Посвящаю моёй матери

Где приют для мира уготован,
Где найдет свободу человек?
Старый век грозой ознаменован,
И в крови родился новый век.
Из столкновения противоположных начал и тенден-
ций, характерных для пового столетня, рождалось траги-
ческое, разорванное сознание писателей романтизма.
2
Никто в Англии пе вызывал такого взрыва противоречивых
чувств” кагг Байрон. Его боготворили — и проклинали, воз-
носили до небес — и смешивали с грязью, провозглашали
гением — и посредственностью, мучеником свободы — и
чудсттгщеигр'азгврата. — —
Полярность этих оценок бесспорно отражает глу-
бокие различия в идеологии и вкусах тех, кому оценки
эти принадлежат. У ханжей и реакционеров были все ос-
нования ненавидеть и бояться поэта, заклеймившего сов-
ременный ему «бронзовый век» вместе с его коронованны-
ми и некоронованными властителями. Напротив, люди
передовые и не скованные господствующими предубежде-
ниями видели в Байроне живое олицетворение своих за-
ветных мечтаний и восхищались им потому, что оп ценой
добровольного изгнания пе побоялся стать тем, чем они
тщетно надеялись быть. Как записывал в своем журнале
Печорин: «Мало ли людей, начинающих жить, думают
кончить ее как Александр Великий или Байрон, а между
тем целый век остаются титулярными советниками?» ⁴
Взаимоисключающиеся оценки Байрона, однако, от-
ражают не только разницу в позициях его критиков. Они
обусловлены также контрастами в его характере, миросо-
зерцании и соответственно в его поэзии — контрастами,

поражавшими всех, кто знал или даже просто читал его.

Тяжелая меланхолия сочеталась у него с безудержной
г.еселостыо, любовь к уединению — с живостью и общп-

1. 
   ольностью, скептический пессимизм — с потребностью
   порыть в людей и их будущее, фаталистический взгляд на
   предопределенность всего сущего — со стремлением нару-
   шить предначертания судьбы и положить предел ее не-
   справедливости.
   

Великодушие, щедрость, отзывчивость, неизменная го-
товность помочь страдающим, слабым, обиженным сосу-
ществовали с внезапными вспышками раздражения и гпе-
па; он был верным и любящим другом, но самых близких
мог уничтожить безжалостной эпиграммой. Порывистая
искренность, глубочайшая внутренняя честность мири-
лись в нем с наивной любовью к красивым жестам, с же-
ланием произвести впечатление. Вальтер Скотт уверял, что
детское пристрастие к лицедейству побуждало его хвастать
своими несуществующими пороками.
Байрон осмеивал принятые пормы морали, разоблачал
их несоответствие реальной общественной практике, на-
падал на «лицемерие политическое, поэтическое, религи-
озное, нравственное» — и в то же время сохранял извест-
ную условность моральных критериев: так, в согласии с
распространенными предрассудками он осуждал женщин,
оступившихся на пути добродетели.
Прославляя в своих произведениях роковую страсть,
такую, которая пе боится ни людских запретов, ни адских
мук, Байрон, однако, наказывает нарушительниц либо
смертью (Лейлу, Гюльнару, Паризипу, Медору, Гайдэ),
либо злой насмешкой (Аделину, герцогиню Фитц-Фалк в
«английских» песпях «Дон-Жуана»). Любопытен в этом от-
ношении портрет Юлии, первой привязанности Жуана.
В нем совмещаются романтическая идеализация страсти
(особенно заметная в воспроизведении ее прощального
письма) и осмеяние этой идеализации. Двойственность по-
зиции Байрона здесь очень заметна. Характерно, что свою
незаконную дочь Аллегру поэт отдал на воспитание в
школу при монастыре, чтобы она выросла там доброй ка-
толичкой и приготовилась стать примерной жепой. Теоре-
тически Байрон признавал святость свободных, естествен-
ных чувств и осуждал всех, кто с помощью несправедли-
вых законов препятствовал их проявлению, но до конца пе
мог преодолеть традиционные взгляды: идеальная в его

глазах женщина должпа была быть алголом чистоты, по-

добно Авроре Раби («Дон-Жуап»):