Программа книгоиздания России

5.2. Общая характеристика начального этапа развития инженерной психологии

В конце 1946 г., т.е. сразу после окончания войны с Германией, по инициативе командования военно-воз­душных сил проводятся заседания сектора психологии Института философии АН СССР и сессия отделения психологии Академии педагогических наук РСФСР, на которых обсуждается один вопрос — о возможных на­правлениях психологических исследований в авиации. Это первое в стране официально санкционированное обсуждение проблем, психологии труда спустя десять лет после окончательного разгрома психотехники, которое повлекло за собой свертывание психологических исследо­ваний в авиации. Выступая по поручению отдела науки ЦК ВКП(б) на заседании сектора психологии, физиолог В.В.Стрельцов констатировал: "После принятого в 1936 г. ЦК ВКП(б) постановления «О педологических извраще­ниях в системе Наркомпросов», без каких либо специаль­ных решений вся психологическая работа была прекра­щена как в системе гражданского, так и военно-воздуш­ного флота". На пространный вопрос из зала заседаний, суть которого заключалась в попытке разобраться, как такое могло произойти, ответа не последовало. Прозвучал он через две недели в выступлении руководителя отдела науки ЦК ВКП(б) на сессии отделения психологии АПН РСФСР. Не ответить было нельзя, так как уже в ходе первого заседания стало ясно, что из всех стран, прини­мавших участие во второй мировой войне, только в СССР не проводились психологические исследования в военно-

139
воздушных силах. Такое положение, вынужден был при­знать В.В.Стрельцов, "ведет к увеличению потерь, к уве­личению аварийности и казалось, что нужно реставриро­вать старые работы, чтобы помочь в этом государственно важном деле". Подобных высказываний не мог позволить себе основной докладчик на двух рассматриваемых засе­даниях. Единственным ученым в стране, кто мог в то время квалифицированно представить историю психоло­гических исследований в авиации и обосновать совре­менные направления их развития, оказался один из ве­дущих в свое время психотехников С.Г.Геллерштейн. Не от хорошей жизни партийные органы вынуждены были согласиться на проведение рассматриваемых научных заседаний и приглашение в качестве основного доклад­чика бывшего психотехника. Согласившись, партийные функционеры предписали ограничиться чисто академи­ческим обсуждением психологических проблем в авиа­ции. В этой связи примечательно, что доклад С.Г.Гел-лерштейна на первом заседании никак не назывался, он просто выступал по проблемам.
Однако обсуждение с самого начала стало выходить из берегов, или, как в то время остроумно говорили,— граничить за рамки. Возникали естественные вопросы: "Почему мы так сильно отстали в развитии авиационной психологии?", "Кто несет ответственность за такое ненормальное положение?" Высказывались пожелания как можно быстрее приступить к организации в стране научно-исследовательских работ и подготовке кадров в этой области. Уклоняясь от ответов на вопросы, В.В.Стрельцов монотонно повторял: "Я сказал, что есть вещи, которые мы сегодня не обсуждаем".
Все выступавшие на первом заседании, а это были психологи П.Я.Гальперин, Е.В.Гурьянов, В.М.Коган и др., поддержали основные положения доклада С.Г.Геллерш-тейна. Обращаясь к докладчику, ведущий заседание С.Л.Рубинштейн сказал: "...Ваш подход, который у меня не вызывает никаких принципиальных сомнений, правиль­ный. Речь идет о реальных и конкретных исследованиях, которые можно было бы организовать".
Окрыленный ходом обсуждения С.Г.Геллерштейн решает, что настало время восстановить в правах психо­логию труда (о психотехнике тогда не могло быть и речи). Свой второй доклад ученый называет вполне определен­но — "Психология труда летчика", что соответственно явилось предметом обсуждения сессии отделения психо­логии АПН РСФСР. С такой постановкой вопроса вынуж­ден был считаться ведущий второе заседание К.Н.Корни­лов, который в кратком вступительном слове, в основном предостерегая от возможного повторения ошибок психо­техников, в конце выразил уверенность, что "такая важ­ная, ответственная, чрезвычайно необходимая в жизни ветвь психологии — психология труда — у нас в Совет­ском Союзе займет должное, соответствующее ей место".
Все происходившее на первом заседании и после­дующая за этим попытка С.Г.Геллерштейна побудить обсуждать не только проблемы авиационной психологии, но и более общие задачи развития психологии труда в стране, не могли не насторожить недремлющее око пар­тийного контроля. На второе заседание в АПН РСФСР прибывает руководитель отдела науки ЦК ВКП(б), а к участию в его работе привлекаются авиационные врачи и физиологи, известные летчики и представители коман­дования военно-воздушных сил. Не будучи психологом, партийный руководитель без тени смущения заявляет на заседании: "Я не собираюсь останавливаться на всех вопросах, а сосредоточу внимание на самом больном вопросе о том, что сейчас делать советским психологам и как делать". Однако сразу после этих слов не раскры­ваются "что и как", а без связи с предыдущим акценти­руется внимание на болевом для партийных органов пункте обсуждения: "Я думаю, что здесь было совершен­но правильно сформулировано некоторое обвинение в адрес советских психологов, что последние 10 — 12 лет они бездействовали... Бездействие это ни в коей мере не оправдывается, но если оно не оправдывалось в течение ряда лет, то еще меньше может быть оправдан тот факт, что мы бездействуем сейчас".
Нетрудно заметить, что партийный функционер то­ропится цинично предупредить постановку вопросов, прозвучавших на первом заседании, и если уж они воз­никнут, сделать все, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, почему страна отстала в развитии пси­хологии труда и авиационной психологии и кто в этом виноват.
В процитированном отрывке речи примечательны слова "здесь было", так как до выступления руководителя отдела науки ЦК ВКП(б) никто не мог предъявить совет­ским психологам обвинений, содержащихся в его речи. Выступавший до него С.Г.Геллерштейн говорил: "Я думаю, что одной из причин, в числе прочих, этой затя­нувшейся реакции, пассивного и мало ответственного отношения к этому важному участку работы является то, что психологи..., по-видимому, очень долго находились под влиянием эмоциональных переживаний, которые сыграли не последнюю роль в этом игнорировании акту­альных вопросов авиации". Этого оказалось достаточно, чтобы утверждать "здесь было", правда, для смягчения вводится словосочетание "некоторое обвинение", кото­рое затем нейтрализуется заключительной фразой.
Тон обсуждения был задан и оно разительно отлича­лось от первого заседания. Началось с обвинений совет­ских психологов, а кончилось тем, что в заключительном слове К.Н.Корнилов категорично заявил: "Я думаю, что С.Г.Геллерштейн неправ в том отношении, что он не сказал о работе советской психологии в этой области. Главное — нужно начинать с того, что мы сделали, а не американцы. С этого нужно было начать. Этот момент чрезвычайно важный". В ходе обсуждения представитель командования военно-воздушных сил провозгласил, что "славянская позиция — это позиция будущего, и из этого нам нужно было исходить и сказать, сознаться, что мы допускаем иногда некоторое преклонение перед заграни­цей".
Единственный, кто ответил на это выступление, был известный летчик М.М.Громов, который прямо сказал, что американцы "нас опередили в этом отношении. Знать об этом опыте и не взять оттуда то, что нам нужно,— это было бы политикой страуса". Выступление летчика было
140
одним из наиболее содержательных и во многом пере­кликалось с положениями основного доклада. О высту­пивших психологах (их состав был другой по сравнению с первым заседанием) нельзя сказать, что они поддержа­ли основные положения доклада С.Г.Геллерштейна. Воз­можно, сказались опасения, связанные с предположения­ми, о которых упомянул на заседании К.Н.Корнилов: "Когда мы собирались на это собрание, ко мне приходили и спрашивали — не будет ли хуже после этого?"
Создается впечатление, что и выступавшие на вто­ром заседании психологи, и партийные функционеры были заинтересованы в том, чтобы о состоявшихся об­суждениях забыли. Их стенограммы не опубликованы, в научной литературе нет ссылок на эти исторические события в развитии психологии в нашей стране, не говоря уже о содержательном анализе всего происшед­шего. С подачи командования и летного состава военно-воздушных сил, авторитет и влияние которых после войны в стране трудно переоценить, психологами и прежде всего С.Г.Геллерштейном была предпринята пер­вая основательная попытка возродить психологию труда и авиационную психологию. Она не прошла бесследно, хотя и не увенчалась успехом. Что же касается того, стало ли хуже, то вскоре после научных заседаний С.Г.Гел-лерштейн, С.Л.Рубинштейн и некоторые другие психоло­ги были объявлены "безродными космополитами" со всеми вытекающими последствиями. С.Г.Геллерштейн лишился работы и возможности публиковать что-либо по психологии труда.
Такое подробное описание мало известных событий в истории психологии труда и авиационной психологии связано с тем, что обычно возобновление исследований по психологии труда в СССР связывают с проведением в 1957 г. в Москве совещания по проблемам ее развития, участники которого всячески открещивались от психо­техники и впервые заговорили о феномене инженерной психологии как области исследований в США и Великоб­ритании. В конце 50-х—начале 60-х годов публикуются обзоры зарубежных работ в области инженерной психо­логии и эргономики [51—53].
После расформирования психотехнических учреж­дений и прекращения соответствующих исследований в 30-е годы состоялась реабилитация, правда молчаливая, психотехники в СССР в 60 —70-е годы. Выразилась она в том, что опыт и традиции психотехники стали общим научным и методическим источником одновременного становления в нашей стране психологии труда, инженер­ной психологии и эргономики. "Начало шестидесятых проходит под девизом творчества. Мы можем слово «творчество» взять в кавычки. И все-таки все социальные И политические перипетии того времени послужили об­рамлением именно идеи творчества, причем творчества прежде всего профессионального. Это период невидан­ных проектов — новой литературы, семиотики, матема­тики, физики и т.д. Пожалуй, ни одно десятилетие Совет­ской России не содержало в себе такого количества проектов" [54, с.321].
Период интенсивного развития инженерной психо­логии в нашей стране приходится на десятилетие с начала 60-х до начала 70-х годов, "когда одна дисциплина монопольно представляла область изучения и учета че­ловеческих факторов в технике" [55]. Как и во многих промышленно развитых странах, формирование инже­нерно-психологических исследований в СССР стимули­ровалось запросами военно-промышленного комплекса, который располагал существенно большими людскими, финансовыми, научными и техническими ресурсами, чем гражданская промышленность. В институтах различных оборонных ведомств и Министерства обороны СССР начинались, по сути дела, инженерно-психологические исследования, которые проводились инженерами и воен­ными. Не все из них, как выяснялось иногда, знали о существовании науки психологии. Позже, когда военные специалисты начали заботиться об официальном статусе инженерной психологии в Министерстве обороны, не­ожиданно этому решительно воспротивилось Главное политическое управление Советской Армии. Аргумента­ция была типично советская и в высшей степени убеди­тельная. Руководители Управления заявили, что они глав­ные психологи в Советской Армии и никакой другой психологии не потерпят.
В 1959 г. в оборонную промышленность, в Научно-исследовательский институт автоматической аппарату­ры, пришел доктор технических и физико-математичес­ких наук, профессор Д.Ю.Панов — замечательная и за-чинательная личность. Именно он организовал знамени­тый Физико-технический институт, был инициатором работ по машинному переводу, организатором и дирек­тором Всесоюзного института научно-технической ин­формации. Он возглавил в НИИ автоматической аппара­туры теоретический отдел, сразу же открыл научно-ис­следовательскую программу по учету человеческого фак­тора при создании военной техники. Программа имела обычное для оборонной промышленности претенциозное название "Атмосфера-1" (потом были "Атмосфера-2", "Окуляр" и т.д.). Для выполнения программы он привлек психологов В.Д.Небылицына и В.П.Зинченко и предло­жил им, в свою очередь, привлечь к ее выполнению университетских и академических психологов. По суще­ству, речь шла о создании в нашей стране новой науки — инженерной психологии.
В 1960 г. к выполнению программы по учету челове­ческого фактора при создании военной техники были привлечены кафедры психологии и психологические ла­боратории Московского, Ленинградского, Харьковского университетов, Институт общей и педагогической психо­логии Академии педагогических наук РСФСР. Позднее к ним присоединились Тартусский, Тбилисский, Вильнюс­ский университеты, Всесоюзный научно-исследователь­ский институт технической эстетики и его многочислен­ные филиалы, Институт психологии Грузинской Акаде­мии наук и др.
В начале 1961 г. в отделе Д.Ю.Панова была создана лаборатория инженерной психологии (руководитель — В.П.Зинченко). В 1959 г. в Ленинградском университете была организована первая университетская лаборатория индустриальной психологии, затем получившая название инженерной психологии, а в 1966 г. создана кафедра
141
инженерной психологии и эргономики. Их руководитель Б.Ф.Ломов стал одним из создателей инженерной психо­логии в СССР. Лаборатория явилась инициатором созыва первой ленинградской конференции по инженерной пси­хологии в 1964 г. Изменение названия лаборатории свя­зано с тем, что развитие техники поставило "новые, необычные вопросы относительно способностей челове­ка. Ответы на эти вопросы не следовали из принципов индустриальной психологии" [56, с.8].
В начале 60-х годов на средства оборонной промыш­ленности создаются лаборатории инженерной психоло­гии в университетах, принимавших участие в выполне­нии программы по учету человеческого фактора при создании военной техники. Эти начинания не были бы успешными, если бы к ним доброжелательно не отне­слось старшее поколение психологов: Б.Г.Ананьев, П.И.Зинченко, А.Н.Леонтьев, А.А.Смирнов, Б.М.Теплов, П.А.Шеварев и другие, которые и словом и делом помо­гали развертыванию инженерно-психологических иссле­дований в руководимых ими коллективах. Серьезную поддержку инженерная психология получила от академи­ков А.И.Берга, В.С.Семенихина и других известных уче­ных, а также и конструкторов военной техники.
Лаборатория инженерной психологии в НИИ авто­матической аппаратуры выполняла не только координи­рующую роль. Ее сотрудники стали принимать участие в оценке и проектировании рабочих мест, средств отобра­жения информации, органов управления и т.д. Вскоре в ее составе появились и дизайнеры. Лаборатория устано­вила контакты с коллективами аналогичного профиля в оборонной промышленности, с Институтом авиационной медицины, Военно-медицинской академией, затем с Ин­ститутом медико-биологических проблем и др.
Результаты не замедлили сказаться. С 1962 г. пошли потоком публикации по инженерной психологии. В 1963 г. издается первая монография по инженерной пси­хологии, в которой содержался солидный обзор зарубеж­ных работ и представлены первые отечественные иссле­дования в этой области [57]. В 1964 г. публикуется сбор­ник оригинальных отечественных работ [58]. Наряду с ними издаются сборники переводов работ западных ав­торов. Несколько позже стали появляться издания, посвя­щенные рекомендациям, стандартам, нормам и т.д.
Развитию инженерной психологии способствовало то, что привлеченные в нее ученые не были приучены к секретности. Они сразу заявили, что в человеке нет ничего секретного, хотя есть много таинственного и загадочного. Об изначальной неясности, двусмысленнос­ти самого человеческого феномена писал М.Шелер, об­ращая внимание на то, что человек есть существо, наи­более известное из всего сущего, но вместе с тем и наиболее таинственное, чуждое себе самому в своей изначальной необъяснимости.
Откликаясь на запросы практики, инженерная пси­хология обрастала все более широким крутом задач и проблем. В коллективы, призванные решать инженерно-психологические задачи, стали привлекать антропологов, биомехаников, физиологов, гигиенистов, дизайнеров и других специалистов. Инженерную психологию все чаще стали рассматривать как комплексную научно-техничес­кую дисциплину, решение задач которой "требует широ­кого размаха исследований, привлечения специалистов, компетентных в самых разнообразных областях знаний, и концентрации усилий многих специалистов в этой области" [59, с.8].
В определенной мере поэтому для части инженерных психологов было удивительным появление в начале 60-х годов в нашей стране эргономики. Действительно, на первый взгляд трудно понять, почему при таком успеш­ном, даже бурном (по нашим меркам) развертывании исследований по инженерной психологии, консолидации ученых и специалистов из академических, университет­ских, промышленных, военных учреждений (чему в не­малой степени способствовало семь Всесоюзных конфе­ренций по инженерной психологии) возникла эргономи­ка. Это тем более удивительно, что в стране не было дипломированных эргономистов. Недоумение, которое у некоторых инженерных психологов сохранилось и по сей день, по мере успешного развития эргономики у части из них сменилось на неприязнь к ней, что отрицательно сказалось на возрождении в нашей стране этой научной и проектировочной дисциплины.
В 60-е годы в СССР под определение "инженерная психология" подгонялись названия книг, переводимых с английского языка. Так, работа Д.Мейстера и Д.Рабидо, имеющая в подлиннике название "Human Factors Evalu­ations in System Development" ("Оценка человеческих факторов при разработке систем") была переведена как "Инженерно-психологическая оценка при разработке систем управления". И дело здесь не в терминологичес­ких тонкостях, а в принципиальном отличии инженерной психологии от человеческих факторов в технике. "Разни­ца между ними складывалась в основном из-за различия в источниках происхождения и, следовательно, того дис­циплинарного «стандарта», на который они ориентиро­вались как на образец подражания. Если Engineering Psychology (инженерная психология.— В.З..В.М.) в пер­вую очередь ориентировалась на экспериментальную и индустриальную психологию и только затем на промыш­ленную инженерию, менеджмент, тейлоризм и т.п., то Human Factors (человеческие факторы. — В.З.,В.М.) — с точностью до наоборот" [55, с. 17].