствует созданию “своей” атмосферы, закрытости от “коммуникативных чужаков” и, таким образом, является эффективным средством обращения к культурной идентичности аудитории, что, в конечном итоге, и помогает разграничивать мир на своих и чужих.
Ценностность как ЛК категория предполагает реализацию в рамках дискурса ценностей того или иного ЛКС. И, вновь необходимо отметить, что апелляция к общим ценностям служит одновременно и дифференциации по принципу «свой-чужой». Ценностность масс- медийного дискурса может быть раскрыта через интерпретацию коннотаций лексических единиц, а также когнитивных смыслов, на интерпретацию которых, по словам М.Л. Макарова, сориентирован дискурс как таковой [Макаров 2003: 14]. Масс-медийный дискурс предполагает обращение к особо значимым или привычным для того или иного социума концептам, фреймам, сценариям. Так, Е.В. Декленко, исследуя ЛК аспект патриотического дискурса, отмечает культурную специфику задействованных в нем концептов [Декленко 2004: 10-11]. Нам же, итожа исследование Е.С. Ожгихиной [Ожгихина 2006], хотелось бы подчеркнуть что, помимо прочего, интерес представляет и сам набор частотных концептов, поскольку существует совершенно определенное отношение зависимости между частотностью и ценностью упоминаемого объекта или явления.
Завершая размышления о перспективах ЛК исследования политического медиа-дискурса, считаем необходимым отметить, что дискурс масс-медиа порождается как социальный продукт и отмечен противоборством в своих рамках двух противоположных политико - социо—культурных тенденций. С одной стороны, масс-медийный дискурс не может не отражать стремления к глобализации, которое характеризует современное общество. С другой стороны, любой масс- медийный текст создается представителем того или иного ЛКС и не может не отражать ценностные установки этого сообщества, его культуру. Даже задачи глобализации, обусловливающие сильнейшие интеграционные силы, не могут окончательно справиться с центробежными тенденциями, которые способствуют передаче этнокультурной специфики. Представляется, что эти две взаимоисключающие и взаимообусловливающие друг друга тенденции

• 
  к глобализации и к интеграции - являются на настоящий момент определяющими для существования дискурса масс-медиа.
  

Процессы глобализации требуют подведения всего идиоэтнического разнообразия под общий, понимаемый всеми знаменатель. Естественно, что эти процессы унификации национально­культурной специфики порождают «сопротивление материала», направленное на сохранение имеющихся этнокультурных различий. Кроме того, языковая личность, которая понимается как говорящий субъект, владеющий основными кодами культуры и средствами их языковой трансляции, то есть лингво-культурным кодом, не может не оперировать тем самым лингво-культурным кодом при создании речевых произведений. Борьба этих двух тенденций не может не отражаться в текстах масс-медийного дискурса. Соответственно, чрезвычайно интересно проследить как культурологическую маркированность данного дискурса, так и ее нейтрализацию.
Таким образом, ЛК анализ масс-медийного дискурса может быть проведен с разных позиций. За точку отсчета при анализе может быть принят текст как форма существования дискурса. Соответственно, объектом ЛК исследования может стать структура, семантика и прагматика медиа-текста. Объемность исследованию придаст ЛК анализ языкового наполнения масс-медийных текстов. С другой стороны, изучение дискурса СМИ может предполагать раскрытие особенностей реализации ЛК категорий. Такое изменение системы координат - от традиционной лингвистической парадигмы к лингвокультурологической - будет способствовать полноценному, полномасшатабному ЛК представлению политического медиа­дискурса.